Одинокий и совершенно несчастный, я лежу на полу в гостиной и по-мальчишески мечтаю о том, как вот я сейчас умру от травмы головного мозга, и как она будет кусать локти о том, что вовремя не вызвала мне скорую помощь. Спустя минуту таких мечтаний мне становится настолько херово, что вместо картинки собственных похорон возникает натюрморт из бутылки коньяка и порезанного лайма – главный символ одинокого мужского алкоголизма.
Желание напиться в хлам усугубляется тем, что с кухни мне хорошо слышны голоса двух моих девочек, которым, похоже, совершенно на меня наплевать. Лиля заканчивает смешивать для дочери яичницу-болтушку, жарит ее, пьет мой кофе, что-то жует…
– Мы сто, здесь будем зыть? – спрашивает Маша с полным ртом.
– Поживем немного… Пока дяде Саше не надоест… – все тем же, равнодушно-прохладным голосом отвечает Лиля.
– А бабуска тозе сюда пъиедет?
– Понятия не имею. Можешь сама спросить у дяди Саши.
Добавляет обиды то, что Лиля старательно не называет меня при Маше «папа». Очень тщательно следит за своей речью, чтобы ненароком не оговориться.
– А дядя Андъей? – не отстает малышка.
Я напрягаюсь, прислушиваясь. При всей депрессивности моего нынешнего состояния мне крайне интересно, что Лиля ответит. Но она молчит. Долго молчит, гремя какими-то тарелками – вероятно моет после завтрака посуду. Я же гадаю, что творится сейчас у нее в голове. Жалеет, что не успела уехать? Обвиняет жениха в своих неприятностях? Корит его, что не приезжает спасти ее из моего плена? Вспоминает ее с ним приятные моменты?
И тем дольше она молчит, тем сильнее я злюсь. В чем проблема сказать дочери правду – что она больше никогда не увидит «дядю Андрея», что он им больше не друг? Ведь не думает же Лиля, что я позволю ей продолжать встречаться с ним?!
Тут я вспоминаю, что так и не проследил, чтобы Лиля дала ему отставку, хотя это было одно из моих требований. Очень не хотелось снова возвращаться к неприятному разговору, но, по всей видимости, придется. Я тяжело поднимаюсь, намереваясь идти к ней…
– Посмотришь за ней? Мне надо в душ.
Сбивая весь мой боевой настрой, в комнату входит Лиля с Машей на руках.
– Конечно, – забывая о том, что хотел что-то требовать и на чем-то настаивать, я чуть ни на цырлах подбегаю к ним двоим и принимаю из рук в руки мое капризное сокровище.
– Она поела? – заботливо спрашиваю.
– Да, – равнодушно кивает Лиля.
Я же стискиваю челюсть – меня начинает раздражать ее холодность. Хочется растормошить ее, пришпилить своим телом к стене и заставить хоть как-то на меня реагировать. Пусть злость, пусть пощечины, но не этот ледяной душ каждый раз, когда ее взгляд равняется с моим.
И в этот момент я чувствую, как мне в руку что-то вкладывают. Опускаю глаза – сложенный пополам белый лист бумаги из тетради.
– Что это?
– Список необходимых вещей и продуктов, – не глядя мне в глаза, сообщает она. – Можешь купить, можешь привезти нам из дома. И Машу надо везти в детский сад, а меня на учебу. Если позволишь, конечно.
– Не хотю в садик… – ноет Маша. – Хотю с тобой… Хотю к бабуське…
– Бабушка работает, зайка, – объясняет она и нарочито ласково целует дочу в носик, словно противопоставляет этому жесту холодность, которую проявляет ко мне. Поворачивает голову и взгляд ее, ожидаемо, леденеет.
– Могу я узнать, какие мои обязанности в этом доме?
Я снова сжимаю челюсть – больно, до желваков.
– Твоя обязанность в этом доме – получать удовольствие от жизни и радовать меня, по возможности. И нет, я не позволю, – добавляю, имея в виду ее учебу. – Ты сегодня выходная, я позабочусь о конспектах и прочих формальностях. Отдыхай, ешь, спи, читай книги. Я приду, поедем обедать.
– Сплясать не надо? – она выгибает бровь и отворачивается от меня, по-королевски, от бедра уходя в ванную комнату. А я вдруг понимаю, что совсем не против, чтобы она мне сплясала. Точнее, не сплясала, а чувственно, эротично станцевала в одном нижнем белье. Желательно, с подвязками. Можно забравших на журнальный столик в гостиной.
В виске начинает пульсировать, и я понимаю, что именно куплю ей сегодня, независимо от того, было ли это в ее списке… О да…
– Дядя Саса, ты не слысыс, что ли? – по моему лбу хлопают две маленькие, потные ручки.
Я дергаюсь и хмурюсь от этого постыло «дядя Саса». Мне оно однозначно надоело.
– Я тебе не дядя Саша, – строго говорю, трогая ее за нос. – Я – твой папа. Поняла? Папа. Повтори.
Малышка смотрит на меня огромными, как блюдца, глазами.
– Папа… – повторяет она немного испуганно. – Но у меня нет папы… Так мама казала!
– Это раньше не было. А теперь есть. Как тебе такое, малыш?
Она хмурится, отводит взгляд в сторону – в маленькой голове явно происходит сложный мыслительный процесс.
– Не знаю… А… зачем папа? – наконец спрашивает, снова уставившись мне прямо в глаза.
Я опешиваю, не представляя себе, как ответить ребенку на этот несложный вопрос. Действительно, зачем ей папа? Чтобы воспитывать? Да вроде и Лиля неплохо до меня справлялась. Чтобы содержать их и решать бытовые проблемы? То же самое – Лиля со своей матерью прекрасно обеспечивают себя всем необходимым, и никаких таких особых проблем у них нет. И одета Маша неплохо, и ведет себя как ребенок из хорошей, обеспеченной семьи. Даже и не скажешь, что ее мама одна растит…
Задумавшись, я иду в комнату и на автомате начинаю собирать Машу в садик. Нахожу в их сумке расческу, причесываю ее вьющиеся волосы… стараясь не делать больно, сооружаю довольно аккуратный хвостик. Поскольку Лиля явно застряла в ванной надолго, решаюсь сам выбрать одежду – цветастые леггинсы и короткое, с большими карманами платье в тон. Носки и то нахожу - розовые, в синий горошек.
Через пару минут Машенька уже готова, и я думаю о том, что же мог забыть… Еда? Да вроде там кормят, в садике. Но у нее вчера был с собой маленький рюкзачок, вспоминаю. Нахожу его и проверяю содержимое. Вода, обертки от какой-то то ли конфеты, то ли сладкого батончика. И еще одна такая же. И еще.
Я хмурюсь. Зачем Лиля дает Маше сладкое в детский сад? Вот уж совершенно необязательно в таком возрасте. А если она захочет перекусить по дороге…
Я иду на кухню, нахожу в холодильнике купленные домработницей персики и абрикосы, клубнику, и по-быстрому превращаю все это во фруктовый салат. Складываю в найденную в нижних ящиках пластиковую коробочку и упаковываю вместе с пластиковой же вилкой в пакет. Вместе с Машиным рюкзачком несу все это обратно в гостиную.
– Ну, что, готова ехать? – спрашиваю у Маши и замираю – в дверях стоит вернувшаяся из ванной Лиля – кутающаяся в мой халат, невероятно прекрасная с раскрасневшимся лицом и мокрыми волосами.
Медленно, слегка расширенным взглядом она оглядывает полностью собранную и причесанную дочь, а потом меня – застывшего с дурацким фруктовым салатом в руках. Явственно и шумно глотает и произносит:
– Не забудь про список. И найди для нее детское сиденье в машину.
И уходит в комнату, не забыв поцеловать Машу и, ожидаемо, проигнорировав меня.
Глава 15
– Нет, мама… Мы ни о чем еще не договорились… Просто решили… попробовать. И вполне вероятно, что у нас ничего не получится. Мы слишком разные. Нет, пока не надо приезжать в гости. И Машу забирать пока тоже не надо… Нет, и еду привозить тоже не надо – тут все есть и готовить я умею…
Устав «неткать», я по-быстрому заканчиваю разговор с мамой, которой пришлось наврать, что мы с Зориным решили временно съехаться и попробовать совместное проживание. И больнее всего, на фоне произошедшего, было выслушивать ее восторженные визги по поводу нашего ректора и нашей «маленькой, но уже дружной семьи!»
Встав из плетеного кресла на небольшом изящном балкончике второго этажа, куда я забралась сразу же после уезда Масюни, я оглядываюсь. Чистота, порядок… Цветочки везде, куда только глаз достает. Внизу, на участке, от дома и до забора – газон, окаймленный кустами роз и прочими зелеными насаждениями. Милая уютная беседка…
Что ж, размышляю. За домом явно ухаживают профессионалы, и, судя по всему, за немалые деньги.
Придется поднапрячься, чтобы эту идиллию немного… испортить. Но я уж постараюсь. Уже к концу этой недели Зорин сильно пожалеет, что так опрометчиво взял в дом девушку, которая не умеет даже за собой трусы с пола подбирать, не говоря уже о том, чтобы принимать хоть какое-то активное участие в уходе за домом.
Усмехнувшись, ставлю обратно на столик чашку с остатками кофе, которую уже по привычке намеревалась унести на кухню и помыть. С этого момента я ни пылинки за собой не уберу. Путь приставляет ко мне служанку или сам с тряпкой бегает…
Мои мысли перебивает звонок, и я снова беру в руки телефон. Хмыкаю недоуменно, вчитываясь в незнакомый номер – кто бы это мог быть? – и осторожно отвечаю.
– Ты куда пропала? – визжит в трубку Андрей. Именно визжит – высоким, почти женским голосом, какого я никогда не слышала. – Я тебе со вчера звоню! Обыскался!
Я отнимаю мобильник от уха и еще раз рассматриваю номер. Местный. Незнакомый, но местный.
Снова приближаю к уху телефон.
– Ты что… не уехал?
– Нет! Пришлось всё отменить! – голос моего бойфренда резко понижается, словно его кто-то одернул – хватит, мол, визжать. – Ты куда делась? У тебя всё в порядке?
– Эмм… – я мычу, не зная, что и сказать. И нахожусь, как избежать скользкой темы. – А почему ты звонишь с этого номера? Потерял телефон?
– Ты еще спрашиваешь?! – возмущается он. – Сама же меня заблокировала! Я только сейчас понял, когда с другого номера позвонил и ты сразу ответила! Думаешь, мне делать нечего за тобой бегать?! Могла бы просто сказать, что не хочешь меня видеть! Чувствую себя, как идиот…
– Стоп-стоп-стоп! – я зажмуриваюсь, пытаясь осмыслить весь этот поток информации. – Кто тебя заблокировал?
И тут мне приходит в голову – я знаю, кто!
– Погоди, – бросаю Андрею. Иду в контакты, нахожу его номер и ахаю – действительно, он заблокирован! – Ну Зорин… Ну, гад… – бормочу, не подумав.
– Какой Зорин? Это козел, к которому ты сбежала, да? Ну, Лиля, ты у меня попля… – он снова запнулся и охолонил, причем так резко, словно его одернули. – Ну, в общем, твое дело, конечно, но поступаешь ты очень некрасиво. Могла бы и поговорить. Я в конце концов, еще и твой босс.
Мне становится стыдно.
– Прости, Андрюш, мне действительно надо было тебе все рассказать. Дело в том, что тот, у кого я сейчас нахожусь…
– Мне неинтересно, – перебивает Андрей. – Мне неинтересно, где ты находишься, какие у вас отношения, и почему ты не могла рассказать мне о них в открытую. А вот твоя профессиональная помощь мне все еще очень нужна. Там в документах такая каша, что без тебя теперь точно не разобраться. Хотя бы в качестве компенсации за загубленную поездку и утерянные возможности ты просто обязана приехать на работу и мне помочь.
Он замолчал, ожидая моего ответа. Я тоже молчу, понимая, что, если сейчас откажу ему, потеряю не просто хорошее, а ОЧЕНЬ хорошее место. Место, которое меня обеспечивало вот уже почти два года, и благодаря которому я надеялась и дальше ни от кого не зависеть. В том числе и от Зорина, когда ему надоест с нами няньчиться и держать меня в плену. А ему надоест. И очень скоро.
– Хорошо… – медленно произношу, размышляя, каким же образом мне выбраться отсюда, без того, чтобы узнал наш с Машей похититель. – Сегодня я не могу, а вот завтра… что-нибудь придумаю. Я позвоню с утра. И обязательно тебя разблокирую – прости, это была ошибка.
– Вот и хорошо! – неожиданно радуется Андрей, хотя я думала, что начнет сейчас упрекать меня в том, что завтра – это долго, и надо бы сегодня. – Возможно, если ты мне поможешь, я смогу передоговориться на ту встречу, которую упустил благодаря тебе.
Снова кольнув меня чувством вины, он прощается и отключается. Я возвращаю его контакт из бана, пока не забыла.
Но что же мне придумать? Как сбежать на несколько часов от мужчины, который не хочет отпускать меня даже на минуту?
Побродив по квартире и так ничего и не придумав, я решаю дать мозгам отдохнуть и налить себе ванну. Совмещу приятное с полезным – понежусь в пенной воде и разведу ванной комнате такой кавардак, как будто там купали пятерых собак, а не одну девушку. Отличный повод поразбрасывать мокрые полотенца и залить весь этот красивый мраморный пол водой!
– Но… надо действовать осторожно! – говорю своему отражению в зеркале спальни господина ректора, куда я случайно забрела. – Нельзя чтобы он понял, что я действую специально. Иначе… могут быть последствия. А вот если сумею убедить его в том, что это я не нарочно – просто вот такая грязнуля и неряха – тогда ему нечего будет со мной делать, кроме как отпустить домой.
А там уж я найду способ доказать ему, что мой «побег» в Англию – искусно соркестрированная подстава. Не для того, чтобы он простил меня. А для того, чтобы чувствовал себя виноватым всю свою никчемную, одинокую жизнь.
Мой скошенный взгляд тормозит на полураскрытом ящике тумбочке – видать забыл закрыть, когда собирал Масюню в садик. Что-то отдаленно и смутно знакомое виднеется из него… Какой-то знакомый… цвет. И текстура.
До странности взволнованная, я наклоняюсь, открываю ящик пошире и замираю – аккуратно сложенный, поверх каких-то бумаг, коробок с галстуками и прочего хлама лежит… мой старый свитер цвета аквамарин – модного в тот сезон, когда я пыталась учиться в Нью-Йорке. Тот самый, который я, почти не снимая, таскала, когда мы с моим любимым мужчиной исследовали закоулки и злачные места Манхэттена. Тот самый, в котором я была, когда узнала, что он не просто слушатель лекций, но преподаватель одного из моих обязательных курсов. Тот самый, в котором мы страстно и со вкусом поругались из-за этой новости, а потом столь же страстно и безудержно любили друг друга в огромной мансарде с видом на залив…
Он сохранил его. Сохранил этот старенький свитер, который я забыла у него машине в тот роковой день – в аэропорту, когда видела его в последний раз, еще не зная, что ношу под сердцем его дитя и не увижу его целых четыре года…
Зачем?! Зачем он не выбросил эту тряпку?! Зачем, в конце концов, не запихал свитер в шкаф, в самый дальний его угол, чтобы не нашла любовница? Для чего держит здесь – в тумбочке возле кровати?!
Медленно, с моим старым свитером в руках, я присаживаюсь на расхристанную кровать… и вдруг понимаю, что плачу. Капаю слезами прямо на растянутый, шерстяной воротник…
И вместе с ними, с этими неожиданными и совершенно неудержимыми слезами, мою душу омывают воспоминания прошлого…
– Это всего лишь неделя. Обещаю.
Помогая мне одеться, он улыбается. Успокаивающе, внушая полную уверенность в завтрашнем дне. В нашем, общем с ним завтрашнем дне.
– Да ладно, не парься. Я отлично проведу без тебя время, – с поддевкой бросаю и даже показываю ему язык. – Схожу с девчонками в клуб, напьюсь… Ключ оставишь?
– От кабинета? – он поднимает бровь. – Чтобы ты могла спереть свою работу и поменять все оценки? Да ни за что. Я тебя знаю, дикарка – тебе палец дай, ты руку откусишь…
Я набрасываюсь на него, хлопая по груди, и через минуту мы уже катаемся по кровати…
А через двадцать минут лежим, обнявшись, глядя в садящееся за небоскребы солнце – снова раздетые.
– Я так никогда от тебя не уеду… – задумчиво говорит он, водя по моей голой спине пальцами.
– И зря… Это твоя последняя возможность от меня уехать. Потом не отпущу.
Моя фраза звучит настолько двусмысленно, что я невольно цепенею – вдруг воспримет это как признание в любви? Но Саша лишь фыркает, разбивая, к моему облегчению, возникшую неловкую паузу.
– Еще кто кого не отпустит, непоседа. Главное, не пали меня в универе – здесь с этим строго…
– Ага! – я вскакиваю с кровати, руки в боки. – Вот ты и попался, проф! Не приедешь, когда обещал, спалю обязательно! Мало того, пожалуюсь, что ты меня за оценки завалил! Прям вот шантажировал, пока я не согласилась с тобой спать!