Алекс суетился возле журнального столика, шуршал пакетами с чайными листьями, что-то негромко рассказывал, но Джон на мгновение от всего отрешился и, закрыв глаза, привалился головой к потертой светло-коричневой коже.
— …так он ещё в Лондоне? — донеслось сквозь легкую дымку безмятежности и покоя.
— Кто? — Джон открыл глаза и недоуменно взглянул.
— Шерлок. Три дня назад он консультировался у меня по поводу медицинского нюанса в том деле… Ну, ты знаешь… Черт! — Он застыл с чайной ложечкой в пальцах. — Черт… Я, кажется, сказал что-то не то. Но я и подумать не мог… Джон…
— Стоп.
Джон поднялся и подошел вплотную, надвинувшись на Алекса угрожающей тенью.
Алекс невольно отпрянул.
— Он расследует дело? — стараясь не сорваться на ярость, переспросил Джон.
Горло запершило, и он надолго закашлялся, вытирая платком выступившие слезинки.
Алекс налил воды и протянул стакан. Джон жадно глотал холодную влагу, не смея повторить свой вопрос.
Но Алекс ответил: — Да.
— И консультировался у тебя? Как у медика?
Какого черта я сюда притащился?! Мало мне было?!
— Да. Джон, я и сам был поражен. Но лишних вопросов я задавать не привык. Он сказал мне…
— Чертов ублюдок. Проклятый чертов ублюдок. Я убью его.
Если бы Джон заорал, грохнул по столу кулаком, швырнул в стену стакан, Алексу было бы легче. Но тот осторожно, почти бесшумно опустил стакан на столик и повторил по-прежнему тихо: — Убью.
А потом сорвался с места.
Он вылетел из кабинета, как огненный вихрь. Его колотила дрожь, крик раздирал горло, ноги подкашивались от прилива адреналина. Видимо, лицо его было ужасно, и когда он выпалил боссу, что немедленно, прямо сейчас уходит домой, тот сразу же дал согласие, даже не подумав поинтересоваться причиной ухода и уж тем более не пытаясь остановить.
В такси Джон немного пришел в себя, его перестало колотить так нещадно, но щёки пылали по-прежнему ярко, а сердце отсчитывало удары глухо, враждебно.
Миссис Хадсон всплеснула руками.
— Джон, ну как же так можно! Шерлок…
— Где он?! — Джон наконец-то дал волю эмоциям. — Здравствуйте, миссис Хадсон. Простите за грубость. Где Шерлок? Уехал?
— Уехал? Куда? Он наверху, у себя. У вас…
— У нас?
— У себя… Джон, ты очень меня пугаешь.
Джон на мгновенье прижал к себе оторопевшую женщину, успокаивая этим жестом не столько её, сколько себя. У дверей квартиры его тряхнуло так сильно, что он едва устоял на ногах: хотелось осесть на асфальт, свернуться калачиком, закрыть глаза и тихо исчезнуть, раствориться в ванильном воздухе — в кафе только что испекли свежие булочки.
Здесь, в прихожей, знакомой до самой крошечной трещинки на перилах, до каждой потертости убегающей ввысь ковровой дорожки, ему стало и вовсе невмоготу.
Он отстранился от миссис Хадсон и взлетел наверх, как ему показалось, за долю секунды.
Шерлок стоял возле журнального столика, вцепившись в газету.
— Почему ты кричишь?
Джон давился собственным возмущением, силясь сказать хоть что-то, способное наконец уничтожить этот ироничный тон, этот ледяной изучающий взгляд. Приступ нервного кашля вновь согнул его пополам, и он быстро прошел на кухню, наполняя настороженно притихшую квартиру лающими хриплыми звуками.
Шерлок поспешил следом, встревожено вглядываясь в похудевшее, ставшее неожиданно хрупким тело.
— Ты здоров?
Джон сделал последний глоток, и надсадный кашель отступил, очищая горло для горьких, безрадостных слов: — Это подло. Ты хотя бы понимаешь, как это подло?
На лице Шерлока отразилось искреннее недоумение. Или он научился так талантливо играть свои бесконечные роли, отточив умение до идеального состояния?
— О чем ты, Джон?
Смотреть на него невозможно: воспоминания обрушиваются беспощадной лавиной, все как один четкие, яркие, волнующие. Каждое их расследование, чувство сопричастности и гордости — я рядом, я нужен; стремительный бег времени, не пугающий своей быстротой, а наоборот, бодрящий и зажигающий кровь — всё не напрасно, всё так, как надо. Лица, голоса, события мелькают в голове пестрой лентой.
«Я что, умираю? Почему вся жизнь проносится перед глазами, как последнее, предсмертное кино?»
Усталость наваливается настойчивой тяжестью. Хочется немедленно лечь, вытянувшись на чем-нибудь удобном и мягком.
— Джон, объясни.
— Ничего я не буду тебе объяснять. Я… — Решение приходит само, не вымученное, не выстраданное долгими сомнениями и размышлениями, а сиюминутное и совершенно естественное. — Я иду в свою комнату. Отдыхать.
Он проходит так близко, что плечи их сталкиваются с шелестящим звуком, и это мимолетное прикосновение прожигает одежду, оставляя на коже незримую, но осязаемую печать.
Всё бесполезно.
Никогда не отпустит.
Дверь своей спальни он распахнул одним сильным рывком.
Даже не думай, что я буду глупо топтаться возле дверей, как нерешительный муж в первую брачную ночь. Это всего лишь комната, в которой я когда-то спал (если, конечно, ты предоставлял мне такую возможность), и не больше…
Всё было на своих местах: нетронутый порядок бывшего солдата, который тот оставил после себя, навсегда покидая место, где когда-то был счастлив, где жизнь приобрела изначальный смысл, где было чертовски тепло и уютно даже тогда, когда небезызвестный гениальный мозг требовал пищи и, не получая её, страдал от нещадной ломки, сводя с ума (так Джону казалось) своим невыносимым занудством.
Комната, которую он покинул почти два года назад, выглядела… жилой. Нет, не было того, что можно было назвать беспорядком. Напротив, всё было безукоризненно: стул возле письменного стола стоял ровно, именно так, как любил задвигать его он; покрывало на кровати не резало глаз дисгармонией неопрятных складок или помятостей; окно плотно зашторено (даже луч солнца не смеет проникнуть туда, где Джону Ватсону больше не жить); дверца платяного шкафа на дюйм приоткрыта (идиотская привычка, не подвластная никакой муштре)…
Но что-то неуловимо присутствовало.
Вот только, что?
И тут Джон почувствовал это. Запах. Не затхлый запах оставленного жилья, а слегка пряный, едва уловимый - тот, который ни с чем не спутаешь. Запах Шерлока: его крема после бритья и туалетной воды. Всегда ненавязчивый, едва заметный, но привычный уже настолько, что различить его среди гаммы окружающих ароматов очень легко, тем более Джону, чьё обоняние всегда отличалось повышенной остротой, отчего зачастую он немало страдал.
Но не тогда, когда речь заходила о его соседе и друге.
Итак, его комната не была одинока.
…Джон вышел, тихо прикрыв за собою дверь.
И медленно спустился в гостиную, где тяжело опустился в кресло, когда-то принадлежавшее только ему, и его тело мгновенно откликнулось на стертые из памяти ощущения привычной уже тоской.
Господи, как хорошо, как потрясающе хорошо и спокойно. Здесь.
— Отдохнул? — невозмутимо поинтересовался Шерлок, наконец-то положив изрядно помятую газету на столик. — Кофе?
Коротко на него взглянув, Джон отрицательно качнул головой. — Куда ты едешь?
Молчание Шерлока было недолгим, но тягостным — что ответит, как объяснит?
— Недалеко.
— Сложное дело?
— Кажется, нет. Не знаю. Разберусь на месте.
— Я еду с тобой.
Зачем-то снова схватил газету. Тоже мне, спасательный круг…
— Нет.
— Почему? Неужели всё так изменилось? Неужели я перестал быть тебе нужным настолько?
На один миг Джону показалось, что Шерлок сейчас бросится к нему и сделает что-то такое, что навсегда изменит их запутавшиеся, но тесно переплетенные жизни. Он покачнулся на своих чертовски длинных, чертовски прямых ногах, будто силясь сохранить равновесие и попрочнее врасти в ковер, удерживая самого себя от необдуманного порыва.
— Я не могу тебе этого объяснить. Ты… Ты очень мне нужен, но…
— Я поеду с тобой. Не пытайся корчить из себя благодетеля, заботясь о моём семейном благополучии. Я твой друг, и я тебя не оставлю. Хватит, однажды уже такое случилось.
Он не мог скрыть свою сумасшедшую радость, не сумел, как ни старался: глаза засияли, скулы вспыхнули ало и юно. Но всё-таки возразил, слабо и неуверенно: — Это невозможно.
— Ничего невозможного нет. Когда?
— Завтра утром.
— Как всегда, Паддингтон?
— Да.
Джон встал и направился к выходу.
— Уходишь?
— Надо собраться. Да и с работой придется как-то решать. Но всё это ерунда. Не в первый раз.
— А Мэри?
— А что — Мэри?
*
Ошеломление Мэри граничило с паникой. Она растеряно ходила за Джоном, то и дело задавая один и тот же вопрос: — Куда ты едешь?
В который раз терпеливо объясняя ей причину отъезда, Джон называл цель их поездки и конечный пункт путешествия. Но она снова возвращалась к этому своему «куда», определенно вкладывая в свой вопрос совсем иной смысл.
Мэри не верила происходящему. Её победа оказалась Колоссом на глиняных ногах…
— Ты никуда не поедешь.
Это окончательно вывело его из себя. В конце концов, когда прекратится это безумие, в которое она втянула его так легко?!
— Что с тобой, Мэри? Что с тобой?!
— Что с тобой?! Куда ты собрался? Зачем?
— Вполне обычное дело: я хочу помочь другу, как это и было всегда.
— Всегда? Ты хотел сказать — до того, как в твоей жизни появилась истеричная бесплодная женщина, зацикленная на тебе?
— Господи, Мэри, это невыносимо! Я же тебя не бросаю, и делать этого не собираюсь. Неужели так сложно понять, войти в положение? Это моя жизнь, и очень важное место в ней отведено Шерлоку Холмсу. Тебе придется это принять, или…
— Или — что?
— Ничего. Мне надо собраться.
— А работа?
— Я написал заявление о недельном отпуске. Сейчас, слава богу, нет никаких эпидемий.
— Джон, десять дней до Рождества… Поверить не могу!
— Я взял отпуск на неделю, помнишь? А это семь дней. К Рождеству вернусь.
Она взвизгнула неожиданно громко, оглушив Джона пронзительным отзвуком своей неконтролируемой ярости: — Черт бы побрал твоего любимого Шерлока! Откуда он только взялся?!
— Прекрати! Я устал от твоих грязных намеков!
— Никаких намеков, Джон. — Губы изогнула презрительная усмешка. — Предельная ясность. Ты можешь сколько угодно убегать от себя, но в конце концов уткнёшься носом в его прекрасную задницу. Надеюсь, там он тебя всё-таки трахнет, и ты поймешь наконец, как это мерзко.
========== Глава 18 Свобода и плен ==========
Джон радовался неожиданно вернувшейся молодости. И даже если это было не совсем так, ощущал он себя обновленным: каждая клеточка тела была наполнена былым восторгом, тем самым, который всегда охватывает по-новому, хотя и вечен, как этот мир — восторгом свободы.
Непривычное, а потому очень болезненное чувство растерянности и недоумения, угнетавшее его всё последнее время и выскоблившее его душу до девственной белизны, вмиг исчезло, растаяло, не оставив даже следа.
Не надо больше оправдываться. Не перед кем.
И это было так здорово, что Джон с трудом удерживал свое наполненное ликованием тело на месте — оно рвалось бежать, лететь, мчаться в так долго ожидавшую его неизвестность.
Он словно вернулся в то не забытое, нет, но казавшееся уже нереальным время, когда всё было просто и ясно. Настолько просто и ясно, что не требовалось ни вопросов, ни ответов; настолько нереально, что каждый прожитый им тогда миг сейчас вызывал сомнения —, а было ли это? Как будто однажды, в пасмурный серый день, он выдумал яркую фантастическую историю, которая неожиданно для него самого органично вплелась в нити его заурядной судьбы, и этот самообман сделал его счастливым…
Никаких недомолвок, никаких странных и приводящих в невольное, томительное волнение намеков, никакого изматывающего чувства вины.
Свобода. Радость. И Шерлок. Такой, как прежде: сосредоточенный, увлеченный, знакомый до мелочей — взгляд, изгиб брови, ухмылка…
Время повернуло вспять, обдавая Джона легким бризом свежести и задора, наполняя грудь живительным воздушным потоком, а он давно уже потерял надежду сделать хотя бы один глоток.
Шерлок довольно улыбался, и в улыбке его не было даже тени снисходительности, раньше неизменно появляющейся в серебристом взгляде при виде воодушевления Джона, при виде его мальчишеской радости от нового приключения.
Под мирный стук колес вся его запутанная жизнь становилась понятной:
тук-тук… я тут…
Проще не бывает.
Поезд мчался на юго-запад, и несколько дней удовольствия в компании Шерлока были в эти предрождественские дни нежданным подарком… Ради этого многим можно рискнуть.
Джон поглядывал в окно, и пролетающие мимо поля, слегка запорошенные первым, по-настоящему обильным снежком, перелески, потерявшие буйство осенних красок, но все равно радующие глаз, казались ему сказочным воплощением тайной мечты: оказаться хоть на мгновение в той навечно сросшейся с его плотью и кровью жизни, которую у него отняли два года назад.
Он был счастлив.
Почему рядом с Мэри я никогда не был таким счастливым? ..
— Итак, что нам предстоит? — Джон улыбался как Золушка, отправляющаяся на бал.
Шерлок пожал плечами.
— Шерлок! Опять?!
Тот сразу же поднял ладони — сдаюсь.
— Небольшое поселение на берегу Ла-Манша. Оторванные от большого мира люди со своим размеренным жизненным укладом.
— И…
— Маленький владелец маленького магазинчика и его большая проблема.
— Насколько большая? И почему его ты называешь маленьким?
Шерлок смущенно моргнул.
— Ну… Я не знаю… Так… Джон, ты снова придираешься к словам? Ничего не изменилось?
В груди разливалось размягчающее истерзанную душу тепло. Простые слова, не несущие никакого великого смысла, а как лечат. Ничего не изменилось? Ничего не изменилось. Как бы ты ни старался, умник, что бы ни вытворял.
— Ладно, не буду. Так что за большая проблема нас ждет?
— Пропавшая жена.
— Оу… А медицинская консультация по какому поводу? Она была тяжело больна? Психические проблемы?
Шерлок замялся. Но не надолго.
— Нет. Меня интересовала… hemicrania.
— Мигрень? Причем тут мигрень?
— Совершенно ни при чем. Это первое, что пришло мне в голову, и что я знал на латыни.
Джон непонимающе уставился на друга, усиленно считывая с оживленного лица очередную тайну. Что ты задумал, Шерлок?
— Говори.
— Джон, всё очень просто. Я подумал: вполне возможно, Алекс проболтается тебе о моем звонке. О моей просьбе. Шанс невелик. Один из тысячи. Но надежда всё же была.
Джон изумленно хлопал глазами.
— Шерлок! Ты…
Самое удивительное, самое потрясающее, самое великолепное существо на этой Земле!
— …очень похож на самого себя!
— Надеюсь.
— А просто позвонить ты не мог? А если бы я не пришел к Алексу?
— Я остался бы в Лондоне. Ждать.
— Чего?! — Джону плохо давалось его наигранное возмущение. Ему было весело и радостно осознавать, как глубока привязанность Шерлока, раз уж он пошел на такую детскую хитрость.
— Тебя.
Джон вздрогнул, сразу же уловив подтекст, который Шерлок, к слову сказать, даже не попытался скрывать.
Какого же черта надо было ломать комедию? «Ничего не происходит…» Как такое возможно, Шерлок?! Между близкими людьми всегда что-то происходит, неужели ты этого так и не понял? Неужели неполных два года оторванности друг от друга не научили тебя быть осмотрительнее в поступках и осторожнее в словах? Так легко ранить того, кто перед тобою, как на ладони…
Но претензии, даже самые справедливые и наболевшие, было сейчас не ко времени. Да и великодушному Джону для искреннего прощения было вполне достаточно того факта, что Шерлок, пусть даже не признаваясь в этом открыто, за этот месяц тоже хлебнул горечи сполна.
— А дело, ради которого мы сорвались с места и едем в какую-то глушь?
Шерлок снова смущенно замялся.
— Только не говори, что ты его выдумал. Этого ещё не хватало!
Если сейчас он признается, что вся эта спешка только ради того, чтобы вымолить у Джона прощения…