— Мэри, пойми… — Джон мучительно подбирал слова. — Я не могу оставить Шерлока в Рождество. Он совсем один. Даже миссис Хадсон уехала.
— Миссис Хадсон уехала? — По лицу Мэри промчалась темная тень. — Хм… Интересно.
Джон невольно вспыхнул, ненавидя себя за то, что снова попался на удочку её очередного намека. Но Мэри успокаивающе погладила его запылавшую щеку. — Шерлок достаточно взрослый. И позволь спросить, кто твоя жена, я или Шерлок? Милый…
Она никогда не называла его так, и Джон чувствовал неловкость, слыша это новое, непривычное слуху слово, обязывающее быть именно таким — милым. Сговорчивым. Покорным. Входящим в положение.
— …подумай сам. Полтора года он спокойно жил без тебя, без твоей… опеки. Более того, я уверена, появись сейчас в его жизни какое-нибудь невероятно интересное, захватывающее расследование, требующее покинуть Лондон ещё на полтора года, он сделает это, не задумываясь. Я не права?
Джон растерялся, в который раз за сегодняшний день не зная, что отвечать. Но, что бы он обо всем этом ни думал, отрицать справедливости высказанного женой предположения он не мог.
— Хорошо. Я подумаю. Раз для тебя это имеет такое значение.
Мэри улыбнулась.
— Спасибо. В любом случае, спасибо. Что там наш Пирс? По-моему, он без нас заскучал…
*
Эту ночь Джон провел в изматывающих раздумьях.
Слава богу, Мэри не искала близости. Обняв его и крепко прижав к себе, она быстро уснула, и в этом собственническом захвате Джон провел не один час. Воспоминания о поцелуе не то чтобы стерлись… Сейчас они казались выдуманными им самим - яркими обрывками волнующего и очень реального сна. Джон старался в подробностях воспроизвести все свои ощущения, но так и не продвинулся дальше ошеломления и ослепительной вспышки.
Недоразумение, только и всего.
Неловкость слишком близко находящихся тел.
То, что наплел помешанный Гроу… Ошибка. Бред. Несуразица.
То, что он чувствовал к Шерлоку сам… Большая проблема. Его, Джона, проблема, его сумасшествие, от которого надо немедленно избавляться. Пока не поздно.
А Рождество…
Как он вообще это себе представлял?
Он, Шерлок и Мэри за дружеской праздничной трапезой? Где? На Бейкер-стрит? Или в этой квартире?
Ни то, ни другое не вписывалось в картину вселенской гармонии.
Мэри, сама не ведая того, предложила наиболее безболезненный выход.
Да и нужно ли Шерлоку Рождество? Помнится, он всегда относился к нему иронично.
Никогда не делал подарков, и подарки Джона принимал с характерно приподнятой бровью.
Торопился закончить тягостную церемонию и засесть за компьютер.
Он и это Рождество проведет, роясь во всемирной сети, и выискивая только ему одному интересные факты.
Что ж, Камбрия — не так уж и безрассудно. Каких-то четыре с половиной часа пути, и он вдали от изнурительного томления, от буравящих мозг воспоминаний. Мэри отлично водит машину, да и сам
он успел освежить утраченные с годами навыки. Спасибо Шерлоку Холмсу… Дорога в Камбрию очень красива. Они будут время от времени останавливаться, отдыхать и пить кофе в маленьких, красочно убранных к Рождеству кафе. Наслаждаться яркостью и великолепием.
Радостью и надеждой.
Готовностью любить и прощать.
Кстати, надо бы украсить машину чем-то забавным. Но Мэри это сделает лучше него.
А потом…
Они растопят камин. Наверняка в поместье Морстенов есть большой, красивый камин. Сколько же Мэри там не была? Дом, скорее всего, находится в запустении. Ничего, он поможет ей навести порядок. Это не так уж и сложно. Убирал же он в свое время их с Шерлоком гостиную…
Нет, об этом не думать.
Зачем ему думать об этом?
Им с Мэри предстоит чудесное Рождество в большом опустевшем доме. Это прекрасно.
На этот раз она расскажет ему о себе всё, и это сблизит их снова. В конце концов, Мэри права: она его жена, она доверилась ему. И даже если в чем-то она и была не права… Груба. Резка. Несправедлива. Всё это с годами забудется, станет далеким и не таким болезненно неприятным. А с Шерлоком они навсегда останутся друзьями. Настоящими, близкими. И когда-нибудь Мэри перестанет видеть в их дружбе опасность для своего семейного благополучия.
Шерлок…
Джон резко вывернулся из объятий жены, вызвав тем самым её сонный, встревоженный вздох, и плотно уткнувшись лицом в подушку, застонал глухо, отчаянно и безысходно.
«Господи, Шерлок, как же хочется снова тебя обнять…»
*
Они поехали в Камбрию.
Джону не пришлось договариваться о дежурстве — памятуя об искаженном гневом и болью лице, с которым он ворвался тогда в кабинет, требуя срочного отпуска, босс не включил его в рождественский график.
А Шерлок…
Он воспринял известие об отъезде Джона спокойно, заверив, что нога почти не болит, и что даже Лестрейд не смог угробить его своим королевским Famous Grouse**. Но удивление, промелькнувшее в его тоне, Джон всё же успел уловить.
Чему же ты удивляешься, Шерлок? Она моя жена, ты сам не раз напоминал мне об этом, бесцеремонно выпроваживая в семейное гнездышко.
О том, почему Джон больше ни разу не появился на Бейкер-стрит, разговора не было. Тем более что все эти дни они регулярно созванивались. Вернее, звонил Джон, интересуясь у Шерлока, как поживает его отек, на что получал неизменный ответ: превосходно, лучше и быть не может.
— Береги себя. — Говорить было трудно из-за грохочущей в ушах крови. — Я вернусь, и сразу же буду на Бейкер-стрит. Мы уезжаем на пару дней, не больше. — От волнения Джон глотал окончания, и из-за этого нервничал ещё больше. — Я скоро. И сразу — к тебе.
— Это не обязательно, Джон, но я буду ждать. И ты тоже… береги себя.
— Ладно.
«Будешь ты ждать, как же. Черт бы побрал всё на свете, как не хочу от тебя уезжать!»
*
Они поехали в Камбрию.
Всё было так, как и предполагал Джон: сверкающая мишурой и огоньками машина (Мэри не поскупилась на радостный блеск); уютные кафе, многочисленные олени и Санта Клаусы, от которых к концу пути уже
рябило в глазах; водители в смешных колпаках, приветливо машущие из окон машин.
Немного натянутая, но всё же счастливая улыбка Мэри.
Сжимающееся от невнятного предчувствия сердце.
Умиротворяющее урчание мотора.
Чай в термосе и сэндвичи с вареной индейкой.
Не предполагалось только то, что они увидели, подъезжая к поместью Морстенов: весело сияющий окнами и явно не пустующий дом.
Джон с удивлением взглянул на резко затормозившую Мэри. — Кто может там находиться?
Но она его не видела и не слышала. Ужас, разлитый по миловидному лицу, неузнаваемо исказил его черты, на несколько минут сделав поистине страшным.
Побелевшие губы едва шевельнулись. — Мама?
*skeleton in the closet — скелет в шкафу
** виски, получивший в Британии статус официального виски королевского двора.
========== Глава 23 Шерлок и его любовь ==========
Шерлок проснулся рано. Зашторенное окно скрывало стылую тьму — до рассвета было ещё далеко. Улица хранила молчание. Дома надежно укрывали в недрах многочисленных комнат разнеженное тепло, ревниво оберегая сладкий предутренний сон своих обитателей.
Было так тихо, что Шерлоку на мгновение показалось, что он один на Земле. Но потом тишину потревожил еле слышный шелест: по Бейкер-стрит медленно проехал автомобиль, и Шерлок проникся безмерной благодарностью к своему неизвестному спасителю, потому что даже пять минут такой гробовой тишины свели бы его с ума.
Он поднялся с постели и, прихрамывая, подошел к окну, резко раздвинув шторы. Улица оживала, кое-где зажигались первые окна: кто-то тоже уже пробудился и занялся приготовлениями к новому дню. Шерлок вздохнул с облегчением — не один.
А снег валил как сумасшедший, кружились ватные хлопья, пушистой шапкой оседая на подоконник. Красивое белое Рождество. Как и мечтал Джон Ватсон…
После ночного отдыха нога почти не болела. Это к середине дня боль станет резкой, пульсирующей, а пока лишь легкая маета в мышцах напоминала о недавнем акробатическом этюде. Летел он по лестнице, наверное, очень красиво.
Джон конечно же прав: необходим полный покой. Набраться терпения, провести несколько утомительных дней, созерцая потолок и стены, и можно, наконец, вырваться из плена нежилой, безмолвной квартиры, которую все эти дни он почти ненавидел, словно это она являлась виновницей его сердечной муки.
Находиться в пустующих стенах было невыносимо, и, по сути, своим непослушанием и упрямством Шерлок наказывал лишь себя самого. Ему так хотелось пройтись по улицам Лондона! Вынужденное заточение по-новому открывало любовь к этому прекрасному городу. Лондон лечил его, уравновешивал, придавал силы. Это был его город. Идти без маршрута и цели, не глядя по сторонам, но зная, что рядом люди, их живое тепло, их улыбающиеся или хмурые лица, любопытные или равнодушные взгляды… Окунуться в это бурлящее море жизни, стать одной из его горько-соленых капелек — этого хотел Шерлок больше всего.
Не считая, конечно, желания видеть Джона.
Видеть каждую минуту, смотреть на него с утра и до вечера, не отрывая взгляда даже на миг.
Но это желание необходимо спрятать особенно глубоко, не сомневаясь в надежности тайника. Он и так уже потерял контроль, непростительно, можно сказать, преступно расслабившись в крепких, желанных объятиях.
Нет, не в объятиях дело.
Объятие и… то, что случилось потом, от чего сердце до сих пор заходится жаром, стали той самой точкой, которую Шерлок твердо решил поставить, тем самым пудовым замком, которым он так же твердо решил запечатать своё голодное сердце, не допуская даже мысли об очередном возможном просчете.
Так надо. Иначе нельзя.
Черт возьми! Как глупо он считал минуты в надежде, что Джон не выдержит и вернется. Он же сразу всё понял: пальцы, до судороги вцепившиеся в лопатки, губы, вмиг потерявшие влагу, шершавые и горячие, как нагретый солнцем песок.
Но Джон не вернулся, и если б не Лестрейд…
Никогда ещё Шерлок не был так рад увидеть лицо инспектора - чуть утомленное, доброе. Он пил, не пьянея, с улыбкой слушал, как Грег зубоскалит, и не понимал, почему всё ещё жив со своей заклейменной ладонями Джона спиной и губами, израненными его поцелуем.
Шерлок думал тогда, что ещё секунда, и тело с мелодичным треском надломится, сложится пополам — так напряжено оно было. Какое уж тут расслабление…
А расслабился он раньше — на берегу Ла-Манша, в чудесном поселке Вэлли. Настолько расслабился, что готов был расплакаться на груди Джона Ватсона, лучшего друга, дрожа и поскуливая, признаваясь в своем безумии, в своей невозможно горькой любви, которая обрушилась на него так внезапно. Настолько готов, что едва удержался на тонкой грани между «да, да, да!» и «ни за что!»
И снова ошибка.
Внезапным было лишь осознание. А любовь… Любовь угнездилась в его душе давно, так давно, что он не помнит ни дня, ни часа, когда она пришла, по-хозяйски расположилась и затаилась, ожидая назначенного срока.
Они всегда были чем-то заняты, и всегда были вместе. Поводов копаться в себе у Шерлока не было. Вот он, Джон Ватсон: в гостиной с вечерней газетой, в кухне с кружкой несладкого кофе, в своей спальне. Спит, дышит, живет…
Всё хорошо. Всё гармонично.
Он и тогда любил Джона, очевидность этого факта отрицать сейчас не имеет смысла. Но слишком был занят, слишком. А потом его мир закружился и рассыпался в прах, восстанавливаясь теперь по крупинке, доводя до изнеможения своей новизной. Впервые в жизни Шерлок был настолько растерян. Привычное здание казалось заново выстроенным, знакомые лица приобрели чужие, настораживающие черты. Кто вы и кто я? Шерлок метался в этом потерянном мире, не зная, к чему прислониться, на что опереться, чтобы выстоять и продолжить существовать так же, как прежде: холодно и одиноко.
И ничего не получалось.
Потому что был Джон, светлая, чистая река, в которую Шерлок, вопреки вековой человеческой мудрости, вошел во второй раз, и которая сразу же поглотила его и безжалостным круговоротом утащила на дно.
И, конечно же, именно в это невыносимо трудное для Шерлока время о себе заявила любовь.
И ударила очень больно.
Там, в ресторане, увидев рядом с Джоном симпатичную, до звона напряженную женщину, исподтишка рассматривающую его цепким недобрым взглядом, Шерлок сразу всё понял. Сердцем. Но разум яростно протестовал, не желая мириться с тем, что есть, оказывается, вещи, ему неподвластные, не вписывающиеся в четко отлаженную схему, ломающие все системы и повергающие жизнь в жуткий хаос.
Разум Шерлока самозабвенно искал другие пути, знакомые и неопасные.
Без Джона плохо… И что же в этом удивительного, если с ним было хорошо?
Неприкаянность, скука, гнетущая тишина… Так много причин для смятения!
Пустота, которую ни чем уже не заполнить… Конечно же, именно это сводит с ума, вызывая приступы самого черного, самого удушающего отчаяния!
Всё легко объяснимо, логично и в чем-то даже банально.
Но любовь распахнула глаза, потянулась игриво и томно и выдохнула прямо в сердце, едва не спалив его своим жаром: «Ну наконец-то ты меня разбудил, бездельник. Что теперь будете делать со мной, мистер Шерлок Холмс?»
Ошеломленный, сломленный узнаванием Шерлок ответил любви не сразу. Господи, как же он мучился, упрямо продолжая искать более здравый, более привычный сложившемуся мироощущению источник всего того, что скручивало его, не давая дышать и думать!
И это было самое бесполезное из всего бесполезно потраченного им времени.
«Я не знаю, что делать, — сдался он наконец. — Не знаю… Ты есть. Ты сводишь меня с ума. Но я спрячу тебя так, что даже Дьяволу не отыскать».
Любовь усмехнулась, пожав плечами: «Ну-ну…».
Привыкал он к любви тяжело.
В нем вспыхнуло всё и сразу. Столько огня выдержать было почти невозможно. С утра и до ночи этот огонь сжигал его тело и плавил разум. Впервые Шерлок по-настоящему почувствовал своё тело. Оно бесновалось в этом адском огне: требовало, умоляло, не подготовленное к такой жестокой атаке. Желания, безумные, неуёмные, страстные, одолевали его, и Шерлок изнывал под их натиском. Его ночи превратились в воспаленный бред, а дни — в жесткую ежесекундную муштру: не дать чувствам выхода, умереть, но не дать.
И ничего не получалось…
Он узнал о жене Джона Ватсона всё, что мог, вернее, всё, что захотел. Впрочем, информации было немного: родилась, росла в хорошей дружной семье, училась… Потом произошла трагедия, принесшая много довольно грязных слухов об Артуре Морстене и его загадочной гибели. Не сказать, чтобы Шерлок не придал значения факту присутствия в жизни этой женщины тайны. Но Джону её тайна ничем не грозила, и Шерлок не посчитал возможным продолжать изматывающее душу расследование. Впервые он сгорал от ревности, сходил с ума от одной только мысли, что Джон… его Джон счастлив вдали от него, и пролистывать страницы жизни той, что одарила его этим счастьем, было невмоготу. Даже если это счастье и казалось ему сомнительным.
…Шерлок снова задернул штору и отошел от окна. От беспорядочной круговерти снежинок рябило в глазах. Рассвет ещё не занялся, но заметно посветлевшее небо говорило о скором приближении утра.
Хватит! Сколько можно себя истязать?
И без того его жизнь превратилась в постоянную изнурительную борьбу с самим собой и собственным сердцем, в котором любовь устроилась со всеми удобствами и, как видно, уже навсегда.
Что сказала ему тогда Мэри?
«Он выбрал вас своей половинкой».
У него подкашивались ноги, и шумело в ушах.
А потом жалобными рыданиями и отчаянием она убила даже мысль о том, что на это можно надеяться. Процокала каблучками по сердцу и ушла, хлопнув дверью.
Приход Мэри застал его врасплох, и только железная выдержка помогла не выдать испуга. Он до сих пор не понимает, что его так напугало, но помнит совершенно дикую мысль, что эта женщина пришла убивать. Его лицо до сих пор начинает пылать от стыда при воспоминании о паническом желании спрятаться - куда угодно, даже трусливо залезть под стол.