— Силы? — шепчу я. — Я не знаю, о чем ты.
Ноа взмахивает рукой, делая шаг назад.
— Ты должна найти их в себе или умрешь. Что ты не знаешь? Я знаю, что в тебе они есть, мы оба это знаем. Тебе нужно заглянуть в себя и найти их, или мы не выберемся отсюда живыми.
Он бьет меня в самое больное место. Он говорит о девушке, которой я была до смерти Ба. Я не могу сказать ему, что этой девушки больше нет.
Наступает ночь, и вместе с ней приходит жуткая тишина и полная темнота, и они пугают меня. Ноа находит небольшое дерево с густой кроной, и мы усаживаемся под ним. Мы остановились у ручья и попили воды, но ни у кого из нас не хватило сил взобраться на дерево или придумать, как сбить кокосы. Мы решили, что сделаем это утром, пока мы здесь и мы вместе. Это не значит, что мы команда, но мы вместе, и это должно что-то значить... ведь правда?
Во Флориде май, так что ночи еще прохладные. Не настолько прохладные, чтобы мы замерзли, но ясной лунной ночью может быть достаточно холодно, чтобы вам потребовалось легкое пальто. Сегодня все еще пасмурно и оттого прохладно, хоть и не холодно. Я прижимаюсь спиной к дереву и потираю голые руки, жалея, что вчера вечером не надела свитер.
Ноа не сказал мне ни слова в течение вот уже нескольких часов, и это убивает меня. Он велел мне быть тверже, найти в себе силы, а сам отказывается разговаривать со мной, а когда говорит, то только бросается на меня. Как мы должны действовать вместе, чтобы выбраться из этого ужаса? Я не понимаю. Я потираю затылок, где начинает формироваться тупая боль, спрашивая себя, не связана ли она с теми наркотиками, которыми нас накачали.
Я не вижу Ноа в темноте, но знаю, что его лицо наверняка сейчас болит. Он не жаловался, поэтому я решила не поднимать эту тему. Я чувствую рядом с собой его большое теплое тело — достаточно близко, чтобы его жар нежно ласкал мою кожу, но недостаточно близко, чтобы мы могли хоть как-то соприкоснуться.
Я выдыхаю и прокручиваю в голове миллион сценариев — снова, как делала весь день. Я пытаюсь представить себя в сознании этого человека, пытаюсь понять, что он запланировал, но ничего не выходит.
Не могу вспомнить ничегошеньки из прошлой ночи, и это чертовски расстраивает. Может, если бы сумела, то смогла бы понять, кто за всем этим стоит.
— Тебе холодно? — спрашивает наконец Ноа. Его голос хриплый, усталый, кажется, чуточку напуганный.
Но он никогда не покажет страха. Это не в его характере. Ноа будет бороться до последнего вздоха, потому что такова его натура.
— Не особо, — отвечаю я, хотя руки у меня все же мерзнут.
— Возьми мою рубашку, она тебя согреет.
— Нет, не снимай. Не так уж и холодно.
— Тогда хотя бы сядь поближе, мы согреем друг друга. Может, мы и не ладим, но нам все-таки нужно выбраться отсюда живыми.
Я не возражаю. Придвигаюсь ближе, и наши плечи соприкасаются. Вот так намного теплее.
— Как ты думаешь, почему он выбрал нас? — тихо спрашиваю я, подтягивая колени к груди.
— Пока лучшее из предположений — потому что мы враги, — говорит он. — Мы постоянно цапаемся, то есть делаем именно то, что он хочет. Играем в его игру.
— Но почему мы? Почему не какая-то другая расставшаяся пара?
— Может, нам просто не повезло.
Но не может же все быть так просто. Нет, тот, кто спланировал что-то настолько детальное, вряд ли просто выбрал бы двух случайных людей. От мысли, что он наблюдает за нами уже Бог знает сколько времени, у меня по коже бегут мурашки.
Я прикусываю нижнюю губу.
— Прости, Ноа.
— За что?
— За то, что я так плохо с этим справилась, показала себя такой слабой и жалкой.
Ноа не отвечает, и это похоже на удар в живот.
— Ты не жалкая и не слабая, — наконец говорит он низким и хриплым голосом. — Ты растеряна, ты просто не знаешь, кто ты. Есть разница.
Я не уверена, что это так. И от его слов мне немного больно, даже несмотря на то, что он как будто бы прав. Он видел, через что я прошла с Ба. Он видел, как это повлияло на меня. Я должна была измениться, потому что причиняла людям боль. Так что я не растеряна. Я просто уже другая.
— Я боюсь, что не смогу справиться, — тихо говорю я.
Это не вопрос, а констатация факта.
— Я тоже, — тихо говорит Ноа.
Это я не ожидала от него услышать. Я понимаю, что он, должно быть, устал. Он не только пытается понять эту ужасную ситуацию, но и имеет дело со мной. И, может, это из-за меня мы не выберемся отсюда живыми? Что, если я подведу Ноа? Себя? Что, если Ноа пострадает, потому что я не смогу справиться с тем, что нас ждет?
Может, они все ошибаются.
Может, я справлюсь.
Возможно, у меня не будет выбора.
— Я не собираюсь сдаваться, — тихо говорю я. — Я растеряна, да, сегодня я сорвалась, но я не сдамся.
— Дело не в физическом противостоянии, Лара. Речь идет о гораздо большем. Этот ублюдок будет целиться в твои слабые места. Ты можешь драться, это факт, но ты боишься насилия, ты пасуешь перед ним, и он рассчитывает на это. Если я прав, то он сделает меня своей целью, чтобы помучить тебя.
— Я ему не позволю, — вызывающе говорю я. — Я сделаю что угодно, но не позволю ему, Ноа.
Он вздыхает в темноте.
— Ты не можешь изменить себя, Лара.
Я замолкаю.
— Мы оба знаем, что могу.
На это у него нет ответа.
— Ты хоть примерно представляешь, что мы будем делать? — спрашиваю я, меняя тему после нескольких минут молчания.
— Я все еще пытаюсь понять. Я не знаю, как он следит за нами, но могу гарантировать, что это так.
— Думаешь, он нас слышит?
— О, да, этот ублюдок нас слышит. Наверное, сидит сейчас там и дрочит от радости. Тупой ублюдок.
Я сглатываю. Как кто-то может нас слышать, видеть, а мы об этом не знаем? Слышать каждое слово, всё, о чем мы говорим.
Он всегда будет на шаг впереди нас.
— И как же нам тогда перехитрить его? — спрашиваю я.
Ноа наклоняется ближе, так близко, что я вздрагиваю. Убирает волосы с моей шеи и шепчет так тихо, что я едва слышу:
— Даже самая крутая техника не услышит шепота.
Я дрожу. От его дыхания на моей шее искры бегут вниз по позвоночнику и оседают где-то внизу живота. Я закрываю глаза и сглатываю, затем киваю и отстраняюсь.
После мы оба молчим.
Что тут скажешь?
Я подношу чашку с кофе к губам, и руки дрожат от возбуждения, когда я наблюдаю, как они засыпают рядом друг с другом.
Он напряжен. Он знает, что я его вижу и слышу. Он просто не знает как, и это убивает его.
Да, он таков, любит контроль. Ему нравится знать, что у него все под контролем, и он не может понять меня.
Более того, он зол. На меня. И на себя, но в основном на нее. Он пытается не злиться, но он там — гнев. Похож на кипящий котел, медленно булькающий, пока в конце концов не грянет взрыв.
И когда они начнут противостоять друг другу, это будет именно то, чего я хочу.
Из-за него она сомневается в себе. Чувствует себя слабой. Жалкой.
Мне не нужно ее ломать, он сделает это за меня.
И он будет понимать, что это — часть моей игры, но ничего не сможет с собой поделать.
С моих губ срывается смешок. Еще два дня, мои милые игроки, и мы начнем.
Еще два дня.
ГЛАВА 7
Я засыпаю, положив голову на плечо Ноа, согреваясь его теплом. Я вымотана, или это наркотики еще действуют на мой организм, но как бы то ни было, за ночь я даже ни разу не шевельнулась.
Утром я просыпаюсь от движения Ноа рядом и пения поющих высоко в кронах птиц. Несколько секунд я моргаю и потираю глаза, пытаясь сфокусироваться. Мы все еще сидим у дерева, но рукой Ноа обнимает меня, прижимает к себе. Мы все еще здесь. Это не сон. В горле встает комок, сердце замирает. Я пытаюсь сдержать слезы, когда осознание снова накрывает меня волной. Не знаю, о чем я думала, но в глубине души я все-таки надеялась, что сегодня проснусь — и все закончится.
Я вырываюсь из объятий Ноа, и он не делает ничего, чтобы остановить меня.
Поднимаюсь на ноги, мне нужно по нужде. Я молча прохожу мимо Ноа и присаживаюсь за деревом. Странная мысль приходит в голову: наблюдает ли ублюдок за мной прямо сейчас? Я заставляю себя думать, что нет.
Сегодня солнечно, дождевые облака исчезли. Я не знаю, хорошо это или плохо.
Не знаю, какие у Ноа планы, но время идет. У нас осталось только сегодня и завтра, а потом наш мир превратится в кошмар. Нам нужно что-то придумать — или лучше найти выход из этой чертовой дыры. Я заканчиваю и возвращаюсь к Ноа. Он изучает деревья, землю, все, что движется. Он напоминает ястреба, его взгляд пытается отыскать что-то странное.
— Что именно ты ищешь? — спрашиваю я.
В животе у меня громко урчит, и я понимаю, что, несмотря ни на что, хочу есть.
— Сначала еда, — бормочет он, не глядя на меня. — Потом посмотрим, сможем ли мы найти выход или границу этой территории, или хотя бы получить хоть какое-то представление о том, где находимся. Нам нужно оружие; мне придется его изготовить, но это лучше, чем ничего.
— Оружие? Откуда мы его возьмем?
— Нетрудно сделать нож из куска твердого дерева и камня с острым краем. Дело свое он сделает.
Боже.
Я больше не голодна. Тошнота вернулась.
— Давай найдем ручей. Там рядом росли кокосовые пальмы. Идем же.
Мы молча идем по лесу около часа, пока не подходим к небольшому ручью с чистой водой. Он не очень глубок, возможно, даже не настолько, чтобы в нем можно было купаться, но кажется полноводным. Интересно, может, он впадает в какой-то большой водоем? Мы умываемся, а затем, сложив руки чашечкой, пьем столько, сколько можем.
Ноа разглядывает деревья, прикидывая, как достать кокосы.
— Больной ублюдок, — бормочет он.
Я поднимаю взгляд.
— А?
— Я просто злюсь, что он дал нам тот источник пищи, который труднее всего заполучить. Кокосовая пальма.
— Кокосы — это все, что у нас есть?
— Да, — хмыкает он.
Ноа подходит к пальме и начинает трясти ее. Кокосы не шевелятся. Рыча от разочарования, он находит большую палку и начинает бить по стволу, снова и снова, пока мышцы не вздуваются, а лицо не краснеет от злости. Он выглядит таким красивым, таким мужественным и сильным.
Ненавижу себя за эту мысль. Уж об этом мне думать явно не стоит.
— Хочешь, я залезу на другое дерево и попробую дотянуться? Может, так удастся достать.
Ноа перестает трясти дерево и смотрит на меня.
— Я не хочу, чтобы ты расшиблась, так что нет. Я все сделаю сам.
— Но…
Он игнорирует меня и продолжает трясти дерево, но потом, сдавшись, находит большой камень и бросает его вверх. Камень задевает один из кокосов — а я почти ожидала, что Ноа промахнется, — и тот падает с дерева на землю. Ноа поднимает его, встряхивает, кивает и подходит к лежащему на земле поваленному дереву. Там он кладет кокос на бревно и начинает искать камень.
Я чувствую себя бесполезной.
Пока он очищает кокос, я брожу вокруг, пытаясь найти что-нибудь, чтобы набрать воду. Но без толку. Вокруг нет ничего, что могло бы пригодиться для переноса воды. Расстроенная, я пинаю старые, сморщенные зеленые кокосы. И тут до меня доходит. Возможно, мы не сможем нести много воды, но в орех поместится количество, достаточное, чтобы напиться. Я беру четыре ореха и возвращаюсь к Ноа.
— Мы можем проделать в них дырку?
Он поднимает голову от кокоса, который чистит, и изучает меня.
— Наверное, но они старые. Мы не можем их есть, Лара. Я бы уже подобрал их, если бы мог.
— Я знаю, — говорю я язвительно. — Я подумала, что можно набрать в них воду.
Ноа приподнимает брови.
— Ну так как, ты сможешь их продырявить?
— Это займет некоторое время, но да. Положи их рядом со мной и подойди сюда. Ты можешь разбить вот этот, пока я проделаю дырку в принесенных тобой.
Я подхожу, роняю кокосы и протягиваю руку за тем, который он уже очистил.
— Найди камень с острым краем, палку, все, что угодно, и бей по нему, пока он не расколется.
Я киваю, забираю из его рук кокос и хожу вокруг, пока не нахожу камень с острыми краями. Поднимаю кокос и опускаю его на камень. Ничего не происходит. Разочарованная, я делаю это снова и снова — и вот уже понимаю, что просто долблю кокосом по камню, гнев кипит в груди, и ярость течет по венам.
Что, черт возьми, со мной творится?
С яростным воплем я бью по камню все сильнее и сильнее, но кокос не раскалывается. Но я бью снова и снова, пока плечи не начинают болеть от напряжения.
— Эй, — говорит Ноа, останавливая меня, положив руку мне на плечо. Он чуть отстраняет меня. — Помедленнее, Лара. Черт.
Он берет у меня кокосовый орех и легко опускает его на камень. Орех сразу же раскрывается. Это злит меня еще больше. Я поворачиваюсь и просто ору:
— Это полная и абсолютная хрень! На нас охотится маньяк-убийца, а я даже гребаный кокосовый орех не могу расколоть!
Ноа не говорит ни слова, и когда я оборачиваюсь, он изучает меня взглядом. Наши глаза встречаются, и у меня перехватывает дыхание. Он смотрит на меня так, будто увидел впервые за долгое время. Или, может быть, вообще впервые меня увидел. Выражение его лица почти мягкое, глаза полны огня, и он возвращает мне кокос.
Прежде чем повернуться ко мне спиной, он тихо говорит:
— Я все думал, когда же появится та Лара, которую я знал. Не упускай ее. Оставайся ею. У нас есть шанс вырваться отсюда, если ты будешь такой.
Мое сердце сжимается, и я сглатываю вставший в горле комок.
Ноа поворачивается и возвращается к своему занятию, но я все стою и молчу.
Нам требуется около двух часов работы палками и камнями, чтобы сделать отверстия в кокосах достаточно большими для того, чтобы налить воду. В конце концов нам все удается, и мы вдоволь напиваемся водой из ручья, прежде чем наполнить кокосы. Мы едим один кокос и берем с собой другой. По совету Ноа я пью воду из кокоса; кажется, так напиться легче.
Каждый день узнаешь что-то новое, когда тебя преследует маньяк.
Мы идем несколько часов, и мои ноги от боли уже просто онемели. Я даже не чувствую, как вонзаются в кожу камни и сучки, мы уходим все глубже и глубже в густой кустарник. Когда-то редкие деревья теперь окружают нас сплошной стеной. Между ними вьется еле заметная тропинка, и я не сомневаюсь, кому сказать спасибо за то, что она здесь есть.
Мы с Ноа спорим. Я говорю, что разумнее всего было бы сойти с этой тропы в лес, но Ноа говорит, что мы не пройдем и километра через эти густые деревья, просто устанем постоянно отодвигать и срезать ветки. Он утверждает, что Псих — как мы его окрестили — специально сделал так, что мы почти вынуждены придерживаться его плана.
Да пофиг.
По крайней мере, это отвлекает нас от реальности, от осознания того, что у нас остался только один день. И пока мы ничего не нашли. Ни выхода. Ни каких-то признаков жизни. Ничего. Совсем. Ноа расстроен и не скрывает этого. Он чертыхается на каждое второе дерево и проводит большую часть времени в задумчивом молчании. Я не могу винить его; я знаю, что ему не по себе. Нам обоим. Если мы не найдем выход в ближайшее время, то умрем.
Все просто.
Полдень кажется жестоким напоминанием о реальности, но мы продолжаем идти, не останавливаясь, оглядываясь вокруг в поисках просвета, жизни. Всего того, что даст нам надежду. Когда солнце начинает опускаться за горизонт, мы сталкиваемся с нашими худшими страхами.
Мы молча пробираемся через лес, оба измученные, но вдруг выходим на небольшую поляну, и впереди я вижу забор. Это не какой-то там старый забор. Он большой, очень высокий и увенчан колючей проволокой. Но это забор.
— Это забор! — кричу я и бегу к нему. — Смотри, Ноа, забор!
Свобода. Возможность сбежать. Мы просто должны его перелезть. Я отрежу себе ногу, если это значит, что я выберусь отсюда. Я сделаю все, что угодно. Облегчение переполняет мое сердце, и слезы текут по щекам, когда я бросаюсь вперед.