Особенно среди них выделялся один. Угольно черный, как волосы Амора, с белоснежными рогами, копытами и всеми этими «кисточками» на теле. Смотрелось это невероятно красиво. У остальных животных таких контрастов в расцветке не наблюдалось – «кисточки», рога и копыта, как правило, были либо на несколько тонов светлее, либо темнее основной масти. По тому, как они с Альдаром посмотрели в глаза друг другу, я поняла, кто хозяин этого красавца еще до того, как разглядела характерные трилистники на белоснежной попоне. Кстати, на этих удивительных животных, кроме попон ничего не было – ни узды, ни стремян, ни седла.
Скакун Альдара поднял красивую гордую голову и издал переливчатый свист, похожий ни птичью трель, приветствуя хозяина, причем в глазах у него было выражение совсем, как у наших собак. Он даже своим шикарным хвостом слегка вильнул.
Альдар улыбнулся:
- Его зовут Азур. И ты ему нравишься. До такой степени – что он согласен нести нас обоих. А учитывая, что до сих пор Азур никому, кроме меня, садиться на себя не позволял… даже понять не могу, в чем тут дело. Похоже, он воспринимает нас с тобой, как нечто единое.
- Как называются эти животные?
- Хайгаки. Мы говорим о них: хайгак – продолжение альфара. Похожие выражения есть и у людей, и у аруков. Даже если хайгак по какой-то причине падает сам – он и тогда не уронит своего наездника. Точнее – упадет так, чтобы не причинить ему увечий.
По тому, как альфары смотрели на своих хайгаков, а те на них, я сразу поняла, где чей скакун. Темно-шоколадный, с рогами и «кисточками» цвета кофе с молоком, например, совершенно точно был – Амора.
Альдар повернулся к Веларгу:
- Ну, что, царственный брат мой, будем прощаться?
Веларгу явно не хотелось прощаться, но он ничего не сказал, с каким-то пронизительно-щемящим выражением глядя на Альдара. И тогда Альдар сделал то, что явно и очень сильно удивило и альфаров, и людей – он обнял Веларга, и какое-то время они молча так стояли. Потом альфар немного отстранился и сказал, глядя в глаза человеку:
- Мы ведь скоро увидимся, Веларг. И, сам понимаешь – будет лучше, если не я, а ты к нам приедешь в Радужный Лес.
А после этого Альдар сделал то, что уже не удивило – повергло в шок и людей, и альфаров. Он наклонился к Веларгу и поцеловал его в губы – не страстно, не глубоко, просто коснулся губами губ. Некоторые из присутствующих даже совершенно непроизвольно прикоснулись к собственным губам, как будто это не Веларга, а их поцеловал царственный альфар.
Владыку же альфаров, судя по всему, реакция и мнение окружающих в данном вопросе совершенно не волновали, точно так же, как не обременяли свойственные людям комплексы. Он первым направился к своему хайгаку, легко взлетел ему на спину, казалось – едва коснувшись холки рукой, и бросил выжидающий взгляд на Амора.
Я опомниться не успела, как оказалась на руках у этого самого Амора. Сердце гулко застучало – такого тесного контакта между нами еще не было, и мне с трудом удалось удержаться от искушения поцеловать его в шею, пока он нес меня к Альдару. Амор же вдруг наклонился и прошептал мне на ухо:
- Знала бы ты, как и куда я целую тебя в своем воображении…
Пожалуй, тогда мне не показалось – что-то от Сатаны в нем определенно было. Справиться с возбуждением, вызванным его словами, мне так и не удалось, когда я оказалась на спине хайгака впереди Альдара. Альдар же, словно почувствовал мое состояние – его руки обвились вокруг моей талии и прижали к нему покрепче. Даже сквозь несколько слоев ткани – своей и его одежды я ощутила, каким он стал твердым и горячим. Мой царственный альфар поцеловал меня в висок и тихо сказал:
- Потерпи немного, сердце мое. Хайгаки бегут быстро. Вот отъедем немного от человеческих поселений…
Глава 9 Дорога в Радужный Лес.
Наконец, мы отправились в путь. Хайгаки и в самом деле бежали необыкновенно быстро – сравниться с ними в скорости могли разве что земные гепарды. И как они бежали! Как будто летели над землей. Очень скоро я поняла, что ни седло, ни стремена не нужны для того, чтобы удержаться на спине этого животного.
Мы уже отъехали на приличное расстояние от Миро – по сторонам лишь иногда мелькали небольшие человеческие поселения, и чтобы как-то отвлечь и себя, и его от нашего с ним возбужденного состояния, я решила поговорить с Альдаром на отвлеченные темы:
- Альдар, а эти альфары, которые с нами едут, они кто – твои ближайшие советники?
- Ну… можно и так сказать. Они домены – главы Высоких Домов. Как и мы с Амором. Всего в Радужном Лесу Высоких Домов двенадцать, так что перед тобой все домены Радужного Леса. Тебя заинтересовал кто-то конкретно?
Я улыбнулась:
- Нет. Хотя все они интересные, каждый по-своему. Скажи, а все альфары маги?
- Маги?
- Ну, маги, колдуны, я не знаю, как у вас это называется.
- А, я понял. Да, сердце мое, владение Силой – это наша природная особенность. Ученые мудрецы считают, что так происходит оттого, что фактически Сила нас и создает в утробе матери.
- Подожди… ты хочешь сказать, что родители в этом не участвуют?
Альдар рассмеялся:
- Почему не участвуют? Еще как участвуют! Просто ребенок альфара развивается и растет в материнской утробе за счет Силы, а не за счет питательных веществ, которые ему поступают от матери, в отличие от человеческого ребенка. И во время родов альфара испытывает ощущения… скажем так – противоположные тем, которые испытывает человеческая женщина.
- В экстазе бьется, что ли?
- Именно так, сердце мое. И это одна из причин, по которой наши дети растут и воспитываются в Школе Взросления, а не с кем-то из родителей.
- Это из-за того, что родители… слишком любят своих детей?
- Сердце мое… пока не появилась ты, Альфаир не знал, что такое любовь. Но при этом очень хорошо знал, что такое чистая, безудержная, разделенная страсть. И дитя альфаров – это всякий раз дитя такой страсти. Для того, чтобы зачать ребенка, мужчина и женщина должны не просто захотеть этого, принять такое решение, как люди или аруки – они должны захотеть зачать ребенка в момент соития. Наши женщины рассказывают, что это похоже на желание оторвать от мужчины кусочек и сохранить его в себе, мужчины – оторвать кусок от себя и оставить его в женщине. Сама понимаешь – детей у нас рождается не много. И вот из-за этих особенностей зачатия, беременности и родов, родители начинают воспринимать своего ребенка… даже не знаю, как сказать. Как еще одного себя, как живое продолжение себя – что-то, в этом роде. А правда заключается в том, что ребенок – самостоятельная личность, со своими неповторимыми особенностями. И когда он начинает вести себя не так, как вели бы себя в такой ситуации отец или мать – в их отношениях неизбежно возникает непонимание. Поэтому еще в стародавние времена одним из моих предков было принято решение о создании Школы Взросления. Чтобы тебе было понятнее – ребенок альфаров узнает о том, что у него есть родители, и каким образом он появился на свет, в десятилетнем возрасте. Так надо еще и для достижения внутреннего и внешнего баланса Силы. Баланс Силы устанавливается примерно в этом возрасте, и до тех пор, пока ему не исполнится десять лет, маленький альфар ничего не должен знать о том, что у него вообще было какое-то начало.
- А сколько альфары живут? Или вы бессмертные?
- На этот счет даже у мудрецов нет однозначного мнения. В среднем, проходит пять тысяч лет с момента рождения до момента, когда альфар слышит Зов и уходит за Грань. И если бы не мой праотец Азраил, у нас, наверно, не было бы оснований всерьез задумываться о своем бессмертии. Считай сама – наши Первые появились на Альфаире примерно шестьдесят тысяч лет назад. Азраил же, один из них, услышал Зов и ушел за Грань две тысячи триста лет назад. При этом, когда альфар уходит, он действительно уходит – мертвого тела, как у людей или аруков не остается.
- А сколько живут в вашем мире люди?
Альдар вздохнул:
- Мало… В среднем – двести лет. Веларгу, например – около ста сейчас.
- Сколько?! Ну, ничего себе!
Мужчина за моей спиной напрягся – как будто закаменел весь:
- Сколько же люди… живут в твоем мире?
- Ну… сто лет у нас – это верхний предел, до которого доживают единицы. А других разумных в нашем мире просто нет.
В следующий момент такие нежные прежде руки сжали меня с неимоверной силой, а в голосе Альдара зазвучало что-то неумолимое, непреклонное:
- Нет. Не отпущу. Давно хотел лично заняться вопросом продления жизни разумным, теперь точно – займусь.
Я откинулась ему на грудь и почувствовала, что его ощутимо потряхивает:
- Альдар… я буду жить столько, сколько ты захочешь, чтобы я жила. Честно-честно…
Он наклонился и нашел губами мои губы… А я почему-то подумала, что умереть могу прямо сейчас – от этого вот поцелуя… В общем, все мои отвлекающие маневры – прахом пошли. Возбуждение вернулось – и у него, и у меня.
Когда Альдар, наконец, оторвался от моих губ, первое, что бросилось мне в глаза – это ни с чем несравнимое выражение глаз Амора, который ехал рядом с нами. Даже возникло необъяснимое ощущение, что это он меня только что целовал. Что касается других альфаров, то выглядели они, с одной стороны, потрясенными до глубины души, а с другой – очень сильно чем-то встревоженными. Я решила продолжать в том же духе – что еще было делать?
- Альдар, а как называется должность Амора?
- Вейринатис – Первый после Владыки.
Все ясно – что-то, вроде премьер-министра.
- И каким образом избираются на эту должность?
- На нее не избираются. Она наследственная, как и большинство других должностей в Радужном Лесу. Но наш случай с Амором во многом уникален. Впервые в истории Владыка и Вейринатис родились близкими и ровесниками. Мудрейший, например, считает, что это знак того, что в мире грядут большие перемены. И, похоже, он не ошибся – впрочем, как всегда.
- Мудрейший – это тоже должность?
- Да. И тоже – наследственная. После того, как Азраил ушел, Мудрейшим становится Владыка Радужного Леса, передав власть наследнику. В среднем, Владыка правит тысячу лет – пока не устанет… от власти. К этому времени наследник уже достаточно силен для того, чтобы принять Венец.
- То есть Мудрейший сейчас – это твой отец?
- Ну, да. И он теперь весьма доволен своей жизнью. Говорит, что его нынешняя жизнь – это награда за предыдущее служение. И я его понимаю – у него появилась возможность заниматься тем, что ему действительно нравится.
Я замолчала. Что-то не слишком эти разговоры отвлекали и помогали. От одной только мысли, что прижавшегося ко мне всем телом мужчину таким твердым и горячим сделала моя близость, собственное тело становилось настолько чувствительным, что одежда причиняла чуть ли не физическую боль.
И вдруг окружающая реальность стала видеться какой-то колеблющейся, дрожащей – как сквозь жар, идущий от костра. Как сказал мне потом Альдар, он исказил пространство таким образом, что мы с ним стали невидимыми для всех, кроме Амора. Я еще успела заметить, как альфары, не сговариваясь, бросили одинаково встревоженные взгляды на Амора, он же, судя по всему – сказал им что-то успокаивающее мысленно, потому что они молча склонили головы и поехали быстрее, оставив нас немного позади.
А в следующий момент руки Альдара скользнули вверх и, на секунду остановив сердце, легли на мою грудь, как будто нашли – что искали. Я забыла, что нужно дышать… а мысль о том, что на нас смотрит Амор, почему-то уже не смущала – она заводила еще больше. Мое тело, словно само по себе, выгнулось, откинулось на сидящего сзади мужчину, как под жертвенный нож, подставляясь под его, такую долгожданную ласку. Эти невероятные руки творили с моей грудью нечто невообразимое – словно заново ее творили… Они прикасались к ней кончиками пальцев, как слепой – запоминая на ощупь, они изучали ладонями ее тайную суть, неизвестную мне самой, они падали на нее с неба крыльями, и замирали где-то под кожей… Когда же его радужные ногти слегка задевали и без того ставшие сверхчувствительными соски… я не просто забывала, что нужно дышать – я забывала, что умею думать…
…Неожиданно мои затуманенные глаза встретились с похожими на две бездонные бездны глазами Амора, и до меня вдруг дошло, что у нас с ним сейчас есть одна общая проблема. Похоже, и я, и он, на каком-то бессознательном уровне, начали воспринимать мою одежду, чуть ли не как главное препятствие на пути к счастью. И вдруг… моя одежда исчезла, ощущение было – как будто она с меня осыпалась пеплом. На мне ничего не осталось, кроме пояса и шнурованных сапог, а между моей, то ли рвущейся на свободу, то ли стремящейся в рабство грудью, и руками, сотворившими с ней такое – не осталось никаких преград. Нежные прежде руки снова замерли, дрогнули, сжались, с глухим стоном прикипая к оголенной коже и теряя самоконтроль… И к этим внезапно обезумевшим рукам в тот же миг присоединились такие же сумасшедшие губы – поймав меня где-то в районе уха, и больше не выпуская… Альдар целовал мою шею, плечи, спину, словно пьянея от собственных поцелуев, а его руки все более исступленно ласкали мое тело спереди – словно пьянея от меня… Я же – то ли стонала, то ли всхлипывала, то ли металась в бреду, и как завороженная смотрела на Амора, который своими всевидящими и всемогущими глазами целовал меня везде, куда не дотягивался губами Альдар. Самое удивительное – мне тогда почему-то не хотелось почувствовать мужчину в себе, но, чем дальше, тем больше хотелось почувствовать его руку у себя между ног. Казалось, еще немного – и из меня лава потечет… Уже мало что соображая, я вдруг заметила, насколько Амор возбужден – одежда совершенно этого не срывала, а в следующий момент палец Альдара наконец-то скользнул в жаждущую его прикосновения жаркую глубину, медленно, словно растягивая мгновение, воспламеняясь от моего жара, погладил меня там, слегка надавил – как поставил точку… и все. Нас накрыло. Взорвало. Причем – всех троих. Я еще почувствовала, как содрогнулся всем телом Альдар, глухо застонав и прижавшись ко мне так, как будто хотел стать со мной одним целым, еще уловила краем сознания, как точно также задрожал в экстазе Амор, падая головой на шею своему хайгаку… а потом, впервые в жизни, потеряла сознание.
Когда я очнулась, то обнаружила себя сидящей на спине хайгака лицом к Альдару и почему-то одетой. А вот он был по пояс обнажен – его мантия и туника куда-то подевались. Но полюбоваться этой первозданной красотой мне не дали – сильные руки привлекли меня к скульптурно вылепленной груди, губы невесомым поцелуем коснулись волос:
- Кажется, я только что понял, какой смысл вкладывают люди и аруки в это понятие – смерть.
Я потерлась лицом о грудь Альдара, тихо дурея от его запаха:
- Знаешь… каждому, конечно – свое. Но по мне – лучше загнуться от этого, чем загнуться без этого. Ты пахнешь так, что тебя хочется облизать с головы до ног… знаешь? – блин, это точно я говорю?
Альдар вздрогнул и прижал меня покрепче:
- Все альфары так пахнут. Знала бы ты, как пахнешь сама…
- И как же?
- Ты пахнешь женщиной, в которой мне… самое место. В которой мне… хочется жить… или я уже в тебе живу – я еще не понял…
А я вдруг почувствовала животом, что Альдар такой же твердый и горячий – как и был. Может, мне показалось, что его накрыло вместе со мной? Моя рука протиснулась между нами и стала поглаживать возбужденный мужской член сквозь ткань штанов еще до того, как до меня дошло, что я делаю. Язык сам по себе – начал ласкать сосок, вторая рука – второй… эй, руки, язык, а с головой вы как – больше не дружите?
Альдар задрожал всем телом, взял в ладони мое лицо и выдохнул мне в губы:
- Что же ты делаешь… что же ты делаешь со мной? – его глаза были пьяными… и прекрасными.
- Схожу от тебя с ума – разве не видно? – возбуждение начало накатывать с новой силой. Я была в шоке от самой себя – и это после такого оргазма? Нимфоманка я, что ли?