Ты понимаешь это по-своему и уже ведёшь меня к кровати, стаскивая с меня рубашку с коротким рукавом. Нет-нет, Гил. В кровати полно этих мелких существ. Они будут вгрызаться в наши тела, нет. Пытаюсь оттолкнуть тебя, но тебя это лишь веселит, раззадоривает. Для тебя это всё наши игры, которые мы так любим устраивать. Ты, наконец, укладываешь меня на кровать, и я почти чувствую, как несуществующие насекомые зарываются в мои волосы, как они ползут по моему телу. А твои поцелуи, что жгут кожу шеи, доставляют такое острое удовольствие, что хочется отпихнуть тебя и избить. Бить так, чтобы боль приносила удовольствие, столь же острое, сколь и ты доставляешь мне. Бить, чтобы кости хрустели, а кровь струилась по сбитым костяшкам. А потом целовать и целовать тебя, забирая твою боль, плача вместе с тобой, слизывая кровь. Но ты всё так же неумолим, держишь мои руки, и я понимаю, какой ты на самом деле сильный – моё сопротивление тебя не останавливает и даже не мешает. Язык твой, горячий и чуть влажный, скользит по груди ниже, а я не могу держаться и кричу в голос, умоляю тебя остановиться, но ты не слушаешь. И я начинаю брыкаться сильнее, чувствуя, как с твоего языка соскальзывают новые пауки, вгрызаясь в меня, устраивая во мне гнёзда. Выбиваюсь из твоих рук и яростно принимаюсь расчёсывать своё тело, царапая себя ногтями, отрывая кожу, вонзаясь в мясо. Кровь течёт, руки дрожат, боль растекается по телу, но они прячутся всё глубже, они хотят добраться до моего сердца, я просто уверен! Надо их сжечь… сжечь… чем?.. Хватаю зажигалку с полки и принимаюсь жечь свою плоть, пытаясь выгнать из-под неё жаждущих крови и плоти насекомых
Я проснулся от собственного вопля. Сон… всего лишь сон. Какое счастье! Руки целы, живот и грудь целы. По телу стекают капельки холодного пота, дышу с трудом.
– Что такое, Арти? Дурной сон? – твоё сонное бормотание успокаивает меня лишь больше, и я ложусь рядом, обнимая тебя.
– Да. Сколько времени?
– Почти половина пятого утра. Спи, малыш, – целуешь в лоб и тут же засыпаешь сам.
А я ещё долго лежу и думаю, сон это или нет. Сплю ли я сейчас? Или это взгляд из сна в сон? Взгляд изнутри на меня самого? Есть ли ты? Да, я уверен, ты есть. Спокойно вздохнув, засыпаю. И на этот раз сны меня не беспокоили, и я смог выспаться и даже проснулся днём в твоих объятиях. Спокойствие, которого так давно не было в моей душе, наконец, пришло ко мне. Не знаю, надолго ли.
========== Часть 2 ==========
Прохладный ветер треплет волосы, и я чуть ёжусь на этом ветродуе, ожидая, когда Гилберт всё-таки выйдет из офиса, чтобы провести меня во внутрь. С того дня, как мне снилась всякая дрянь, а апатия отступила, прошёл почти целый месяц. Случались заскоки вроде нескончаемого смеха, но я уже не обращал на это внимания. Сейчас я был сосредоточен на том, чтобы не убить каждого, кто посчитает, что я странно выгляжу. Конечно! Чтобы сказали вы, если бы вдруг встретили человека с от рождения белыми волосами? Нет, я не альбинос. Природа у меня такая. И, признаться, я и сам не знаю, почему. Кроме того. Часто ли вы встречаете парня в обтягивающих брюках да в высоких сапогах на небольшой платформе? Вот и я не так уж и часто таких вижу. А жаль, очень жаль. Впрочем, такой вид я выбрал только для своего любимого, шучу, отца. Собственно, именно для этого я и явился на работу к своему любовнику, у которого, в принципе, работаю сам. Но об этом ещё немного позже.
Возле офиса моего возлюбленного всегда дикий ветер, и это меня невероятно бесит. Особенно сейчас, в конце осени, когда кругом и так холодно, мокро и грязно, а тут ещё и ветер, который из рук вырывает сигареты. Чёрное, мрачное здание, кажется, готово вот-вот рухнуть и похоронить меня под собой. Но оно невероятно-прочное. Повернувшись к ветру спиной, я, наконец, смог, закурить и сделать глубокую затяжку. Какое невероятное облегчение! Просто гора с плеч. Впрочем, никаких гор на моих плечах не валялось уже почти около месяца, так что я преувеличиваю. Наконец, я заметил приближающуюся ко мне фигуру в развевающемся чёрном плаще. Про себя я ухмыльнулся. Его хлебом не корми, дай выпендриться. Например, надеть чёрный кожаный плащ и тяжелые военные берцы на работу при том, что он директор крупной компании. Посмеиваясь и фыркая, двигаюсь ему навстречу. А он морщится, недовольный происходящим – ветер растрепал его волосы. Ха. Наивный. Я-то додумался через полчаса на диком ветру собрать волосы в хвост, а он за несколько лет не научился так делать. Впрочем, я мог и сразу догадаться, но не в этом суть. Едва мы оказались в радиусе действия собственных рук, как Гилберт сгрёб меня в объятия и тут же поцеловал. У него неожиданно мягкие губы, пусть иногда он и целуется грубовато, что мне очень и очень нравится, они тёплые, а горячий язык уже хозяйничает у меня во рту. Так, поговорить с отцом и тащить этого красавчика в туалет, пока тёпленький. Наконец, жаркий поцелуй закончился, и я смог вдохнуть воздуха.
– И я рад тебя видеть, – судорожно выдыхаю и, схватив его за руку, тащу к зданию компании.
Тихо посмеивается и вскоре подстраивается под мой шаг. Я чуть ниже его, но при этом хожу чуть быстрее. Так уж получилось – жизнь научила. Не можешь дать отпор, так научись быстро съёбываться. Наконец, двери в здание открылись и я шагнул в хорошо освещённый холл, тут же принимаясь отогревать пальцы горячим дыханием. Я замёрз насмерть и теперь готов был обнимать хоть вонючего шимпанзе, лишь бы нормально согреться. Естественно, тут же пошли естественные человеческие процессы, и из носа потекло в три ручья. Чёртова поздняя осень! Вытаскиваю платок и высмаркиваюсь, на что Гилберт смотрит с неподдельным ехидством и толикой сочувствия:
– А я тебе говорил витамины пить.
– Я тебя к праотцам отправлю за ещё одно такое заявление, – бормочу, складывая платок и убирая его в карман.
О, счастье есть. Тепло, нос чист, Гилберт рядом. Но мою иллюзию тут же нарушил мой же любовник.
– Идём уже. Не хочу, чтобы ты опоздал.
Заходим в лифт, стены которого отделаны зеркалом. Нажав на кнопку «29» этажа и дождавшись, пока двери закроются, Гилберт тут же подался вперёд, и я даже не думал противиться, отвечая на поцелуй. Всего-то ничего прошло по времени, а я уже истосковался по этим прикосновениям. Чёртов засранец! Я его готов был изнасиловать прямо там! В тесной кабине стало душно, жарко, пальцы поползли вверх по спине Найтгеста, зарылись в его кудри, тут е с силой впиваясь, чуть оттягивая назад. Тихо пикнуло, и мы были вынуждено отлепиться друг от друга, а затем вывалиться в коридор – благо, пустой – и направиться к кабинету Гилберта. Ничего не изменилось. Ковровые дорожки по коридорам, растения в горшках, большие окна, фонтанчики в холле этажа, диванчики для ожидания – красота. Красота и напыщенность. Ухмыляюсь про себя. Да, его семейка как всегда – в своём репертуаре. Он не замечает и самодовольно улыбается, чуть щурясь, точно коршун на охоте. Открывает двери и… пусто. Значит, мой горячо любимый отец ещё не пришёл. Отлично. Воспользовавшись случаем, я не завалил Гилберта на диванчик, а плюхнулся в его директорское кресло и закинул руки за голову. Всегда обожал это делать! Гилберт снисходительно улыбнулся и уселся на диванчик у стены. Кабинет был не очень большим. Даже так – приятно маленьким. Но в нём было столько всего, что взгляд не знал, за что зацепиться. Картины, украшения, антикварные шкафы с папками и книгами, столь же антикварные стулья и прочая мебель, жалюзи на окне, сделанные под дерево, идеальный порядок на столе – явно наводил сегодня, поскольку даже пыли нет – и очень удобное кресло. Взгляд в самом деле скользит по всему, не зная, на чём остановиться. Встаю с кресла и подхожу к одному из шкафов. Моя фотография в резной рамке бросалась в глаза первой. Я и в самом деле так женоподобен, как здесь? Окинув старую фотографию взглядом и вспомнив осунувшегося себя, я мрачно ухмыльнулся – похож, как же. Гилберт к тому моменту бросил, что пойдёт и попросит принести кофе и позвать моего отца, и вышел из своего кабинета, вновь оставив меня наедине со своими мыслями и тиканьем антикварных напольных часов. Помнится, валяясь здесь на диванчике, ожидая, пока Гилберт закончит возиться с документами, я всегда ждал их звона. Он казался мне мелодичным, протяжным и невероятно трагичным. Теперь же я смотреть на них не могу – противное тиканье не умолкает, становится всё громче и громче, как если бы некий маньяк стоял у меня над ухом с часами. Столь яркая картина возникла перед глазами, что я мигом повернулся. Нет, просто показалось. Просто воображение разыгралось. А часы, как стояли, так и стоят. Ничего особенного. Возвращаюсь к столу и вновь сажусь в кресло, начинаю перебирать бумаги, чтобы занять себя хоть чем-то и отвлечься от этого чёртового тиканья. Кажется, у меня начинает дёргаться веко от этого звука. Ну, всякое бывает, Артемис, спокойно, спокойно. Да какое тут к чёрту спокойствие?! Откидываюсь в кресло и почти что с яростью запускаю пальцы в волосы. Мало того, что тиканье меня раздражает, так ещё и эта встреча с отцом. На душе скреблись кошки, запуская длинные, грязные когти во всё, что попадалось, заставляя поморщиться. Закрываю глаза и замираю в таком положении, запустив пальцы в волосы. Я побаивался своего отца и ненавидел. Он был сильнее меня. Намного. А в таком кабинете я вряд ли смог бы от него ускользнуть куда-то, если он вдруг вздумает снова приложить меня головой о стену или придушит. Больное моё воображение рисовало мне всё новые и новые картины, преобразовывая моего отца в неведомого зверя, который выдирает мои внутренности, сжирает их, измазываясь в крови, размазывая её и мне по лицу тоже. Мерзко, отвратительно. Меня снова колотит дикая дрожь, обнимаю себя за плечи и лишь плотнее жмурюсь, стараясь выгнать дурные картинки из своей головы.
– Артемис? – холодный, жестокий голос окатил меня ведром ледяной воды, и я тут же пришёл в себя, распахнув глаза и уставившись на говорившего.
Отец всегда был человеком видным, но теперь, после представления от моего воображения, он мне казался ещё мрачнее, ещё сильнее. Высокий, плечистый мужчина, подтянутый, хорошо собранный. Прямой взгляд тёмно-тёмно серых глаз, почти чёрных, из-под нахмуренных бровей. На лбу уже пролегли первые морщины, в чёрных коротко стриженых волосах проглядывает седина. Строгий костюм ему идёт, но не очень. Ровно как и имя, которое ему совсем не подходит. Рафаэль. Собственно, кому подходит данное ему имя? Ну, например, мне. Возвращаемся к конкретно моему отцу.
Моя семья, Акио, уже пару сотен лет взаимодействует с семьёй Найтгест – как, например, мой любовник, один из последних. Правда, у него там сын подрастает, которого он «сделал» ещё до знакомства со мной, а после и вовсе развёлся, а ребёнка забрал. Сейчас его сыночек обучается в какой-то частной школе за границей. Не в этом суть. Взаимоотношения между нашими семьями были не самыми хорошими, особенно после того, как мой дед немного тронулся и укокошил деда Гилберта. И как же мне неудобно после этого носить его имя. Впрочем, это так же относится к моей работе. У семьи Акио и Найтгест сходные цели и задачи, но без нашей семьи семья Найтгестов загнётся и перестанет существовать. Вот, например, мой отец, глава компании, но иногда перебирается к моему любовнику. Никогда не понимал, зачем ему это. Брат же мой, как я говорил, смотался в Ирландию к деду, где стал директором одного из филиалов. Кажется, он даже женился и у него есть пара детей.
Что я? Я работаю в компании Найтгест. Назло семье. Заместитель моего директора – Гилберта. Но это формально. Это то, что думают другие по поводу моей работы. Так же я формально делаю всю работу дома, из-за моего плохого здоровья. А оно и вправду не ахти. Но на самом деле моя настоящая работа заключается в совершенно иных вещах.
Предположим, у семьи Найтгест или Акио появились какие-то проблемы в лице некого человека. Моя работа тихо, бесшумно и без лишних следов убрать эту проблему, решить задачу, как и подобает заместителю директора. И мой отец прекрасно это знает, и я даже без очков вижу, что он боится однажды стать проблемой. Ведь он тоже не совсем глава компании. Сейчас всем заправляет мой дед. Но после него управлением компании займётся моя мать. Но, поскольку, ей откровенно плевать на семейный бизнес, она отдаст это всё мужу. Женщины. Ничего не понимают в экономике и политике. Не важно.
И вот, это существо стоит напротив меня, сверля своим холодным, но в то же время дико напуганным взглядом. И мне так и хочется схватить ручку и вонзить ему в глаз и ещё раз, и ещё, под звук тиканья этих проклятых часов, который вызывает у меня дрожь. Убираю руки с плеч и улыбаюсь отцу:
– Привет-привет.
н морщится, слыша от меня такое вульгарное приветствие. А мне нравится его злить, я хочу, чтобы он был в бешенстве, чтобы и его раздражал этот навязчивый стрёкот стрелок.
– Выглядишь неважно, – пытается заботливо сказать он, но звучит это так, словно бы он пытается меня обидеть.
Да, в самом деле. Чем дальше, тем больше похожу на призрака. Озлобленного на всех и вся, часто дрожащего от непонятно чего, агрессивного и усталого. Я не могу выспаться даже за двенадцать часов. Каково было удивление Гилберта, когда он меня нашёл спящим в десять часов вечера?! В общем, вид у меня был тот ещё. Ну и ладно, нам же не привыкать.
– Ты тоже не первой свежести, – бурчу в ответ, покручивая в руках ручку-паркер и думаю, как бы её так эффектнее засадить, чтобы он даже пикнуть не успел?
Отец морщится и садится напротив меня в кресло, чуть хмурясь и перебирая пальцами воздух. Я жду. Он тоже ждёт и не знает, как начать.
– Ну, что замолк? – вместо положенного «в чём причина нашей встречи?» рычу я, откидывая ручку и поднимаясь со стула.
Это тиканье. Это чёртово тиканье. Оно доводит меня до судорог, а часы я остановить не могу. Звук усиливается раскачивающимся туда-сюда маятником. Открываю окно и закуриваю, прикрыв глаза и потерев переносицу. Да, так намного лучше. По крайней мере, раздражение не съедает изнутри вместе со злостью и беспомощностью. Делаю глубокую затяжку и выпускаю облако дыма, затем снова затяжка и дым через нос. Легче. И даже настроение вроде как поднимается. Перевожу взгляд на отца. Он чуть морщится от моего вида, наверное, вспоминая, как застукал меня трахающим брата в нашем доме в библиотеке. Усмешка. Да, года три-четыре назад я мутил со всеми, кто хоть сколь-нибудь мне нравился.
– Артемис, – в его устах моё имя звучит как-то грубо и неприятно. Я не люблю, когда он вдруг зовёт меня по имени. Даже хуже, чем «сын». – Андреа по тебе очень соскучилась и…
– Что и? Не тяни, – вновь огрызаюсь, скидывая пепел за окно и прикрывая глаза.
– Ты не мог бы навестить её?
Что я слышу? Он приглашает меня в свой дом? Едва ли не умоляющим тоном? Либо весь мир вокруг меня рехнулся, либо это я съехал с катушек.
– Не мог бы. Я занят, – отрицаю и это. Почему? Не хочу никого видеть. Хочу домой, забиться в тёмный угол, чтобы меня никто не трогал.
– Да чем ты занят?! – вскричал отец, вскакивая из кресла.
Я не сдержался и вздрогнул, затем затрясло чуть крупнее, от самых внутренних органов, сжавшихся в комок, до ледяных конечностей. Столь громкий звук вызвал в голове адскую боль. Стараюсь делать вид, что всё в порядке, и докуриваю сигарету, отправляя окурок за окно. Он приближается ко мне, а мне хочется развернуться и дать ему по морде, а после сбежать. Но я стою всё так же полубоком, скрестив на груди руки и смотря на жалюзи, что покачиваются от порывов ветра.
– Ты сидишь на заднице и нихрена не делаешь! – орёт он уже почти над моим ухом. Дрожь крепнет, левый уголок губ подёргивается, но я надеюсь, что этого не видно.. – Ты хренова шлюха! Ты убийца! Ты блядь! Мне даже отвратительно то, что ты мой сын.
Слово за словом, как удары плети по лицу. Дрожу. Обида и ненависть поднимаются колючим комом глубоко изнутри, но не находят ответа. Я слышал это слишком часто, чтобы отреагировать сразу, а, тем более, расстроится. Рафаэль великолепно выдрессировал меня, заставив выработать иммунитет к таким словам. Руки дрожат, но я сжимаю пальцы в кулаки и не даю ему сломить меня.
– Ты чёртов эгоист, Артемис! Весь в своего чокнутого деда, – продолжает орать мужчина, приближаясь ко мне так, что я чувствую терпкий запах его одеколона. – Ты неблагодарная тварь. Мать по тебе соскучилась, а ты не можешь даже навестить её, мерзкий сучонок!
Он заносит руку для удара. Тоже привычная картина, но именно она становится последней каплей в чаше моего терпения, и последняя переворачивается, выплёскивая всё наружу. И ненависть к сильному ветру, что вырывает сигареты из рук, и к роскоши здания, в котором я находился, и ко множеству предметов в этом кабинете, ненависть к тиканью часов и к отцу. Рывок вперёд. Перехват руки, закрутить её за спину. Орёт, как полоумный. Удар под колени, падает на пол лицом вниз. Слышу хруст кости. Такой приятный звук, от которого по телу бегут мурашки. С губ срывается смешок.
– Ещё что-нибудь, папуля? – тяну нараспев, чуть сильнее оттягивая на себя его руку.
– Ты… ты чёртов психопат! – срывается на визг, забрызгивая слюной лицо и пол. А мне так спокойно и хорошо. Ставлю ногу ему на спину, где-то между лопаток. Как жаль. Такой хороший костюм был.
– Ещё одно слово скажешь про меня или деда, я тебе кишки вытащу, – как мне нравятся эти слова, от них по телу снова идёт дрожь, а от желания пустить кровь этой мрази в брюках становится тесно.
На крик является Гилберт и застаёт нас в достаточно интересном положении.
– Привет, любимый, – улыбаюсь, как ни в чём не бывало, отпуская руку отца. Кажется, открытый перелом в районе предплечья.
– Что ты натворил? – он не кричал, голос его был ледяным, пока он смотрел, как на полу и одежде Рафаэля расползаются кровавые пятна.