трубочек. Здесь, как правило, собирались уличные музыканты, а потому нередко можно
было послушать живую да хорошую музыку. С некоторыми из них я был знаком и более-
менее общался. Но не думайте, что я стоял в подземных переходах и музицировал, нет.
Мне просто повезло учиться с сыном хозяина заведения. Микаэлис был самым настоящим
«разбойником», внешне и вовсе походил на рокера-бандюгана, но мне довелось лично
убедиться в том, что он преданный и хороший друг. После смерти отца унаследовав это
место, он неплохо с ним справлялся и постепенно улучшал его, не забывая докупать
новую мебель, если старую разломают нетрезвые «металлисты» во время пьяной драки.
Здесь были удобные кресла и диванчики, сгрудившиеся вокруг массивных столов на
устойчивых ножках. За некоторыми шла пьянка, другие компании тихо-мирно
перекидывались в карты или же вовсе играли в какие-то настольные игры. В конце зала
на возвышении танцевали полуголые девушки, соблазняя своими фигурами на
всевозможные грехи. Теперь-то, когда отгремели скандалы и судебные тяжбы после
дебоша в одном из клубов Осаки, когда сняли запрет на танцы, эти красавицы снова
могли демонстрировать свои прелести за деньги. Нет, Дей не поощрял проституцию и не
платил стриптезёршам, полагаю, то были желающие покрасоваться не совсем вменяемые
посетительницы. Чаще на их месте устраивались музыканты, услаждая слух своим
творчеством. Либо насилуя, как пойдёт. Помещение было не слишком большим, но здесь
всем всегда хватало места. Мик обнаружился на не совсем привычном месте — за барной
стойкой. Обыкновенно он обитал где-то в зале, с ноутбуком, проклиная бесконечные
отчёты и накладные с их несходящимися ценами. Видимо, настала его очередь
отрабатывать полную смену, так называемый «фулл-тайм» на месте бармена, и, судя по
его усталому, но счастливому лицу, такой отдых от должности директора донельзя
радовал его. Чёрные встрёпанные волосы торчали во все стороны, красная клетчатая
рубашка выглядела мятой и невероятно уютной. Я заранее знал, что от неё исходит
едва ощутимый, терпкий запах одеколона и пота. Лицо у парня было частично испорчено
шрамом на лбу и подбородке. Мик говорил, что это след укусившей его в детстве
собаки. Заметив меня, он заулыбался, тёмные его глаза тепло засверкали.
— Арти, не надеялся тебя уже увидеть, — воскликнул он, выходя из-за стойки, и мигом
заключил меня в свои объятия. Они были крепкими, сильными, как и натренированные
мышцы парня, просто на зависть. Для человека, который занимался джиу-джитсу, это не
удивительно, но не ластиться к этой спокойной силе было выше моих сил. — Что-то
случилось? На тебе лица нет.
Сделав жест, словно выпивая из стакана, я взобрался на барный стул и плюхнул за
стойку свой рюкзак. Поняв без слов, Мик занял своё прежнее место и рьяно плеснул
мне самбуку: мастерски её поджёг, перелил в стакан для виски, а бокал поставил на
салфетку кверху ножкой. Махом опустошив свою порцию, вдохнув анисовый «дым» и
закусив кофейным зерном, я наконец почувствовал себя человеком.
— В общем, я пришёл просить у тебя политического убежища, — мрачно пошутил я, переворачивая стакан обратно и осторожно постукивая по нему ногтями. Мик, приготовившись слушать, обновил порцию. Теперь я не стал пить залпом, а смаковал
сладкую крепкую выпивку и наслаждался негромкой музыкой. — Мать с отцом сегодня
собирались поехать смотреть что-то из Кабуки, — начал я, закуривая и прикрывая
глаза. — Мы с Сэто выпроводили их, зашли в мою любимую комнатушку. В общем, собирались предаться сладким греховным утехам. Он уже готов был, впрочем, и я
пребывал не в лучшем состоянии. И тут эти благодетели возвращаются. Я с членом
наружу, Сэто вообще голый, едва рубашку успел накинуть. Они забыли билеты! В моей
читальне! У отца морду перекосило, начал копытом бить, мол, не потерплю в своём
доме это уродство. Мик, я ему столько дерьма наговорил. — Допив самбуку и вытянув
руки за стойку, я уронил на них голову. — Впрочем, он тоже, как всегда, был просто
вершиной великолепия и очарования. Сил у меня больше нет это терпеть. Можно я у
тебя немного побуду? Как работу найду — свалю на все четыре стороны.
— Да ты рехнулся, что ли, Акио? — Мик запустил пальцы в волосы у меня на затылке, но не стал ни тягать, ни бить — лишь приласкал. — Оставайся у меня, сколько влезет.
Поможешь в баре, так я рад только буду. У меня как раз старший бармен в отпуск на
две недели ушёл, так что не на всё хватает времени.
Я поглядел на него с лёгким недоверием, но он улыбался безмятежно и уверенно, облокотившись на свою стойку. Вот забавно — он закончил школу вместе со мной с
таким натягом, что его едва не оставили на второй год. Я же отправился в
университет, закапываясь в дела и пытаясь хоть дышать в промежутках между высшим и
музыкальной академией. И вот, я ни с чем, а он со спокойной душой работает в своём
баре. Был разок, когда я у него спросил, есть ли у него какая-то цель. Он так
ехидно улыбнулся и прищурился: «Моя цель — безнаказанно спаивать симпатичных
альбиносов». Больше у меня вопросов не было.
— Если я не помешаю тебе, — несколько неуверенно проговорил я, и Мик с фырканьем
обновил выпивку.
— Если помешаешь, исправишь это в постели, — плотоядно заявил он, а затем уже
серьёзно добавил: — Просто не музицируй, пока я сплю, и я буду руки тебе целовать.
Кстати об этом, когда ты уже закончишь с этим? В смысле со школой бренчателей?
— Сам ты бренчатель, — огрызнулся я. После того скандала восемь с лишним лет назад
мать всё же записала меня в музыкальную школу и ещё долго не разговаривала с отцом.
Один раз поделилась со мной, что, возможно, разведётся с мужем. Но ничего такого не
произошло, как бы я ни надеялся на подобный исход. — Три года всего осталось
оттрубить, и буду свободен, как сопля в полёте.
— Мог бы уже год не бегать туда. Зачем тебе одиннадцать лет обучения там?
— проворчал было Мик, отвлекаясь на одного из посетителей и наливая ему пиво.
Мужчина отсалютовал ему бокалом и вернулся к своей компании, оставив на стойке
оплату, которую Дей без пересчёта убрал в кассовый ящик, выбил чек, убрал его под
столешницу и обратил на меня взгляд.
— А что мне ещё остаётся делать? Будь у меня восемь лет назад возможность работать
24/7, я бы этим и занимался, поверь. Но музыкальная школа съедала время не меньше, это был неплохой выход. Сейчас закончатся эти страдания, и даже не знаю… Хоть пулю
в лоб себе пускай.
— Ты же знаешь, это не выход. — Мик неодобрительно покосился на мои запястья с
бледно-розовыми следами заживающих порезов, и я нервно оправил рукава рубашки и
плаща. — Поработай пока со мной, потом уже найдёшь себе занятие. В конце концов, музыкой займись. Вон сколько претендентов на создание группы.
— Нет, ты не понимаешь, — фыркнул я, потихоньку наслаждаясь самбукой и мерным шумом
вокруг. — Это для себя. Просто наслаждение на время. Отдушина, если пожелаешь. Но
заниматься ей для публики? Бр! Ты же знаешь, я терпеть не могу публику.
— Да-да, язык к нёбу липнет, ладошки потеют, коленочки дрожат.
— Всё бы тебе издеваться. — Я вздохнул и отодвинул бокал. — Давай, с чем там тебе
помогать?
— Иди спать. Утром проведу тебе экскурсию, а потом уже скажу, чем займёшься.
— Микаэлис вытащил из кармана ключи и кинул их мне. К счастью, я их поймал до того, как они улетели кому-нибудь в бокал.
— Спасибо, Мик.
Парень кивнул и, отдав мне рюкзак, занялся своими делами. Я же прошёл за стойку, а
оттуда через дверь — в кухню. Здесь обычно вертелась сестра Микаэлиса, но недавно
она уехала на родину, в Англию, и мой друг остался без толковой поддержки. Конечно, в особенно интенсивные дни здесь работало трое поваров, один из которых в любой
момент отправлялся к посетителям. Но тогда было тихо, и я застал лишь полного
мужчину — европейца с массивными руками и короткой шеей. Я его прежде не встречал, а потому молча прошёл мимо, лишь махнув рукой. Меня он проводил с молчаливым
изумлённым взглядом. На белке его левого глаза было небольшое коричневое пятно, оставшееся, видимо, после микроинсульта. Несмотря на всю браваду Мика, я видел
синяки у него под глазами, видел, что он знатно вымотался. А потому даже был рад, что история сложилась именно так, а не иначе. Пройдя через следующую дверь, я
оказался в тёмном коридоре. На противоположном его конце была закрыта дверь чёрного
выхода, возле которого лежал завязанный двадцатилитровый чёрный мешок для мусора. А
мой путь шёл наверх, по винтовой лестнице с обшарпанными перилами на лестничную
клетку с запертой дверью. Здесь уже были ванная и спальня, отделённые друг от друга
тонкой стенкой. В комнате царил бардак, от которого у меня мигом заиграли желваки.
Одежда валялась на полу, на кровати, на стуле, даже на компьютере пара шмоток
уместилась. Я никогда не терпел подобный беспорядок, он просто выводил из себя. И
хотя самбука дала мне по мозгам и ноги едва не подгибались от усталости, я принялся
собирать вещи Мика и возвращать их в шкаф. Это успокаивало, помогало мыслям
устаканиться, прийти в себя, немного подумать. Я ничуть не сомневался в том, что
поступил правильно, не желал возвращаться в гнездо ненависти и злобы. И даже
младший брат не казался мне тем, ради чего стоит переступить порог родного дома, переступить через собственную побитую гордость и попросить прощения у отца. Меня не
волновало, что думает об этом мать, о чём она будет переживать. И даже её общее
болезненное состояние не могло поколебать мою уверенность.
Мой эгоизм вопил о том, что пора забыть о семье, забыть обо всём и начать жить
исключительно для себя. «Ты и так уже пытался понравиться отцу, — шептал он, пока я
наводил порядок в комнате друга. — Ты и так сделал всё. Так зачем эта клоунада о
любви к ближним? Ты ненавидишь их всем сердцем, всей душой, так зачем всё это?». И
тогда я был согласен: мне и одному хорошо.
Стоило раздеться и упасть на кровать, как глаза закрылись сами по себе, и я
провалился в тяжёлый липкий сон. Ближе к утру, помню, с тихой руганью приполз Мик, затем, пошелестев одеждой, плюхнулся рядом на кровать, едва не подкинув меня тем
самым. Собственно, именно это и заставило меня открыть глаза и заворчать на парня, куда он может пойти с такими приземлениями.
— Спи, — тихо фыркнул Микаэлис, а затем я получил мягкий поцелуй. — Спасибо за
уборку.
— Уходи, щетина, — уже сквозь сон прошептал я, потирая уколотые бородкой губы и
подбородок.
И, надо сказать, что я давно так сладко не спал, как в ту ночь. Это было
упоительное чувство: Мик был тёплым, от белья пахло порошком, но не разило химией, а за окном царила тишина. И я знал, что, проснувшись, не надо будет терпеть помои
вроде любезных высказываний отца. Пожалуй, даже не знаю, что из этого было
приятнее: уют или отсутствие Рафаэля поблизости.
Впрочем, утром тоже были сюрпризы. Сперва с меня сдёрнули одеяло, и я подскочил, как в задницу ужаленный, не совсем понимая, что происходит. Глаза открываться не
хотели совершенно, веки казались раскалёнными и тяжёлыми. Волосы липли к коже.
— Давай, завтракай и за дело, — ухмыльнулся Мик, всовывая мне в руки горячую
упаковку с лапшой быстрого приготовления. Она была острой, вредной, гадкой, а на
мой взгляд — пищей богов. На моё растерянное выражение лица он широко улыбнулся и
чуть прищурил один глаз. — Мне казалось, ты любишь такие вредные штуки. Давай, ешь.
На протянутые палочки я смотрел ещё некоторое время, пытаясь вспомнить когда это
встретил Будду в аду. Приняв наконец всё, я скрестил ноги, сонно глядя на лапшу:
— Странный способ подать завтрак в постель.
— Ну, кофе ты сам себе сделаешь. Ты вроде только растворимый пьёшь. И шаманишь над
ним. — Мик принялся за другую порцию лапши, не менее острой и гадкой. — Минералка
вчера кончилась, так что придётся тебе с похмельем как-нибудь по-другому бороться.
— Для этого придётся заткнуть тебе рот сначала, — проворчал я, потирая веки
костяшками пальцев. — А это, как известно, задача невыполнимая. Если, конечно, не
вырубить тебя. Но во сне и без сознания ты тоже болтаешь без умолку.
— Правда? Мне не говорили, — легкомысленно пожал плечами он, шумно втягивая лапшу и
заставляя меня поморщиться от этого звука.
— Потому что ночью ты мало кому даёшь спать, а утром все убегают. — Скорчив мину, я
осторожно глотнул словно бы огненного бульона. — Всё равно спасибо. Давно я себя
таким отдохнувшим не чувствовал. Да и похмелья вроде бы и нет.
— Вот и славно. — Микаэлис опрокинул в себя остатки быстрого завтрака и поднялся с
кровати. — Но ты и проспал до полудня, так что я не удивлён. Наверное, вскакивать
каждый день в половине шестого и ложиться в двенадцать — настоящий геморрой.
Впрочем, если у меня ты рассчитываешь на «дзэн» и расслабление, то глубоко
заблуждаешься. Загоняю тебя так, что к отцу в слезах побежишь.
Говоря всё это, он торопливо одевался, натягивая на себя брюки, прыгая по очереди
то на левой, то на правой ноге. Затем накинул на себя любимую рубашку и встрепал
собственные волосы, приводя их в ещё больший беспорядок, если такое только бывает.
— Я уже освежился, так что ванна в твоём распоряжении. Через полчаса жду тебя
внизу.
Сказал и был таков. Мне лишь оставалось согласиться с ним: усталость преследовала
меня повсюду, и, пожалуй, я был благодарен ему за возможность проспать почти
половину суток, хотя от ужаса волосы на голове и встали дыбом. Университет
благополучно остался за бортом, и мне лишь оставалось надеяться, что на следующий
день я не выслушаю гневную тираду преподавателей. Впрочем, трусливая мысль на
периферии сознания не переставала с тонким намёком на надежду попискивать: «Может, ну его?». Но упрямый ишак внутри меня не желал бросать начатое и настойчиво
напоминал трусу, что, вообще-то, получать знания полезно. На вопрос, зачем мне это
надо, конструктивно отвечать он отказывался наотрез, повторяя лишь: «Ну, надо!».
Что ж, рукавом, которого нет, не тряхнёшь.
Выбравшись из постели и отставив на тумбочку упаковку из-под своего вредного, но
такого вкусного завтрака, я прихватил одежду и поплёлся в ванную. Ох, лучше бы я
туда не заходил. Грязный кафель, замызганные посудины ванны и раковины, зеркало в
пятнах. Первым моим порывом было отправить завтрак в туалет, но, стоило мне
поглядеть на фаянсовый трон, как вторая мысль скомандовала мне быстро слинять
отсюда. Взяв себя в руки и запрятав брезгливую чистоплотную принцесску куда
подальше, я со вздохом принялся приводить этот сущий кошмар в порядок. Я даже
порывался несколько раз закрыть глаза и не думать о том, что я делаю, пытался
представить вместо ванны сексапильного мужчину. Но, подумав о том, во что мог
превратить его Мик, я с содроганием открыл глаза. Определённо, намывать чугунную
ванну было куда как приятнее, чем вонючего Чубакку. Веселя и подбадривая себя
подобными мыслями, я добился чистоты и блеска от всего помещения, но сам напоминал
трубочиста не меньше: взмок, задолбался, а омерзения набрался на несколько недель
вперёд. Оставалось лишь надеяться, что в кухне у него творится чуть меньший
беспорядок, а раковину его сотрудники и он удосуживаются протирать чуть чаще, чем
никогда. И только тогда, когда я убедился, что меня больше не тошнит от внешнего
вида ванной комнаты, подобрал волосы в хвост и, наконец, принял ледяной душ. Мышцы
тут же препротивно заныли, мурашки побежали по телу, но я почувствовал себя