человеком. Мик на кухне встречал меня немного укоризненным взглядом, незамедлительно скрестил на груди руки и вопросительно приподнял бровь.
— Что? Что ты так на меня смотришь? — проворчал я, стягивая резинку с волос и
устраивая её на запястье. — Это мне надо на тебя так смотреть. Засрал ванную так, что подойти к ней страшно, не то что воспользоваться. Скажи спасибо, что у меня
хватило сил и любви к тебе, чтобы вымыть там всё.
— Надо было попросить отца вытурить тебя из дома раньше. — Бровь его всё ещё не
желала спадать, а затем он с нетерпением потёр ладони друг о друга. — Идём, покажу
тебе всё.
Не знаю, чем я наслаждался больше в те часы: разнообразием алкоголя в его баре, всеми интересными штуками для приготовления и смешивания напитков или его голосом и
серьёзным видом. Он чуть хмурился, строго сводил губы, но голос его был наполнен
трепетом, уважением к своему делу. Мик то и дело смотрел на меня, проверяя, понимаю
ли я его, запомнил ли, что он говорил в последние пять минут, и мне приходилось
повторять и показывать. Бутылки посверкивали и мягко позвякивали, когда парень брал
их в руки и показывал мне где что смотреть. Бокалы были самыми разными, от них
глаза разбегались в стороны, и я не совсем был уверен, что правильно запомню всё.
Но Мик утешил меня, что это приходит с опытом, а многие клиенты даже не заметят, если я ошибусь, однако лучше этим не злоупотреблять. От всех этих шейкеров, джиггеров и прочей лабуды голова шла кругом, не желая запоминать кучу словечек, не
несущих пока что за собой никакого смысла. Глядя на мои вскинутые брови и
напряжённо закушенную губу, Мик только посмеивался, но не прекращал вещать, явно
собираясь вложить в мою голову всю миксологию (про себя я её пошло окрестил
вискологией) за кратчайшие сроки. Более того, на этом извращенец не остановился и
выдал мне инструментарий, пару бутылок и самым мерзким тоном, на какой только был
способен, заказал «Возбуждённого могиканина».
— А мочу инопланетянина не хочешь? — проворчал я, пока напряжённо глядел на рюмку
для шота и осторожно сцеживал в неё положенный алкоголь.
— Будешь смеяться, но такой коктейль тоже существует, — ухмыльнулся Мик, вспрыгнув
на барную стойку и уместив на ней задницу.
«Теперь ясно, как ты её полируешь», — про себя улыбнулся я, но ничего на замечание
не ответил, занимаясь своим делом. Получилось не слишком ровно, ликёры упрямо
перемешивались и не желали ложиться так, как я от них того хотел. Но Мик благодушно
кивнул, сказав, что я ещё научусь.
— А ты как этому научился? — пробуя своё произведение искусства и тут же отставляя
его подальше, поинтересовался я.
— Наблюдал за тем, как работает отец, — пожал плечами Мик, мастерски пронзая слои
ликёров соломинкой и потихоньку начиная пить. — Слушал его, смотрел, немного
практиковался. Через пару месяцев делал уже лучше него.
Мне оставалось лишь кивнуть и усесться за инструкцию к навороченной кофейной
машинке. Сам я подобные вещи не любил: как уже говорил ранее, техника меня
недолюбливала. Да и растворимый кофе мне был милее всех этих капучино, эспрессо и
прочей белиберды, приготовление которых занимает больше, чем, собственно, употребление. Семья Мика раньше жила в Великобритании, в небольшом загородном доме, фотография которого висела позади барной стойки на небольшой пробочной доске. Тут
же ютилось расписание работы бара и разных небольших мероприятий, фотографии
завсегдатаев, благодарственные записки на помятых салфетках и ещё много всякой
милой мелочёвки, придававшей заведению особый уют. Отец Мика с самого юного
возраста, насколько я знал, любил всякие эксперименты. А уж с алкоголем, как он
говорил, сам бог велел. Это был весёлый, бойкий мужчина, высокий настолько, что
даже мне порой было не слишком удобно с ним общаться, хотя мой собственный рост
всегда превышал средний рост сверстников. Наблюдать за его работой в баре было
сплошным удовольствием. Он не гнушался спецэффектов и иногда устраивал самые
настоящие представления с выдыханием огня и подбрасыванием стаканов. Когда
Микаэлису было шесть лет, его мать умерла от рака крови. Горе отца и старшей дочери
мальчику было непонятно, как он сам говорил, ведь о ней толком ничего не помнил.
Отец Алекс стал спиваться и уже приближался к той самой точке невозврата, когда
дочь умудрилась привести к нему психолога. Над этой профессией я частенько
незаслуженно посмеивался, но тот мужчина поставил отца Мика на ноги. Первым делом
он вернул долги, привёл свои дела в порядок, а затем принял решение, кардинально
изменившее как его жизнь, так и жизни его детей. Они переехали в Японию.
Я как сейчас помню тот день, когда Мика привели в наш класс. Он казался таким тихим
и застенчивым, что мне на пару мгновений стало его жаль. Темноволосый, щуплый, с
абсолютно европейскими чертами лица, он был среди других детей белой вороной. Точно
такой же, какой был и я. А потому, когда никто не пожелал пообщаться с новеньким в
перерыве, это сделал я. Когда я пожелал ему доброго утра, он насупился, поджал губы
и отвернулся. Помню, что я тогда страшно обиделся на него, и не знаю уж, благодарить себя за настойчивость или нет. Вспомнив, что учительница говорила о
том, что он переехал из Великобритании, я сказал то же самое на английском.
Мальчишка посмотрел на меня так удивлённо, словно я раскрыл ему смысл жизни.
— У тебя хорошее произношение, — серьёзно заметил он, протянув мне руку и
представившись: — Микаэлис Дей.
— Артемис Акио. Приятно познакомиться.
— У тебя английский лучше, чем у всех тех японцев, что я встретил. — Кажется, его
удивлению не было предела, а я лишь широко улыбнулся на эти слова: несмотря на то, что сказанное было скорее ворчливо, чем изумлённо, это был комплимент. Правда, понял я это позже.
Тогда же я пересел к нему поближе, жалея, что наши парты созданы исключительно для
одного человека, подчёркивая официальность школы и пресекая все попытки учеников
отвлекаться на уроках. Но на мою дружбу с Миком это никак не повлияло — скорее, уж
укрепило её. Я помогал ему с изучением японского, а он неожиданно взялся меня
защищать. Нападки от старшеклассников не были для меня новостью или проблемой, но
его «джентльменская честь» не позволяла ему стоять в стороне и смотреть на это
животное поведение.
Это был солнечный, жаркий день, и я страдал от весенней аллергии, но отказаться от
завтрака на улице, особенно в теньке и прохладе, не мог. В кабинетах категорически
не открывали окна на уроках, а потому порой там легче было задохнуться, чем
научиться чему-либо. Но спасибо на том, что в перерывах нас выгоняли на улицу и
начинали проветривать. Мик уселся на траву под деревом и прямо так уплетал
бутерброд, всухомятку, ничем не запивая. Я же довольствовался онигири и холодным
чаем, то и дело прикладывая термос с последним то к шее, то ко лбу. Компания ребят
лет тринадцати-четырнадцати, едва только показавшись на горизонте, вызвала у меня
неконтролируемое желание взобраться на дерево, но я остался на месте, надеясь, что
моё безразличие заставит их пройти мимо.
— Эй, Акио, нашёл дружка-изгоя? — тот, что побольше, Фумайо, выпятил живот вперёд и
скрестил на груди руки. Он не упускал возможность задеть меня, пользуясь каждым
удобным моментом — например, когда я был в меньшинстве, а вокруг не сновали
учителя.
Челюсти мои особенно яростно заработали, но взгляд я так и не поднял, умоляя себя
не швырнуть в него рисовым шариком. Микаэлис неторопливо дожевал свой бутерброд, отряхнул руки друг о друга и поднялся с травы, принимаясь смахивать с себя травинки
и грязь.
— Чего молчишь? — с недовольством повысил голос задира, теперь выставив вперёд ещё
и подбородок.
Он так тщательно старался казаться больше, что мне на пару мгновений даже стало
смешно, но и этого я не показал, закрывая контейнер для еды и тоже поднимаясь со
своего места. Кивнув Мику, я уже направился ко входу в здание школы, когда Фумайо
нагнал меня и резко развернул к себе. Я был так удивлён, что тактика «не замечать
уродов» не сработала и даже инстинкты самозащиты не подоспели. Он сорвал с меня
очки и, бросив их на землю, придавил ногой. Мир тут же немного поплыл, очертания
предметов размылись, и я ощутил себя ужасно беззащитным в эти мгновения. Но тут
чёрный силуэт метнулся вперёд, сталкиваясь с Фумайо и сбивая его, не ожидавшего
подобного, с ног.
— Ты что о себе возомнил?! — рявкнул Мик. Голос его был такой уверенный, сильный, что даже я перетрусил. — Ты чужую собственность сломал, в курсе, да? Молись, чтобы
тебя и твоих родителей за это не посадили.
Конечно, он преувеличивал, возможно, играл на их незнании закона, но ребята здорово
струхнули и, как только главный забияка поднялся на ноги, дали дёру. Мик осторожно
поднял помятые очки, сложил их и протянул мне:
— Покажи их учительнице. Пусть хоть не сядут, но в школе приберутся.
— Мик, я…
Он махнул рукой и, всунув в мои пальцы очки, ушёл в сторону школы. Фумайо тогда
действительно мыл полы во всей школе, но с той лишь разницей, что друзья его
постыдно сбежали, не став поддерживать. Впрочем, с тех пор конкретно он ко мне
больше не лез.
Когда мы заканчивали школу, Микаэлис вдруг перестал приходить на занятия. Он и
прежде не особо баловал нас своими визитами, пользуясь моей помощью в учёбе, но тут
пропал на несколько месяцев. Близились выпускные экзамены, и я переживал за друга, который не отвечал на звонки и не появлялся нигде, где я мог его поймать. С моим
образом жизни неудивительно, что я ни разу не бывал у него дома, а потому заявиться
с проверкой просто не мог. Тогда мне на помощь пришла Риса. Как и я, она посещала
музыкальную школу после занятий, и мы часто с ней общались. Она предложила мне
забраться в документы и поискать там адрес друга. Более того, даже постояла «на
шухере», пока я хозяйничал в кабинете директора. Портфолио Микаэлиса было совсем
худым и состояло из нескольких листов, хотя у многих здесь были самые настоящие
книги. Он не участвовал ни в каких школьных мероприятиях, не ездил на так
называемые олимпиады, в общем, сводил свою учёбу к максимальному, прошу меня
простить, минимуму. Но адрес там всё же имелся, и я, окрылённый удачной охотой, ринулся к другу. Надо сказать, Риса вызвалась составить мне компанию, ведь и она
была нашей одноклассницей. И хотя так называемой дружбы я с ней на тот момент не
водил, но Наямура была мне приятна. По крайней мере, когда девушки класса вошли в
возраст мартовских кошек, она не пыталась пичкать Мика, меня и других
представителей «сильного пола» шоколадом и сомнительной едой собственного
приготовления. Да и исключительно вежливая манера общения сильно возвышала её в
моих глазах.
После тряски в метро и долгой прогулки по закоулкам, мы, наконец, нашли нужный дом.
Но, сколько ни бились, не могли отыскать Микаэлиса. Тогда что-то дёрнуло меня
поймать подвыпившую женщину в кожаной куртке (собственно, единственного прохожего
на тот момент) и спросить, не знает ли она, где находится нужное нам место.
Поглядев на тощего, точно вешалка, и длинного меня, а затем на миниатюрную Рису, женщина хохотнула:
— Неподходящее место и время вы выбрали для свиданий, детишки.
— Вы не так поняли, — не дав мне взорваться и положив лёгкую ладонь мне на
предплечье, проговорила она, приятно удивив собеседницу. — Мы ищем нашего друга.
Было написано, что он живёт по этому адресу, но мы не нашли нужную квартиру.
— А-а, — несколько помрачнев, протянула та, и я невольно представил всё самое
худшее, что только могло случиться с Деем. — Там дальше будет пожарная лестница.
Под ней тяжёлая дверь. Вам туда. Не знаю, правда, стоит ли вам туда идти.
— Большое спасибо, — чинно поклонившись, проговорила Риса и первой двинулась в
нужную сторону, я же ограничился одним лишь кивком.
Дверь пришлось открывать мне, потому что на худенькую Рису она никак не
отреагировала. Не то чтобы я был по сравнению с ней качком или же силачом, но сил у
меня было несколько больше. В нос тут же ударил запах спиртного, и я прикрыл лицо
ладонью; Наямура поспешила повторить мой жест. На внутренней двери висел
задрипанный лист бумаги, на котором значилось: «Приносим свои извинения, бар закрыт
по семейным причинам. О возобновлении работы будет сделана рассылка. Благодарим за
понимание».
Сердце моё вновь упало в пятки, но я, постучавшись, шагнул внутрь. Перед глазами
раскинулись кучи пустовавших столиков, стульев и кресел, обшарпанные обои, пустая
сцена и наконец пыльная барная стойка, за которой сидела темноволосая девушка. Лицо
её было мокрым от слёз, и она то и дело прикладывалась к бутылке с чем-то, несомненно, спиртным.
— Извините за вторжение, — негромко произнёс я, но она всё равно вздрогнула и
перевела на меня мутный взгляд.
— Написано же: закрыто! — крикнула она, хлопнув по стойке ладонью, отчего пыль
стремительно взметнулась в воздух.
— Линда, не кричи. — Мик появился из-за двери за барной стойкой, точно призрак
оперы.
На него было страшно смотреть. Он был бледный как смерть, щёки его впали, а глаза
потеряли обычный задорный блеск. Он поднял на меня тусклый, почти невидящий взгляд, и тот ровно на мгновение посветлел. Но всё равно через пару секунд молодой человек
снова поник.
— Артемис? Риса? Не ожидал вас увидеть. — Обогнул стойку, он погладил девушку по
спине, а затем мимо нас прошёл к выходу. Я подумал, что сейчас он попросит нас
уйти, но он лишь махнул рукой, предлагая следовать за собой.
Стоило нам выйти, как он без вопросов сунул руку в мой задний карман и вытащил
пачку сигарет. Под возмущённым и одновременно изумлённым взглядом Наямуры мы
закурили, синхронно ткнувшись палочками здоровья в пляшущий огонёк зажигалки. Давая
другу накуриться, я молчал и неторопливо потягивал крепкий кофейный дымок, глядя на
него из-под прядей волос, падающих на лицо. Риса, проникнувшись моментом или же
просто не поняв ритуала, молчала за компанию, крепко прижимая к себе сумку и
неловко оглядываясь по сторонам. Я думал, что она попрощается и уйдёт, но девушка
смотрела на Мика с не меньшим ожиданием, чем я. Наконец Дей потушил сигарету о
стену и без особого почтения швырнул окурок в лужу, где он возмущённо зашипел и
погас.
— Отец умер, — отрезал Мик, засовывая пальцы в задние карманы джинс. — Я не могу
оставить сестру, когда она в таком состоянии. Приходится несколько раз в день
вынимать её из петли. Прости, что не отвечал на звонки, Арти, мне было не до
домашнего задания.
— Чем мы можем помочь? — робко вопросила Риса до того, как я успел на неё шикнуть.
— Не знаю, — небрежно передёрнул плечами Мик и слегка скривил губы. — Сходите, что
ли, в магазин, а то жрать нечего.
Наямура тут же кивнула и, схватив меня за руку, потащила прочь. Несмотря на
миниатюрный образ, хватка у неё была крепкой, почти стальной. Когда мы вышли на
более-менее оживлённую улицу, я не выдержал и взорвался:
— Это что было?
— Ему надо собраться. Поэтому в магазине мы будем не меньше часа. — Наямура
нахмурилась, наконец отпустив мою руку. — Как бы ты себя чувствовал, если бы у тебя
умер отец?
— Неудержимо радовался, что этот ублюдок всё же издох, а потом боялся, что его даже