Майкрофту это было совершенно не интересно, но из соображений вежливости он слушал, и время от времени кивал и поддакивал. Парень, Джеймс Брук, который висел безвольным грузом на плече Холмса, пытался что-то сказать, но его язык давно перестал повиноваться своему владельцу.
До дома Брука было всего несколько минут ходьбы, но путь перегородил высокий светловолосый мужчина, который улыбался и крутил между пальцами небольшую монетку.
- Только посмотрите, что у нас тут, - проговорил он, подбросив монетку в воздух и позволив ей упасть на землю.
Позади мужчин показалась девушка в вызывающей одежде и еще двое парней, лица которых скрывали уличные тени. Все четверо медленно, словно растягивая удовольствие, подбирались к своим будущим жертвам.
Спросить, кто они такие и что им нужно никто не успел – все произошло слишком быстро. Раздавались крики, всхлипы и мольбы пощадить. Майкрофт слышал все это, словно сквозь толстый слой воды и смотрел в зеленые глаза своей убийцы, которая также заворожено и с явным интересом рассматривала его. Пухлые губы искривились в усмешке и она, прошептав на ухо: «Жаль убивать такого, как ты», вонзила свои острые клыки в шею, с наслаждением высасывая алую горячую кровь.
Сознание медленно уплывало куда-то в пустоту, и Холмс, закрыв глаза, провалился в эту обжигающе холодную бездну.
Когда он очнулся, казалось, будто сама Судьба насмехалась над ним, говоря: «Теперь живи и мучайся». И он действительно мучился, испытывая жгучую боль в горле, которая не давала возможности вдохнуть вечерний воздух или сказать хоть слово. Неимоверно хотелось пить, чтобы хоть немного заглушить это болезненное и неприятное ощущение, которое, словно когтями, терзало горло изнутри, но источников воды поблизости не было.
Пару мгновений спустя он заметил тела своих друзей, которые уже как несколько часов были мертвы. Он вспомнил все, что с ними произошло, но не мог поверить в то, что сам стал таким же монстром, чудовищем, как и те, кто это совершил. Ему отчаянно хотелось кричать, громко и до хрипа, забиться в самый темный угол и умереть, чтобы не стать таким же безжалостным убийцей. Чтобы не потерять самого себя.
Случайного человека занесло в этот темный грязный переулок, и это стало последней и роковой ошибкой незнакомца. Майкрофт безропотно повиновался своим новым инстинктам, даже не успев о чем-то подумать – все снова произошло слишком быстро и почти неуловимо.
Руки обхватили худую бледную шею, губы приоткрылись, а резцы стали длиннее, превращаясь в острые, как бритва, клыки. Он вонзил их в мягкую кожу, попадая точно в артерию, в которой струилась алая теплая кровь. Холмс упивался этой теплой живительной влагой, жадно глотая ее и замечая, что боль в горле становилась почти незаметной.
Тогда он понял, кем действительно стал и на что теперь был способен.
Позже, блуждая по ночным улицам, он нашел старую заброшенную квартиру, в которой можно было бы скоротать солнечный день. Уж что-что, а про то, что солнце убивает таких, как он, Майкрофт точно знал еще из старых детских страшилок, которые рассказывал ему отец, когда хотел напугать маленького сына.
Лежа на грязном потрепанном матрасе, он скучал по своей семье, которая погибла после того страшного пожара, унесшего тысячи и тысячи жизней. Тогда многие люди потеряли кого-то дорогого и близкого, тогда огонь унес множество жизней и сломал множество судеб. Он лежал целыми днями напролет, рассматривая трещины на потолке и думая о том, что же ему делать дальше. Решение пришло само собой – он был намерен найти деньги и уехать в Лондон, туманный и пасмурный город, где не будет ничего и никого знакомого и напоминающего о доме.
Через несколько месяцев работы на стройках, в порте и на складах, он прибыл в Туманный Альбион, с интересом изучил местность и с удовольствием для себя отметил, что сможет передвигаться по городу даже днем, когда были особенно пасмурные дни. Первое время он скитался по вокзалам, изредка убивая кого-то, кого бы не стали искать. Чаще всего это были обычные бездомные, которым не посчастливилось встретить на своем пути голодного вампира. А иногда ему встречались преступники, которых точно никто не стал бы оплакивать.
Позже, через несколько лет кочевой жизни в Лондоне, его нашло Сообщество, которое предложило ему надежное укрытие, еду и возможности для саморазвития. Майкрофт был довольно смышленым мужчиной и, решив, что глупо было бы отказываться от такого шанса, согласился. Тогда его привели в огромный и роскошный особняк, в котором было больше десятка таких же, как и он – брошенных всеми высшими силами людей, которые волей Судьбы оказались по ту сторону мира.
Умерли, но все еще ходили по этой земле.
Через несколько лет усердных занятий и множества часов, проведенных в библиотеке за изучением старых фолиантов, Майкрофт Холмс зарекомендовал себя как один из самых способных и талантливых «детей тьмы». Он был направлен в Британское правительство в целях контроля над ним изнутри, дергая за ниточки и делая все в угоду самого Сообщества.
Позже ему доложили, что в Брайтоне нашли двух оборотней-одиночек, которые просили разрешение войти и остаться в городе. Тогда Майкрофт решил сам лично познакомиться с двумя экземплярами, которые на тот момент считались почти уникальными. Шепард и Вентхам - это все, что знал о них на тот момент Холмс.
Встреча прошла в спокойной обстановке одного из ресторанов в центре Лондона. Уильям Шепард зарекомендовал себя, как неплохой и талантливый боец, не обделенный и поразительным умом и чувством юмора, и который вполне мог стать даже правой рукой Холмса. Шерлок же дал понять сразу – он не так прост, как могло показаться на первый взгляд.
Высокий лоб, на который спадали темные завитки волос, говорил о том, что Вентхам был человеком думающим и определенно талантливым в нескольких отдельных отраслях и науках. А после того, как Шерлок рассказал Майкрофту все, что смог узнать о нем исходя из нескольких жестов, слов и его одежды, Холмс был убежден, что перед ним сидел гений своего времени.
Спустя много лет они сблизились настолько, что начали считать друг друга чуть ли братьями. Шерлок снабжал Майкрофта всей необходимой и абсолютно секретной информацией, а Холмс в свою очередь обеспечивал ему все необходимое для полноценной жизни – жилье, дела и полную неприкосновенность. К тому времени Майкрофт был одним из самых влиятельных членов Сообщества и твердой рукой командовал парадом, зная, чего хочет и как этого добиться.
От брата Шерлок первым узнал, что грядет война, которая в конечном итоге поставит все на свои места, но при этом полностью истребит один из двух родов. Майкрофт был слишком сильно привязан к единственному человеку, которого считал самым родным и близким, братом и другом, поэтому шел на риск, покрывая Шерлока и его подпольные подготовки других оборотней.
Позже он начал прикрывать и Шепарда, который за много лет службы ни разу не выдал своей сущности, поэтому в Сообществе многие считали его человеком на побегушках у вампира. А еще позже его сердце, покрытое толстым и непробиваемым слоем льда, начало таять при одном только виде еще юного сержанта из Скотланд-Ярда.
И прошло еще много лет, прежде чем Холмс рискнул приблизиться к Лестрейду ближе, чем на метр. Как оказалось, его страхи были пустыми и глупыми – Грег полностью разделял симпатии, окончательно переманив могущественного и влиятельного вампира на «светлую» сторону этой, по сути, бессмысленной войны.
И сейчас Майкрофт рисковал всем, что у него было, чтобы спасти четверых важных человек – Грега, Шерлока, Джона и Уилла. Он тщательно продумывал планы и возможные пути к отходу, и уже давно сделал документы на другие имена, чтобы их не смогли найти, если что-то пойдет не так.
*****
- Он готов рискнуть, так что у нас точно есть один надежный союзник, - задумчиво проговорил Шерлок, тыкая вилкой в остывшие макароны. - Как ужин?
- Вкусно, спасибо, - ответил Джон, улыбаясь и пребывая все еще в некой прострации. – Значит, вы не родные друг другу?
- Нет, но за век успели стать, как старая семейная пара, - Холмс улыбнулся и сделал глоток красного вина. – И я рад, что он тогда решил сам лично приехать.
- Думаю, ему пришлось тяжело.
- Не легче, чем каждому из нас. Его «внутренний зверь» отличается от наших, - Шерлок нахмурил брови и сложил руки на столе. – Если мы можем пойти на сделку с собственной совестью, то он может сорваться в любой момент. Грег не даст мне соврать – он сам был жертвой этого «зверя».
- Грег? Майкрофт напал на него?
- Нет, что ты, конечно нет. Кусал, если быть точным. И чаще всего во время соития, - ответил детектив и, чуть улыбнувшись, посмотрел на Джона. – Зверь иногда поддается страсти и становится неуправляемым.
- У оборотней также?
- Не знаю, я всю жизнь был один. Эту жизнь. Поэтому, я не могу ответить на твой вопрос, но можно спросить у Уилла… - Джон замахал руками, протестуя, на что Шерлок лишь тепло улыбнулся и слегка наклонил голову набок. – Хочешь прогуляться?
- С удовольствием.
- Тогда переоденься. Я буду ждать тебя внизу.
Шерлок поднялся со стула и вышел из кухни, скрываясь в стенах своей спальни, и Джон последовал его примеру, направляясь в свою комнату. Ему нравилось общаться с Шерлоком, слушать его тихий бархатный голос, который звучал, словно идеальная мелодия музыкального инструмента, созданного самими богами. Ему нравилось смотреть в эти серые глаза цвета пасмурного неба, на каштановые кудрявые волосы, на пухлые аккуратные губы, с которых постоянно вырывались слова, сливающиеся в один сплошной поток фактов и интересной информации.
Джон вздохнул, глядя на себя в отражении зеркала. Он должен был признать, что ему нравится Шерлок. Что ему начинает нравиться эта безумная жизнь и даже то, что он не такой, как все. Пусть даже оборотень, которому только предстоит пережить первое превращение. Это все было неважно. Внутри него сидел другой, более сильный и стойкий внутренний зверь, и имя этому зверю – любовь. И прогулка могла бы стать идеальной возможностью, чтобы, наконец, раскрыть все карты и сделать тайное явным.
Джон снова посмотрел на себя в зеркало и, смахнув несуществующие пылинки с плеч, улыбнулся и вышел из спальни, спускаясь вниз, где его уже ждал детектив.
«Сегодня или никогда», - подумали оба мужчины, встречаясь взглядами и улыбаясь друг другу, и вышли из дома, направляясь на прогулку по ночным улицам тихого Лондона, после которой могло случиться все, что угодно.
========== X. Не вовремя ==========
Ночной Лондон. Его прохладный воздух был пропитан свежестью, которая чувствуется только в ночное или утреннее время суток. Темно-синее полотно неба было усыпано яркими звездами, украшающими собой небосвод, словно драгоценные камни, на улице - ни души, кроме двух мужчин, не спеша идущих по тротуару и разговаривающих о насущной ерунде.
- …тогда я подумал, что он, должно быть, шутит, - Джон улыбнулся, вспоминая, как Шепард заставлял его переносить диван из одной части гостиной в другую за неимением тяжелых штанг в доме детектива.
Шерлок улыбнулся в ответ, также вспоминая, с каким выражением лица Джон двигал этот самый злосчастный диван, сокрушаясь на Уильяма всеми недобрыми словами, которые мог предоставить английский язык. А затем перешел на пушту, который знал на уровне нескольких вызубренных слов, значение которых даже толком не понимал, надеясь, что это что-то действительно обидное. А позже в ход пошли все языки, которые доктор так или иначе слышал за все время, проведенное на войне в Афганистане. И даже детектив должен был признать, что Джон виртуозно владел тем небольшим набором слов и фраз, который запомнил и произносил практически без английского акцента.
Холмс лишь покачал головой, продолжая улыбаться теплой улыбкой своему светловолосому собеседнику, который увлеченно что-то рассказывал, смеясь звонким смехом, разносящимся эхом по безлюдной ночной улице. Что же он говорил? Неважно, Шерлок давно перестал улавливать ту тонкую незримую нить, которая связывала собой все эти небольшие истории и рассказы, полностью переключив свое пристальное внимание на тонкие чуть влажные губы, лазурные глаза, мерцающие в золотистом свете уличных фонарей, и короткие волосы соломенного цвета. Или спелой пшеницы, мысли о которой возрождали детские воспоминания о пшеничном поле и светло-голубом безоблачном небе.
У Джона глаза были цвета неба, словно от него специально откололи идеальные по цвету и форме кусочки. Они всегда смотрели внимательно, словно видели намного больше, чем кажется. Шерлок часто говорил: «Вы видите, но не наблюдаете». Шерлок видел, что доктор именно наблюдал за окружающим его миром, людьми, и за ним самим. Видел в нем то, чего никто никогда не видел – живого человека. Однажды кто-то сказал: «Ты – машина», и все остальные считали также, слепо доверяя чужому мнению и оценке, но Джон за столь короткое время разглядел то, что было сокрыто от посторонних глаз в самой глубине, под толстым слоем тьмы, отрешенности и нелюдимости – хрупкую душу, которая отчаянно желала быть не просто кому-то нужной, но и любимой.
Джон остановился возле перекрестка, продолжая улыбаться, и молча смотрел на брюнета, утопая в его внимательном взгляде дымчатых миндалевидных глаз. Шерлок говорил, что если долго смотреть на пасмурное небо, то можно дождаться дождя, который в это время года лил, не переставая. Ватсон думал, что если долго смотреть в эти глаза цвета пасмурного неба, то можно влюбиться, окончательно потеряв голову.
Удары сердца гулко отдавались в висках, пока мужчины играли в «Гляделки», не решаясь что-либо сказать, нарушить хрупкую тишину и момент, когда можно было действительно раствориться в прохладном воздухе или растаять под внимательным взглядом того, кто стоит напротив.
Джон говорил: «Земля вертится вокруг Солнца». Холмс качал головой, думая, что это неважно и что его жизнь теперь вертится вокруг самого Джона.
Шерлок говорил, что сантименты и чувства – самая губительная вещь не только для ума, но и для самого человека. Ватсон кивал в ответ, думая, что эта самая «губительная вещь» когда-нибудь его действительно погубит.
- Шерлок, - улыбка исчезла с губ, пока Джон продолжал стоять возле перекрестка. – Я боюсь.
- Чего?
- Того, что будет дальше. Я, если мы поймем как это сделать, превращусь в оборотня, отправлюсь на войну с вампирами, рискуя не оставить после себя даже обрывки воспоминаний.
Холмс вздохнул, продолжая прожигать Джона изучающим взглядом пепельных глаз и жалея, что вся его уверенность растаяла, словно пломбир на жарком июльском солнце. Он хотел сказать, что Джону совершенно нечего бояться, что он не позволит ни одному существу причинить ему боль, но вместо этого с губ сорвалось:
- Я тоже.
И он действительно боялся не оставить после себя ничего, кроме скупых статей в газетах за полтора столетия, да нескольких фотографий, сделанных много лет назад, кроме тех же газетных фото папарацци.
Вздохнув, Джон сделал несколько шагов, переходя дорогу, и снова остановился, задумчиво глядя на ночное небо.
- Слушай, я должен тебе кое-что сказать. Я… - начал он, но указательный палец мягко прижался к его губам, призывая к молчанию, пока Шерлок смотрел на него также сосредоточенно и задумчиво, как и он только что смотрел на ночной небосвод.
- Знаю.
- Знаешь?
- Это очевидно, - чуть усмехнувшись, сказал Холмс, очерчивая контур нижней губы. – Песню сердца ничто не способно скрыть, особенно если знать, как она звучит.
Ловкие пальцы расстегнули молнию на куртке, и ладонь детектива легла там, где сердце Джона отбивало свой сумасшедший ритм, грозя вот-вот вырваться наружу от прикосновения теплой ладони к тонкой ткани рубашки. Его внимательный взгляд стал понимающим и ласковым и скользил по лицу, иногда на мгновения замирая на притягательных и желанных губах. Сердце под ладонью продолжало гулко стучать, заставляя доктора краснеть и мечтать хоть немного утихомирить этот стук, который, казалось, было слышно во всей округе. Но Шерлок лишь прикрыл глаза, считая про себя удары и улыбаясь уголками губ.