Идию вдруг захотелось заплакать, и он сделал это, поразмышляв ещё некоторое время и придумав 215 отрицательных баллов Алику за недомытую посуду.
Идий заметил, что он становится более жестоким по отношению к героям своего романа, когда жизнь его не ладится. И ему нужно мучить всё больше и больше, чтобы получить от этого удовольствие. А то, о чём он уже когда-то писал или думал, доставляет ему меньшее удовольствие, чем новая история.
Глава 22. Разоблачение перед родителями
Наступило лето.
Идий всё время думал об Анжеле. Писать он стал реже, предпочитал проводить время в раздумьях и сочинял просто так и забывал.
Его беспокоило то, что Анжела пропала. Он всё время вспоминал их последнюю встречу, тот самый день, когда он был так близок к ней, когда чуть не изнасиловал её...
Идий долгое время винил себя в том, что она пропала. Он думал, что запугал её, и поэтому она сбежала из дома. Идий был уверен, что она именно сбежала, так как боялась встречаться с ним. Даже ведь школу не окончила...
15 июня. Идий сидит у себя в комнате и как всегда размышляет. Идий не хочет писать свой роман об Алика, он решил отложить это до лучших времён. Он уже давно перестал писать, с тех пор, как пропала Анжела. Всё свободное время Идий проводил в размышлениях. А родители его всё большее и большее внимание стали обращать на его психическое состояние. Теперь даже отец его находил немного странным. Но родители не знали, как он относился к Анжеле. И они даже не догадывались о том, что именно её исчезновение так негативно отразилось на его психике.
Идий не считал себя нервным или психически нездоровым, наоборот, ему казалось, что с ним всё в порядке и его родители зря волнуется. Только иногда, когда он сидит более восьми часов подряд без еды и воды просто так, в раздумьях, ему начинает казаться, что с ним что-то не так. Идий и сам понимает, что бесполезно тратит время в пустых размышлениях. Ему бывает от этого горько и тоскливо, только заставить себя жить по-другому он не может, даже если и старается. И теперь Идий вспоминает, что когда он записывал свои мысли, потеря времени ему не казалась таким уж и пустыми, он чувствовал душевный комфорт...
С тех пор, как наступили летние каникулы, Идий всё больше времени стал проводить дома. Он старался никак не ограничивать себя в отдыхе и делал только то, что хотел. Большую часть времени, Идий, конечно же, проводил в размышлениях. Он постоянно думал об Анжеле. Спал по двенадцать-тринадцать часов. Спать Идий ложился поздно, бывало, засыпал только к утру, и, естественно, почти всегда просыпался после обеда. Ему не нравился такой образ жизни, но он не особенно сильно старался что-либо изменить. За две недели отдыха, Идий почувствовал такую лень и такое безразличие к тому, что происходит вокруг него, что даже малейшее движение начинало утомлять его. Дошло даже до того, что он ленился встать с постели и пойти покушать.
16 июня. Идий подслушал разговор своих родителей, ужасную ссору между ними, относящуюся и к нему тоже. Первое, что Идий услышал через приоткрытую дверь спальни родителей, был крик его матери:
- Ты теперь меня во всём обвиняешь? Я, значит, его неправильно воспитала?
- Да разве я ещё сказал что-либо о воспитании? Надо, чтобы у человека друзья были, общение. Единственное, в чём я тебя могу обвинить это в том, что не позволила дать мальчику нормальное имя.
Голос отца показался Идию спокойным. Он словно чувствовал, что за ними подслушивают и всё старался говорить в полголоса. Но Идий всё равно всё слышал хорошо.
- Нормальное у него имя, хватит уже придираться. Сколько можно?
- А сколько угодно.
- Теперь до конца жизни будешь меня упрекать?
- Если потребуется, буду.
- Хватит! - закричала мать Идия, но его отец продолжал говорить:
- Теперь-то я понимаю, к чему ты говорила, что имя калечит и имя воскрешает. Насчёт воскрешает ещё можно поспорить, а то, что калечит, несомненно.
- Ты хочешь сказать, что я искалечила собственного сына?
- Да, хочу. Только ты одна виновата в том, что он вырос таким одиноким и злым.
- Не надо так говорить об Идии. Он не злой, и не одинокий, - сказала мать Идия, она явно находилась на его стороне и защищала его. Идию это нравилось. Но его немного расстроило то, что сказал о нём отец. Идий никак не мог ожидать, что его отец о нём такого мнения. Идий тут же начал размышлять о том, почему же отец считает его злым?
- Да? А ты вот почитай вот это!- крикнул он и сунул жене дневник Идия. Идий сразу понял, что отец дал матери именно его дневник. Сердце Идия сжалось от волнения. Он захотел тут же ворваться к ним в спальную и потребовать объяснений, почему же отец осмелился читать его личный дневник? Но Идий сдержался. Он очень хотел послушать, что же будет дальше? Идий знал: если он сейчас пойдёт к ним разбираться, это ничего не изменит. Он только в очередной раз поругается родителями и ему будет ужасно стыдно за то, что у него написано в дневнике. А Идий ещё не был готов к тому, чтобы читали его дневник и критиковали его романы...
- Что это? - спросила его мама, и тут же поняла сама: - Так это же дневник нашего сына. Откуда он у тебя? Ты же сам запрещал мне его читать?
- Да, запрещал. Я хотел, чтобы он знал, что в этом доме у него может быть что-то своё, неприкосновенное.
- А что же теперь, передумал? - спросила она, глядя на мужа несколько ехидным взглядом.
- Да, чёрт возьми, откуда мне было знать, что он пишет такое?! - в тревоге сказал он.
- Да что такого страшного может быть в дневнике Идия? - удивилась мать Идия и принялась пролистывать дневник.
- А ты почитай, почитай, узнаешь.
Идий слышал, как мать его в спешке пролистывает его дневник. Идий очень волновался, так же, как и она. И вдруг, Идий услышал, как мать его начала читать знакомые ему сроки.
- "И вот пришло время обеда. Алик теперь уже с ужасом ожидал, когда Галя опять накормит его чем-то отвратительным. С тех пор, как в её обязанности вошло готовить Алику еду, она всё хуже и хуже относилась к нему. Галя явно недолюбливала его, Алик же считал, что она его просто ненавидит и поэтому издевается. То, что она готовила ему, было несъедобным. Алик уже почти привык к прокисшим кашам, которые давали в столовой, но он никак не мог привыкнуть к тому, что готовит Галя. Алик был уверен, что она в свою пищу подмешивает что-то абсолютно несъедобное. А ведь это запрещено! Алик не сомневался в том, что это запрещено. Он очень хотел бы доказать это кому-либо, но никак не мог" - тут мать Идия сделала паузу и листнула страницу вперёд. - Ну, и что тут такого преступного?
- Давай, давай, читай дальше.
- Ну, хорошо: "Во время обеда Галя повела себя так же, как и обычно. Она посадила Алика на стул, связав ему руки и ноги, завязала глаза шарфом, чтобы он не видел, что ест, а нос защемила прищепкой. Алик уже заранее знал, что она сейчас велит ему открыть рот и положит в рот целую ложку какой-нибудь гадости. Но Алик знал, что не может сопротивляться ей, иначе потом ему будет гораздо хуже: она всё равно заставит его съесть это, но уже более болезненным способом. Алик этого боялся. Алик открыл рот, и почувствовал, что она даёт ему нечто вязкое и очень-очень горькое. С ужасом и отвращением, Алик догадывался, что это, но не съесть он не мог. Ему даже казалось, что он чувствует запах..." - тут мать Идия сделала паузу, будто бы задумалась.
- Что, Мая, поняла, о чём речь?
- Да, - ответила она.
- А теперь пролистни на четыре листа вперёд и прочитай то, что написано после троеточия. Это уже его дневник.
Мая сделала всё, что велел ему муж, и принялась читать: "Вот я опять решил написать кое-что о себе. Я чувствую, что вынужден повторять это вновь и вновь: вы не одобряете моих мыслей и чувств. И думаю, что именно поэтому я иногда боюсь писать о себе, очень-очень боюсь; мне всё время кажется, что кто-либо прочтёт мой дневник, и это будет ужасно, все меня сразу возненавидят или будут относиться ко мне как к падшему человеку, не будут любить... Только увы, не могу я себя изменить, не могу стать другим. Я не в силах заставить себя не думать и не получать от этого удовольствие. Я опять признаюсь в том, что мне нравится писать, особенно эту историю. Мне так хорошо, когда я думаю о Гале, об Алике и его мучениях. Я хочу представлять это вновь и вновь. Иногда мне кажется, что это заменяет мне женщину...сейчас я даже не хочу, чтобы Анжела была рядом со мной; я доволен, удовлетворён и телом и душой, - главное, что душой".
На этом отрывке Мая прекратила читать дневник. Идий не мог понять, она устала читать или о чём-то задумалась. На мгновенье, ему показалось, что она шёпотом о чём-то говорит с его отцом. Только спустя несколько минут, когда его отец нарушил тишину, Идий понял, что ошибся: до этого они просто молча сидели.
- Теперь-то ты понимаешь, какой извращенец наш сын?
- Послушай, Егор, то, что ему нравится сочинять, это ещё ничего не значит.
- Не значит, говоришь?! - в злобе закричал его отец. - Ещё немного, и он захочет повторить всё, о чём пишет, в реале.
- Не говори чепуху!
- А он и сам об этом пишет. Ты почитай от начала до конца его дневник и поймёшь, что всё это серьёзно.
- Я сомневаюсь. Просто наш сын любит писать ужасы. Не нахожу в этом ничего странного и преступного, - сказала Мая в оправдание Идия и дальше продолжила говорить с довольной улыбкой: - И значит, я была права, когда читала его гороскоп. Идий рождён, чтобы творить, а имя его помогает ему в этом.
- Хреновое у него имя, нет у него имени! - закричал Егор, он всю жизнь был недоволен тем, какое имя они дали их сыну и очень сожалел, что позволил жене выбирать имя. - Вот исполнится ему восемнадцать, первое, то я сделаю, будет то, что я предложу ему поменять имя. Сомневаюсь, что он откажется.
- Не знаю, - с некоторой грустью сказала Мая. На самом деле она и сама знала, что имя Идий совсем не нравится её сыну, оно отдаляет его от общества, делает одиноким и заставляет писать... А ведь пишет он для того, чтобы сбежать от одиночества.
- Зато я знаю, - уверенно сказал Егор. - И даже не вздумай как-либо возражать, если Идий согласится поставить себе нормальное имя. Не хочу, чтобы он всю оставшуюся жизнь стыдился своего имени.
- Он не стыдится. С чего ты взял? Это в дневнике он так писал?
- Нет, не писал. Но такие вещи я и сам знаю. О таком не пишут.
Мая тяжело вздохнула, но сказать ничего не могла. Она и сама чувствовала, что муж её говорит правду, Идий стыдится своего имени; ни с кем не хочет знакомиться, чтобы не называть своё имя. Мая не хотела, чтобы так было, она мечтала о другом... Временами, Мая думала, что, возможно, его как-то дразнили в школе относительно его имени и поэтому он стал таким замкнутым и не любит своё имя. Мая очень хотела ответить на этот вопрос, она решила прочитать его дневник от начала до конца.
- Меня беспокоит то, что у него дурные наклонности, - сказал Егор, спустя некоторое время.
- Нет у него никаких дурных наклонностей, не придумывай. И вообще, что такого преступного в том, что он пишет? Ну, нравится ему сочинять страшные сюжеты, это доставляет ему удовольствие... но ведь писатели все такие, им доставляет удовольствие их творчество, иначе писатель просто не может писать...
-Ну, хватит, хватит! - с иронией прервал её Егор. - Наш сын не писатель, и вряд ли им станет когда-либо.
- Не говори так.
Идию было тяжело слышать последние слова отца, ведь в глубине души Идий мечтает прославиться, впрочем, как и все юные творцы. С грустью, он приложил лоб к стене и продолжил слушать.
- А что такого, я правду говорю. Вряд ли он прославится, записывая, как ему нравится глумиться над маленьким мальчиком. Нравится ему! Нравится! - кричал его отец неестественным ироничным голосом. - Удовлетворяет это его! Даже женщина не нужна...знаешь что, Мая, либо он голубой, либо садист-извращенец. Больше я ничего не могу сказать.