По городу о нем ходило много слухов: что он может говорить с тиграми, что у него раздвоенный хвост, который он прячет в одной из штанин (левой), кто‑то утверждал, что видел, как он переходил дорогу и при этом не отбрасывал тень и что он сделает все ради старой стервы. Даже самые бесстыдные сплетники могут ненароком докопаться до истины. Он сделал бы для нее все, что угодно, и делал это много раз.
Его звали Прандживан, что означало «жизнь». Эстелла дала ему и то, и другое: имя и жизнь. Она вынесла его из Огня на руках, когда он был маленьким коричневым ребенком, слишком маленьким, чтобы идти за ней на своих ногах. Он один знал все ее секреты, и кроме домашних обязанностей на него возлагалась обязанность шпионить для нее. Он рассылал свою тень по всей стране, она научила его, когда он был еще ребенком, и вел подробные списки нечестивцев. Он помогал Эстелле решать, кто умрет, чтобы дети могли жить. И когда она выходила из Ада каждый день через люк в тени огромного дерева, он ждал ее там с рикшами, готовыми забрать ее домой.
В день землетрясения, стоило ей только появиться при свете дня, он понял — что‑то не так.
— Что случилось, Мемсахиб? — спросил он.
— Отведи меня в резиденцию политического представителя, — тихо произнесла она. Он исполнил ее просьбу.
Джайпур был королевством Раджпут, управляемым воинствующими принцами. Он не был частью Британской Империи. Здесь не было и официальных губернаторов или магистратов, только политический представитель — бывший усатый кавалерист, чья военная карьера подошла к концу, когда он потерял руку в пасти тигрицы в Гималаях. Теперь ему приходилось держать поводья в зубах, когда он охотился на шакала с местными принцами, что было одной из его основных обязанностей. Но за свою службу его вознаградили дворцом‑усадьбой и небольшой армией слуг. Он даже держал кальян‑бурду, чтобы разжечь трубку.
Когда Эстелла появилась у его ворот без приглашения, вечеринка была в самом разгаре. Праздновалось крещение третьей дочери британского представителя, но она была похожа на любую другую вечеринку: яркие платья, развивающиеся в саду, джентльмены, болтающиеся с напитками, бокалы которых запотевали в их больших разгоряченных руках. Был и стол, заставленный подарками, и розовый торт‑мороженное, а еще детская кроватка, приютившаяся на краю, будто о ней вспомнили в последний момент, решив, что той нужно стать частью праздника. В колыбельке лежал спокойный и молчаливый ребенок, разглядывающий кроны деревьев серьезными серыми глазами.
— Что эта старая стерва здесь забыла? — спросил представитель свою жену, и они оба раболепно втянули головы в плечи. В лучшие времена Эстелла знавала способы, как украсть все веселье из их пустой болтовни, и посему поводу она выглядела особенно мрачной. Обычно аккуратно уложенные пряди ее серебряных волос были истерзаны адовым пламенем, сквозь который она прошла, а сердце женщины отяжелело от проклятья, которое она пришла доставить.
Она подошла к люльке и посмотрела на прелестного дитя. Празднующие притихли. Всех поразило насколько эта сцена походила на сюжет сказки: вот пришла ведьма Эстелла, чтобы испортить все веселье.
— Она похожа на сумасшедшую, — прошептал кто‑то. Эстелла даже не подняла глаз. Она потянулась к ребенку, и малыш схватил ее за палец и улыбнулся.
Сердце Эстеллы сжалось. Передумывать было нельзя. В Кашмире выжило двадцать‑два ребенка, и Васудев, не колеблясь, заберет эти жизни обратно; он, несомненно, в этот самый момент придумывал несчастные случаи, один ужаснее другого. Поэтому она сделала то, за чем пришла. Она сказала:
— Я проклинаю это дитя самым красивым голосом, когда‑либо слетавшим с человеческих губ. — Она подняла глаза и оглядела всех посетителей вечеринки. Их лица раскраснелись от смеха и от выпивки. Казалось, они ждали продолжения, и они его получили: — Но берегись всякий, кто его услышит, он немедля упадет замертво. С этого мгновения, любой звук, что издаст это дитя будет убивать.
По всему саду раздавались вздохи, а затем недоверчивые смешки. Кто‑то выкрикнул:
— Проклятье! Какая редкость!
— Столичная забава!
— Это просто божественно!
Эстелла воззрилась на них. В ее глазах светилась радость. Они ей не поверили. Ну конечно же не поверили, да и не могли. Подданные Ее Величества не верили в подобную ерунду. Но верили они или не верили, проклятье было самым что ни на есть настоящим, как жара, и скоро они это осознают.
Как скоро?
Девочка все еще сжимала в кулачке палец Эстеллы. Женщина никогда не уставала удивляться силе детской хватки. Она вновь заглянула в эти серые глаза. Она была прелестной малышкой, это дитя. У Эстеллы не было собственных детей, ее муж умер таким молодым. Впав во тьму горя, она отчаянно надеялась, что у нее во чреве может быть ребенок… что может быть частичка него осталась в ней, даже когда она шла за гробом на кладбище. Но этому не суждено было случиться. Она осталась одна, и будто этого было мало — пустой.
Легкий ветерок всколыхнул кроны деревьев, и малышка вновь улыбнулась. Она выглядела так, будто хотела погулить, и Эстелла вдруг почувствовала, что ее собственная смерть взгромоздилась ей на плечо, подобно птице. Как же легко умереть, подумала она, и как уместно, если она станет первой жертвой этого проклятия… Первой жертвой этого ребенка, которого по воле демона она только что превратила в убийцу. Ибо не было никаких сомнений в том, что двадцать два ребенка в Кашмире выжили, как и в том, что люди в Джайпуре умрут.
Но не сейчас. У Васудева имелись собственные проклятья, но и Эстелла не была лишена силы. И прежде, чем жена британского представителя успела подбежать и подхватить малышку, Эстелла склонилась и нежно, но твердо прижала кончик пальца к губам ребенка и прошептала:
— Ты будешь молчать, малышка, не так ли? Пока не станешь достаточно взрослой, чтобы понять суть проклятья. Твой голос будет подобно птичке в клетке.
Так оно и случилось.
Глава третья
Лимбо[3]
Шли годы, девочка росла. Королева Виктория умерла. Черные корабельные крысы принесли чуму из Китая в Индию. Погибли миллионы. Эстелла и Васудев были очень заняты. Первая Мировая началась с выстрела. Первыми отравляющий газ использовали немцы, но англичане последовали их примеру. Им было так стыдно за себя, что они запретили тем самым солдатам, которые несли канистры с хлором, произносить слово «газ». И снова погибли миллионы. Проклятья Васудева в Индии по большей части принесли свои плоды. Среди жертв был ребенок в Читтагонге, который на доли секунд, всякий раз, когда он чихал, становился невидимым, и пенджабский принц, который кричал, как петушок на рассвете.
Но благодаря неведомо откуда взявшейся такой поразительной силе воли сероглазая дочь британского политического представителя в Джайпуре держала свое проклятье в заточении, и спустя более, чем семнадцать лет у англичан так и не появилось ни одной причины поверить в него.
Васудев раздражался и ворчал.
— Это нечестно, ты вмешиваешься в дела слуг! — прошипел он Эстелле, его лицо вспыхнуло алым от ярости, так что теперь две его половины были одного цвета. — Ты не позволила идти всему своим чередом!
— Своим чередом? — повторила Эстелла, сделав вид, что не понимает о чем демон толкует. — В естественной череде событий нет месту проклятьям. И потом, Васудев, у тебя были все возможности повлиять на слуг. Ты проводишь достаточно времени, шпионя в саду.
Демон скривился, но ничего не сказал. А что он мог сказать? Что этот проклятый Прандживан нечестно воспользовался своими широкими плечами и белыми зубами, чтобы повлиять на прислугу девушки? Что фактотум был чертовски красив, и против него у маленького уродливого демона не было не единого шанса в этой игре? Все из перечисленного было правдой, но он ничего не сказал и не скажет. Даже у демонов есть достоинство. Правда в том, что Эстелла выигрывала… пока. Сначала этот фокус, когда старуха попросила девушку молчать, пока не вырастет, чтобы разобраться в сути проклятья, а теперь вот это. Прислуга верила Прандживану, проклятому красивому нищеброду, а девушка верила своей прислуге. В этом шумном дворце поющих сестер она прожила свою жизнь безмолвной бабочкой, не позволяя себе даже смеяться вслух. Когда Васудев подглядывал за ней в саду, то видел в ней глубокую печаль, тоску и мечтательность, но никогда не видел, чтобы она испытывала свое проклятье даже на жуке или муравье. Это так не походило на людей. Девчонка точно была ненормальной!
Это несбывшееся проклятие было единственным пятном на полотне радости Васудева, когда он догадался, что старая стерва умирает.
Эстелла была уже так долго стара, поэтому демон порой боялся, что она никогда не сдохнет и он будет под каблуком ее человеческих эмоций и чувств вечно. Но теперь она истончалась. Подобно листку бумаги. Боль проявлялась в каждой бороздке ее морщин на лице и в том, как она осторожно передвигалась по ониксовым туннелям на их утренние встречи. Она наконец‑то умирала! Васудев хотел позлорадствовать, но его сдерживало проклятье. Это немыслимо, но он не мог насладиться проклятьем, пока старая стерва была жива, страдать из‑за этого!
Он сел напротив Эстеллы и барабанил пальцами по столу, не находя в себе смелости позлорадствовать над ее болью и бледностью. Демон снова и снова исступленно терзал свой разум вопросом, как же склонить чашу весов на свою сторону. Как же ему наконец заставить девушку заговорить.
И демон никоим образом даже не догадывался, что в это самое мгновение, пока он хмурил брови и бормотал ругательства себе под нос, некий солдат в поезде следовавшего по пути из Бомбея обнаружил потерянный дневник, застрявший между сидением и стеной вагона. Не просто потерявшийся дневник, а дневник той самой проклятой девушки. И более того, когда поезд тронулся к месту назначения, в Джайпур, солдат открыл дневник на первой странице.
Кто‑то подтверждает, что Провидение существует. Оно вытряхивает свои карманы на колени человечества. Иные спорят, что всему виною бестолковые па его величества Случая. Как бы то ни было, все просто: потерянный дневник попал в руки солдата с истерзанной душой, следовавшего из Бомбея в Джайпур, когда его утомил пейзаж за окном и нужно было занять чем‑то голову, чтобы не придаваться жалким воспоминаниям о полях сражениях и минах.
Такими ненавязчивыми способами закладывается основа для первых поцелуев и разрушенных жизней.
Глава четвертая
Солдат
Солдата звали Джеймс Дорси, и он уронил зажигалку между сиденьем и стенкой купе. Это была зажигалка его друга Гафни. Гафни сказал, что если его убьют, то Джеймс может забрать зажигалку себе. Он так и сделал. На Сомме погибло шестьсот тысяч человек, а Джеймс остался жив. То, что осталось от его полка, было добито во втором Марнском сражении, и снова, каким‑то непостижимом образом, Джеймс выжил. После войны он устроился в Министерство иностранных дел и приехал в Индию, чтобы попробовать еще раз умереть. Возможно куда более интересным способом, нежели минометы и газ. Выбор был богатым, начиная от когтей тигра и заканчивая саблями дэкоитов[4], не последнее место среди этого многообразия занимали чудо‑лихорадки с названиями экзотических цветов.
Выуживая упавшую зажигалку, Джеймс нашел дневник, застрявший между сиденьем и стеной. Он достал его. Дневник был теснен цветочным орнаментом и исписан женским почерком. «Секреты краснеющей Девы», — прочел он и улыбнулся, явив ямочки на щеках. Он не раздумывая открыл дневник, не постеснявшись посягнуть на скромность писательницы. Говоря откровенно, он ничего такого не ожидал увидеть. Он пережил свое морское путешествие в компании «рыболовной флотилии» — англичанок, спешащих в Индию в поисках мужей, и был уверен, что едва избежал участи быть одурманенным, чтобы оказаться перед алтарем. Ему казалось, что он неплохо разбирается в англичанках, проживающих в Индии, и этот дневник не таил в себе никаких открытий.
Убрав зажигалку Гафни обратно к себе в карман, Джеймс приступил к чтению.
Его улыбка дрогнула. Какое‑то время он цеплялся за мысли «этого не может быть, потому что просто этого не может быть», но затем, постепенно его скептицизм начал отступать. Книжица в самом деле хранила секреты краснеющей девы, но не те, которые он ожидал, и к тому времени, когда его поезд прибыл в Джайпур, Джеймс дважды прочитал дневник и, вопреки всем ожиданиям, оказался почти влюблен в писательницу.
Разумеется, это было нелепо. Само собой, не мог же он влюбиться просто в какой‑то почерк и повествование? Он внимательно осмотрел дневник на предмет намека на личность девушки, но безрезультатно.
Итак, он имел дело с загадкой.
Он нежно держал книгу, когда сошел с поезда и вошел в свою новую жизнь, а позже, в своей квартире, он прочитал ее в третий раз, выискивая подсказки о том, кто эта девушка. С высокой долей вероятности, можно было предположить, что она живет в Джайпуре, хотя он не был до конца уверен. В конце концов, дневник же был утерян в поезде. Ему пришло в голову, что она могла уехать. Нелепо, но эта мысль причинила ему боль. Он упрекал себя за это, ведь он ее совсем не знал.
Но это было и не совсем так. Она была здесь, в этой книге. Не ее имя, и не ее лицо, но она была здесь, и нелепо это было или нет, но похоже он по‑настоящему полюбил ее.
Если она жила в Джайпуре, то он ее найдет. Он поклялся себе в этом.
Ему не пришлось долго ждать. Всего на второй день его пребывания в городе, Джеймса пригласили на вечеринку в саду в резиденции британского представителя.
Высшие эшелоны госслужащих Индии именовались «в раю рожденные», и когда Джеймс увидел легион слуг в белых тюрбанах, несущих подносы с цветными сладостями и коктейлями среди фантастических смоковниц и цветов виноградной лозы, он начал понимать, почему. В Англии бюрократы никогда бы так не жили, как маленькие короли с обезьянами на поводках и конюшнями, полными прекрасных охотничьих лошадей. Он улыбнулся своим новым коллегам, но за улыбкой скрывал свои мысли: как эти люди умудряются так непринужденно опрокидывать в себя джин, в то время, как другие, лучшие мужи держатся за потроха обеими руками, чтобы не дать им вывалиться из тела. Его пальцы автоматически легли на зажигалку Гафни в кармане.
Все друзья детства Джеймса погибли на войне. Все до единого. Джеймс часто задавался вопросом о цепочке случайностей, которые, должно быть произошли не просто так, чтобы он оказался где он есть сейчас целый и невредимый. Когда‑то он, возможно, верил, что это дело рук Провидения, но теперь ему казалось, что благодарить Бога за его жизнь означало бы, что Бог отмахнулся от всех остальных, отбросил их, как окурки, и число им было тысячи, и это казалось отвратительным тщеславием. Джеймс Дорси не ценил свою жизнь. Его божеством в те дни был его величество Случай.
Он отвлекся от своих мрачных мыслей, когда услышал хриплый голос у себя за левым плечом:
— Вон та, за пианино, ее старая стерва прокляла. Чертовски забавно!
Его проклятая девушка! Первым порывом Джеймса было взглянуть на нее, но он остановил себя. Ему не нравился этот хриплый голос. Этот пошлый смешок, и ему не хотелось, чтобы первый взгляд на эту девушку последовал за указательным пальцем пошляка. Он остался неподвижным, спиной к разговаривающим и пианино. Однако юноша услышал музыку и внезапно насторожился.
У него был хороший слух, и даже несмотря на шум праздной толпы, одурманенной алкоголем, жеманных смешков и откровенного гогота, он мог различить игру пианиста высочайшего уровня. И вновь, он чуть было не повернулся, но заставил себя сдержаться и продолжил слушать, представляя, как могла бы выглядеть эта девушка, мысленно визуализируя волшебство нот, срывающихся с клавиш под ее пальцами. Нежная, предположил он, но страстная. Он был уверен, что волосы у девушки темные и почему‑то решил, что у нее есть веснушки. Он улыбнулся. Прошло много времени с тех пор, как он наслаждался таким ожиданием. Последнее время он по больше части ждал, что его сердце вот‑вот перестанет биться, под смертоносные россыпи точек и тире по траншеям.
Пока ноты сонеты Шопена плыли по саду, он ждал и воображал девушку, а одновременно с этим у него за спиной, волю иным фантазиям давала ее низость сплетня.
— Проклята? — переспросил вульгарный женский голос.
— Она будет смертью всем нам, — ответил низкий, зловещий шепот. Таким шепотом дети обычно рассказывают при свечах городские легенды о призраках.