— Мистрис Инор, скажите, — неуверенно заговорил Сорей Авир, и та пронзила его холодным взглядом. Он вздрогнул, сглотнул, но мужественно продолжил: — Скажите, что вы знаете о временных петлях?
Она вскинула брови. Этот вопрос сбил её с толку, отозвавшись внутри кратким уколом боли. Нила тоже интересовалась Временем, в своих изысканиях заходя за неписанные и нерушимые границы. И Веора — ещё не мистрис, ещё наивная, юная, как этот несносный студент, — верила, что однажды она добьётся своего. Как добивалась всю жизнь: знаний, денег, уважения, любви гордячки Веоры Инор.
Добивалась, чтобы потерять всё ради этих проклятых петель!
— Это миф, мире Авир, — проскрипела мистрис Инор, едва совладав с голосом. Ледяной доспех её Бога треснул над заполошно частящим сердцем, и этот треск отозвался похоронным боем в опустевшей голове. — Сказка для детей. А теперь простите, мне нужно идти.
Она отмахнулась от его возражений чарами немоты и зашагала по коридору, едва ли видя, как расступались перед ней студенты. Вместо голубых стен и магических огней академии она видела лукавые глаза, окаймлённые трогательно завитыми ресницами, три родинки на скуле и изогнутые в улыбке губы. Отблеск золота на запястье — брачная клятва, ставшая калёными цепями.
Доспех плакал тающим льдом, разбивался под ударами памяти, и его острые осколки вонзались в кровоточащее сердце. Веора взмолилась, привалившись к шершавой стене вмиг опустевшего коридора. Она не хотела помнить.
Но Великий не услышал её зов.
***
Родной холод обнимал укрытые синей мантией плечи, привычной лаской касался спины и висков. Холод убаюкивал. Мистрис Инор читала лекцию. Ровно, не понижая и не повышая тон — самое важное студенты должны выделить сами, и экзамены покажут, кому это удастся. А кому нет. Звук отражался от тёмных стен кабинета, наслаивая слова одно на другое и навевая сон.
Она чувствовала чужое внимание, горячее и липкое, жадное. Чей-то взгляд жёг скулу, оглаживал обнажённую шею и взрезал рёбра, пытаясь добраться до мерно бьющегося сердца. Чтобы забрать себе.
Она обводила взглядом сонную аудиторию, вглядываясь в каждое лицо — студенты вздрагивали и изображали бурную деятельность, — но не находила. Студенты отводили глаза, бледнели и были привычно покорны. И до отвращения пусты.
Чужой взгляд обжёг обнажившиеся запястья, и она вздрогнула, резко одёргивая ткань. Левое запястье опоясывал уродливый рубец, который оставил раскалённый металл Обещания. Клеймо на всю жизнь: недостойна. Боги не приняли её клятву, сказанную над Лунным алтарём Ниле.
Той, кому Веора оказалась не нужна.
Она поймала чужой взгляд. Тёмный, с яркими искрами безумия на дне зрачков. И с трудом вспомнила: Найна Калейна. Алхимия. Раньше Инор не могла как-то выделить её из вереницы остальных нерадивых студентов, посещающих лекции по истории. Но выделила сейчас. Напряжённые плечи, пятна на мантии, растрёпанные зелёные волосы, шрам на скуле. Взгляд.
Взгляд казался знакомым. Правильным. И одновременно был неприятным и совершенно неприемлемым. Мистрис Инор решила его игнорировать, но присмотреться к студентке при случае. Было в ней что-то… странное. Чуждое.
Инор очень слабо чувствовала, не замечая энергии мира, кроме дыхания своего Бога, и потому каждое предчувствие становилось для неё откровением. Маяком. Предупреждением.
Прозвенел колокол, и студенты, силясь держать глаза открытыми, потянулись к выходу из аудитории. Мистрис Инор не пыталась им что-либо говорить, останавливать и напоминать о скорых экзаменах. По своему опыту она знала: пытаться что-то донести до этих детей сейчас бесполезно. Они не услышат, поглощённые мыслями о долгожданном отдыхе, обеде или чём-то постороннем.
Пустой кабинет всегда напоминал мистрис Инор гулкую пещеру, и ни батальные картины на стенах, ни высокие окна не могли перебить это ощущение. Она выдохнула и начала собирать в стопку разбросанные по столу листы, исписанные её размашистым почерком. Остро запахло травами и — совсем немного — кровью. Она скривилась: не любила эти запахи, и, вернув лицу нейтральное выражение, обернулась. Найна Калейна стояла непозволительно близко, почти касаясь грудью её плеча, и смотрела. Молча. Так, как на Веору смотрели единожды в жизни, а на мистрис Инор не смотрели никогда.
— Вы что-то хотели, мири Калейна?
Та моргнула, словно очнувшись ото сна, и в её чертах мистрис увидела растерянность.
— Нет-нет, мистрис Инор, очень, гм, увлекательная лекция. — Калейна прикусила губу, застенчиво глядя из-под пушистых ресниц, и решилась: — Но да. Хотела. Хочу. Вы… — Инор уже поняла, что ничего хорошего не услышит, но не успела её остановить. — Вы мне очень нравитесь. Я хочу пригласить вас на свидание. Вот.
Родной холод мягкой лаской коснулся виска, успокаивая, и только благодаря ему Инор сдержала резкие слова. Девочка не была перед ней ни в чём виновата: едва ли она хотела влюбиться в «старую сухую» мистрис.
— Это неприемлемо, мири Калейна, — Инор постаралась смягчить свой ответ, но по сжатым в нить губам и полоснувшему стилетом взгляду поняла: не получилось, — найдите другой объект для приложения своих, — она замялась, не уверенная, что это слово тут уместно, — чувств. Можете идти.
Студентка склонила голову, и тени расчертили её лицо, сделав похожим на страшную маску. Острые плечи задрожали, а губы — алые-алые — капризно скривились. Она выдохнула:
— Я добьюсь своего, мистрис-с Инор. Вы скажете мне «да».
— Нет, — Инор покачала головой, — забудьте об этом.
Калейна обожгла её тёмным отчаянным взглядом и выбежала из аудитории. Мистрис Инор сгорбилась и устало облокотилась о стол. Она знала, что поступает абсолютно верно, но стегнувший по лопаткам холод вселял в душу дурное предчувствие. Она что-то упустила, что-то важное. Что же?.. Запах трав сгустился, проник в мысли, отвлекая и дразня. И холод отступил.
========== 1-3. Рядом с ней ==========
Нежные белые цветы, сжатые холодными стёклами. Яркие мазки листьев. Статичность. Замершее мгновение, сохранившее в себе тень жизни. Солнечные лучи безжалостно показывали каждый изъян, каждое пятнышко на нежных лепестках.
Сорей смотрел на своё творение и пытался сдержать желание разбить его о стену. Убожество. Разве можно дарить такую жалкую поделку ей? Его светлая любовь заслуживала всех богатств мира, всей красоты природы и жизни! Она же… такая хрупкая, нежная.
Волшебная.
Сорей постучал ногтем по стеклу, досадуя сам на себя. Додумался тоже: нарвать первых попавшихся цветов и пытаться собрать из них «композицию», достойную её.
Его Минами.
Точнее, конечно, не его. Наверное, она и не знает о существовании Сорея Авир, влюблённого до беспамятства в её бледные веснушки, светлые локоны и громкий смех. Отчаянного труса, наблюдающего за ней каждый день. Из тени. Как она порхает, солнечная и воздушная, по коридорам академии, бегает по утрам под рокот мэтра Корро, морщит нос на рыбный запах в столовой и нежно улыбается своей подруге. Он часто видел их вместе: светлую и тёмную, лёгкость и основательность. Но взгляд неизбежно приковывала к себе Минами, околдовывала, ничего для этого не делая, манила.
Он чувствовал себя идиотом. Недоучкой, решившим освоить групповой телепорт вопреки запретам. Наивным мальчишкой, боящимся даже дышать в сторону своей симпатии.
Любимое дело помогало отвлечься. Сорей готовился к экзаменам, пытался составлять «композиции», чтобы однажды… когда-нибудь… возможно, подарить их ей. И, возможно, она даже не будет над ним смеяться.
Очередная «композиция» отправилась в мусорную корзину, к десятку своих собратьев и кучке смятых эскизов. Сорей знал, что Минами рисует. Уходит вглубь городского парка или на окраину города, прячась от всех знакомых, открывает альбом и рисует всё, что попадается на глаза. Хмурится. Трогательно дует губы и пачкает пальцы и щёки в краске. Горбится над белыми листами.
Он хотел бы сидеть рядом с ней, служить мольбертом, палитрой — кем угодно, лишь бы она наконец-то его заметила. И, может быть, даже поняла.
Сорей вздохнул. Его влюблённость была приятным дополнением студенческой жизни, и он не хотел ничего менять. Даже короткие уколы, ранящие самолюбие, когда она заигрывала с другими студентами, были почти приятны.
Впрочем, теперь даже экзамены, зависшие над головой Солнечным мечом, являлись пустяком по сравнению с другой напастью.
Чудить начала сестра.
И сначала Сорей не придавал этому значения. Сария, загоревшись очередной гениальной идеей, становилась невыносимо энергичной и погружённой в себя. Она не говорила о житейских мелочах, только о новом увлечении и вещих снах, но постоянно себя одёргивала. Виновато улыбалась и снова с головой погружалась в идею.
Типичная Сария.
Но чем дальше, тем меньше ему это нравилось.
Сестра тихо сходила с ума. Сорей видел это по её резким движениям, лихорадочно блестящим глазам и скрученным в небрежный пучок волосам. Чтобы Сария — и укротила свой огненный водопад? Немыслимо. Она пропадала в библиотеке с раннего утра и до поздней ночи, совершенно забывая про подготовку к экзаменам, и постоянно, постоянно бормотала о временных петлях.
Сорей смотрел, как она откладывает в сторону очередной научный том, как сутулятся её плечи и печально поникают рыжие кудряшки. Видел запавшие синие глаза и обветренные губы. Мелко дрожащие пальцы. Сорей боялся, что она втайне от него пьёт «веселящие» зелья, но не мог поймать её за руку. Не мог обвинить её в этом, чтобы криком заставить не чудить и стать прежней.
Вернуться к нему.
Поэтому он молча делал то, что считал нужным. Подсовывал еду, растягивал расстояние до библиотеки, закольцовывал коридоры, чтобы Сария возвращалась в комнату. Та словно ничего не замечала. Смотрела сквозь него, бормотала, что времени мало-мало-мало, а вход — выход — так и не найден.
Сорей почти отчаялся. Он напоминал про учёбу, про горку дел и куда более интересные вещи, но всё было б е с п о л е з н о.
Четыре дня он бегал за Сарией, как курица за цыплёнком, пытаясь контролировать каждый её шаг и при этом не завалить всё на свете, а потом она успокоилась. Разом. Как энергию выкачали. Смотрела на него, — не сквозь — рассказывала о каких-то глупых слухах, ходила на занятия, записывала лекции. Улыбалась.
И ничего не говорила о своих обожаемых временных петлях.
Но за два дня до полнолуния — Сария говорила, что это клятое полнолуние очень-очень важно — она позвала Сорея в город. Прогуляться по залитым светом улицам, насладиться чудесным летним днём. Поговорить, наверное.
Они долго гуляли по мостовым, рассматривая витые колонны и арочные окна домов в старом районе. Разглядывая людей, как в детстве, — пытались угадать их судьбы. Небо, почти белое, выцветшее, нагоняло на Сорея тоску. Сария болтала без умолку, рассказывая свежие сплетни о какой-то «восточной» Ли Чин (ну и имечко), любящей лазать по стенам академии без страховки. Потом — о мистрис Инор, вокруг которой развернула настоящие боевые действия одна из алхимичек.
— И что только нашла в нашей статуе, — недовольно проворчала Сария, наматывая на палец огненную прядь волос. В её голосе слышалось осуждение: хорошее настроение или хотя бы спокойствие мистрис Инор были жизненно необходимы всем ритуалистам с первого курса по пятый. А всю последнюю неделю мистрис ходила злая, как болотная гадюка, и была столь же милосердной. — Помешанная.
Она помолчала немного и, не дождавшись от Сорея ничего, кроме неопределённого смешка, сказала:
— Меня поймали, — буднично так, как о какой-то мелочи. Он сбился с шага. — Так глупо себя чувствую, знаешь. Замкнутый круг.
Она вздохнула, глядя на дверь с криво прибитой табличкой «Закрыто», — они зашли в узкие проулки, далёкие от столичного лоска, — и перевела тусклый взгляд на брата. В ярких лучах он видел, как бледна её кожа и остры скулы. Солнце ничего не скрывало, в отличие от Луны, и многое показывало в истинном свете.
Усталость. Отчаяние. Гнев. Надежду.
— Мне нужна помощь, Рейри, я… не справлюсь одна.
Сорей готов был пообещать всё на свете, любую помощь, любую мелочь, что угодно, если это поможет его сестре. Особенно когда она говорит так тихо и так… мягко. Непривычно.
Сария качнулась вперёд, вцепилась в его плечи острыми ногтями, прижалась грудью к груди. В её синих глазах — таких же ярких, как у него, — плясали сумасшедшие искры. Она выдохнула:
— Я испортила твою жизнь. Из-за меня тебя никогда не замечали. Не любили. Забывали в темноте. Жалкий. — Её лицо стало отталкивающе высокомерным. — Слабый. Это не изменится, пока… Пока… Убей ме-ня. Стань единственным.
И Сорей сорвался. Он кричал так, как никогда не кричал. Его распирало от злости и запоздалого ужаса: эта дура могла не спрашивать разрешения, а давно «справиться» со всем сама. И он бы остался один. Совсем один.
Без неё.
Сария слушала молча. Её лицо, бледное и больное в ярком свете солнца, казалось застывшей посмертной маской. Равнодушное. До оторопи спокойное. Сорей хватал воздух непослушными губами, он задыхался от бури эмоций, от мыслей, вмиг заполонивших голову, от её молчания. Его волосы трепали порывы фантомного ветра, не охлаждая, а лишь разжигая пожар гнева ещё ярче.
— Это «нет»? — Сария склонила голову набок. Словно всё в порядке. Всё естественно и обычно, не происходит ничего — совершенно ничего! — странного.
Сорей скрипнул зубами, с трудом удержав внутри новую волну едких слов. Не поймёт. Она снова его не поймёт.
— Забудь об этом! — выдохнул он как можно строже.
— Это «нет», — кивнула она. — Я так и думала. Спасибо. — Её взгляд смягчился, а улыбка, появившаяся на лице, была нежной и тёплой. Родной. Она сбила Сорея с толку. Снова. И он расслабился, ещё не понимая до конца, но чувствуя: что-то изменилось. Возможно, в самом воздухе. — Не измени своего решения, когда придёт время.
Сорей задохнулся от возмущения. Для кого он только что?!..
— Ты поймёшь, Рейри. — Сария стиснула его ладонь и прижала к своему горлу. Он чувствовал дрожь, когда она продолжила, монотонно и медленно: — Когда придёт время, ты всё поймёшь.
Поймёт? Что он должен понять?
С его сестрой всегда происходили странные вещи, вспомнить хотя бы, как в далёком детстве она скатилась по склону холма. Сорей помнит, что отчётливо слышал хруст ломающихся костей и тонкий крик Сарии. Но он не успел даже по-настоящему испугаться, а через несколько секунд после того, как тело сестры скрылось в густой траве, она как ни в чём не бывало коснулась его плеча и спросила, почему он застыл. Он еле успел её остановить, когда она шагнула к краю склона. Думал ещё: померещилось. Считал: боги уберегли.
Но боги ничего не делают просто так.
========== 1-4. Скажи мне «да» ==========
Стройные ряды парт ограждали мистрис Инор от благоговейно внимающей аудитории. Ряды парт и каменная кафедра в форме раскрытой книги. Студенты, обычно бестолковые и шебутные, в этот раз решили заинтересоваться лекцией. Мистрис Инор чувствовала себя актёром Высокого театра, которого должны были освистать за худую игру, но почему-то даровали букет из королевской ложи.
— Таким образом мы можем судить, что изображения древних богов, найденные в Каравалском храме, были срисованы с королей и королев того времени, которые, согласно закону Создателя, никак не могли являться божьими аватарами. — Она перевела дух и изобразила улыбку, с грохотом захлопывая книгу. — На этом всё, можете быть свободны.
Студенты не шелохнулись. Смотрели на неё блестящими глазами, все, от отличников до откровенных раздолбаев, и ждали чего-то.
— Но, мистрис Инор, колокола ещё не было, — робко прогрохотал один из студентов. Инор помнила: потомственный военный, зачем-то решивший пойти в природники. Зелёная мантия казалась маленькой для широких плеч, но он стушевался, большой и сильный, под ледяным взглядом мистрис.
— Ничего страшного, — отмахнулась она, — лекция окончена, идите.
— Но мистрис… Мистрис!.. Расскажите ещё что-нибудь! — вразнобой заканючили студенты, вселяя в честную душу Инор страшные подозрения.