С другой стороны, он был отлично знаком с леди Розой и кое-что знал касаемо живучести фейской знати: у этих тварей была отменная регенерация. Не видя второй ипостаси, он не мог определить точно, какое семейство потопталось в родословной так называемой "пары", но из-за цвета глаз и отлива волос поставить мог на Пыльцу Лаванды, Росу Василька, Шёпот Вереска или вовсе Цвет Аконита. Нужно ли говорить, что ярко выраженная кровь любого из этих родов делала потомка почти неубиваемым?!
И вот теперь он стоял перед Ижеени и мучительно пытался придумать, что делать. В душе растерянность боролась с яростью. Какой вообще Бездны эта идиотка решила играть в героиню вместо того, чтобы адекватно всё объяснить?! И почему они все теперь должны расплачиваться за её дурацкие суицидальные порывы?! Вечно с этими бойцами за идею проблемы, причём страдают от этого окружающие. Любой, обладающий хоть толикой проклятого здравого смысла, на её месте поспешил бы объяснить, что возлюбленный точно-точно прилетит, вот прямщас, и пытать меня не надо, мил дракон! Но нет, это же не храбро! И без дешёвого пафоса. А ведь открой она свой рот и заговори, Жакрам бы пальцем её не тронул! Не факт, что сразу бы поверил, не факт, что совсем не причинил боли, но не сделал бы...
Но не убил бы её.
А что теперь? Девчонка — ходячий труп, без вариантов. Увы. Но рефлексировать по этому поводу времени нет, потому что в наличии проблема похуже: Ижеени невменяем. И, как итог, крайне опасен.
По правде, Жакрам вообще во второй раз в жизни видел его в таком состоянии. Первый раз пришёлся на период, когда умер Ажар — что уже говорило о многом. Если Жакрама с Ижеени и объединяло что-то, то это была любовь к самому глупому и самому безумному из братьев.
"Вы с ним очень похожи, — всегда говорил Ажар. — Оттуда и все ваши ссоры."
Жакрам не наблюдал никакого сходства. Но сейчас, в эту самую секунду, впервые за всю длинную историю их тренировочных (и не только) стычек, он видел в глазах Ижеени готовность уничтожить всё на своём пути.
И Тень Предвечной, чёрными плетьми разворачивающуюся за его спиной.
— Ижэ, — голос эльфийки чуть дрожал. — Пожалуйста, не надо.
Как и следовало ожидать, братец её начисто проигнорировал. Не поздновато ли ты спохватилась, курица?!
Она вздрогнула и бросила на Жакрама странный взгляд. Неужели услышала? Впрочем, у него и без того хватало насущных тем для размышления.
— Если ты сейчас на меня бросишься, мы начнём драться, — проговорил он ровно, надеясь, что хоть сейчас ставит на верную карту. — И её зацепит точно, ты ведь понимаешь? Всех в радиусе нескольких лиг зацепит, так или иначе. Ты уверен, что именно этого ты хочешь?
Ижеени тихо рыкнул.
Эльфийка не осталась в стороне: шагнула к нему и положила ладошки на чешую, а после и вовсе прижалась всем телом, будто хотела слиться с огромной бронированной тушей воедино.
Как будто эта машина для убийств — кто-то уязвимый, кого нужно приласкать и защитить.
— Не нужно, — зашептала она с надрывом. — Пожалуйста. Я никогда не прощу себе, никогда, если это случится из-за меня. Я умоляю, пожалуйста... не делай этого со мной. Не надо.
Братья застыли. И если Ижеени явно раздумывал о чём-то вроде "Устроить ли мне локальный конец света или повременить, пока вот это тёплое нечто жмётся к моему брюху", то у Жакрама была другая проблема.
Что-то ворочалось у него внутри, когда он смотрел на собственную пару, обнимающую брата. Такое... странное. С одной стороны, инстинкты проснулись, и очень некстати. Ему хотелось броситься, отобрать девчонку, вспороть брату горло, потому что — моё...
А вот с другой стороны накатила какая-то странная печаль.
Жакрам много чего видел в своей жизни. Он воевал в нескольких мирах, обращал в пыль города и в бегство — армии. У него были любовницы и наложницы, причём многие из них были частью дани и не испытывали по отношению к нему ничего, кроме ненависти. Или являлись шпионками. Или надеялись убить ужасного его, когда он расслабится...
Он умел отличать некоторые вещи и понимал: то, что он видит — настоящее. Не игра, не ложь, не лицедейство (хоть он и считал всю жизнь Ижеени типом, не способным любить вообще никого).
И Жакрам ощутил что-то вроде обиды на судьбу. Ведь, кажется, ему могла бы понравиться эта женщина — сильная, преданная, красивая. Ему хотелось бы, чтобы его шкуры вот точно так же касались эти пальцы, чтобы на него, несмотря на всю остроту зубов и шипов, смотрели с полным доверием и безо всякого страха...
У него могло бы это быть, сложись всё иначе. Если бы над ним не довлел долг, если бы не война и клятвы, если бы не тело Дорина, порубленное на мелкие кусочки, если бы он не сделал то, что сделал...
Но решения приняты, цены уплачены, карты розданы, жребий пал. Обратно ничего не переиграешь — да и надо ли? Они оба сделали свой выбор. Между тем, эльфийка явно не похожа на тех, что раньше тащил в свою постель брат. Опять же, она — пара Жакрама, а значит, должна быть не менее упряма и решительна, чем он сам. Она не отступится от своего выбора, не простит того, что он сделал с ней... Да и смог бы Жакрам уважать её, если бы простила? Он всегда презирал всепрощение, считая его симптомом отсутствия самоуважения.
И мозгов.
И какая разница — теперь? Она обречена. И это отвратно, с какой стороны ни глянь. Потому что Жакрам ненавидел Ижеени, но... быть может, не так уж сильно. Не настолько, чтобы убивать его любимую женщину. Не настолько, чтобы сейчас получать удовольствие от очевидного горя брата.
По правде, это была ещё одна причина, по которой Жакраму было... неприятно. Когда-то он обещал Ажару... хорошо, что тот мудро не стал брать никаких клятв.
— ...так вышло, Ижэ, — шептала эльфийка. — Никто не виноват. Поверь, это всё просто стечение обстоятельств. Ты не... пожалуйста. Ты обещал. Пожалуйста!
В её голосе зазвучали слёзы.
Жакрам нервно дёрнул крылом. Ижеени как будто бы стал немного меньше, сгорбился, словно ярость сменялась горем и осознанием.
Знакомые стадии. Жакраму ли их не узнать?
— Ижеени, — сказал он серьёзно, и, дождавшись внимания брата, продолжил. — Я клянусь Смертью, что не хотел убивать её. Маскировка скрывала подлинную ауру, она отказывалась связываться с тобой. А был бой, и... умер Дорин.
Жакрам заткнулся. Зачем он вообще сказал последнюю фразу?! Или... возможно, и не зря, потому что ярость схлынула с Ижеени окончательно. Он отвернулся.
— Я понимаю, — голос его прозвучал сухо и безжизненно. — Недавно я чуть Даани не потерял.
Жакрам моргнул.
Пожалуй, если бы с неба упал какой-нибудь сияющий божок и выдал нечто вроде "Живите в мире, дети мои!", он и то удивился бы меньше.
— Кто поспособствовал — Лаари или драконы Предгорья? — уточнил он осторожно.
— Скорее первое, хотя я назвал бы это коллективным творчеством. С моим участием и посильным вмешательством приглашённых звёзд.
— Вся наша жизнь в одной фразе, — оскалился Жакрам.
— Не без того. Ладно, — брат холодно посмотрел ему в глаза. — Не думай, что я хоть что-то забыл или простил. Жрица не хочет, чтобы мы с тобой сейчас сражались — значит, этого не будет. Но и Тень Предвечной ты теперь не получишь. Ни при каких обстоятельствах.
Жакрам мысленно поморщился. Всё верно. Чересчур много между ними накопилось всего, что невозможно ни забыть, ни простить. Одним внезапным моментом понимания этого не исправить. Но от братца ему было кое-что нужно, и появившийся шанс на конструктивный диалог он не собирался упускать.
— Ни секунды не сомневаюсь. Но, видишь ли, мне больше и не нужна Тень.
— Значит, ты решил попытать мою женщину, потому что тебе было скучно? — Ижеени уже говорил спокойно и вроде бы насмешливо, но Жакрам отлично ощущал цену этому спокойствию.
— Обстоятельства изменились сегодня утром, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Мне попался язык, утверждающий, что клятвы с нас можно снять. И что ты достаточно продвинулся на этом поприще.
— Вот даже как, — прищурился брат, явственно подбираясь. — И кто же этот внезапный язык? И... насколько он случаен?
Хороший вопрос...
— Ты можешь спросить его об этом сам, — сказал Жакрам с деланным безразличием. — Всё равно ты не сможешь тащить свою девчонку по небу в таком состоянии. По крайней мере, пока её состояние не стабилизируют. Мои лекари, если что, могут заняться этим — под твоим присмотром, естественно.
Он увидел, как в глазах Ижеени заворочались чаши весов. Жакрам шагнул вперёд. Ещё немного...
— Слушай, — проговорил он. — У тебя нет причин помогать мне и есть все резоны ненавидеть. И это взаимно, уж поверь. Но... знакомый враг лучше незнакомого, верно? Если ты всерьёз решился пойти на союз с Предгорьем, тебе нужен кто-то свой, кто прикроет спину. Или ты веришь добрым и мудрым драконам Предгорья?
Ижеени коротко оскалился, выражая своё отношение к вопросу. Верно... ещё бы он, воспитанник Лаари, видел в Предгорье надёжного союзника. Ну же, ну же...
— У меня есть Тень Предвечной на такой случай, — проговорил он в итоге. — Зачем мне ты?
— Тень может многое, — сказал Жакрам сухо. — Но — не всё. К тому же, она похожа на таран, сметающий всё на своём пути, а в некоторых ситуациях бывает нужна отмычка. В обмен на свободу я многое могу сделать, Ижеени... Даже присягнуть тебе, как Главе Клана, на верность. И — быть отмычкой.
— Свобода, — хмыкнул Ижеени. — Красивая сказочка, в которую верил придурок Ажар. Истинные пары он тоже идеализировал, между прочим. Ну не идиот ли?
Жакрам понимающе кивнул. О да, идиот. Общая проблема идеалистичных идиотов как раз и заключается в том, что в живой природе долго они не живут.
— Но так ли всё радужно, как кажется? — продолжил Ижеени. — У меня есть причины верить, но... ещё больше их на то, чтобы не верить.
— Но ты ведь не собираешься отмахнуться от самой идеи, я прав? — главное — осторожно, чтобы не передавить. — Ты слишком практичен для этого. Как бы Лаари к тебе ни относился, мы оба прекрасно знаем: он безумен. И болезнь его только набирает обороты. Рано или поздно он уничтожит всё, что ему дорого и важно, просто потому что так работает это дерьмо. Хочешь быть связанным с ним клятвами в этот момент? Не думаю. Опять же, в этой ситуации, если я верно понял, тебе нужен союзник из наших. Жоран? Он адекватнее всех, но и моложе всех. Его реакции невозможно предсказать, а уж контролировать без клятв и вовсе будет почти невозможно. У него нет ни "змей", как ты их называешь, ни кого-то вроде твоего Даани. Всё, чем он подлинно увлечён — техногенные игрушки и науки. Или скажешь, что я не прав? Про Дижи я и вовсе промолчу — этот обожает папочку и безо всяких клятв предан его идеям — раз, ненавидит общественный строй в Предгорье — это два, ненавидит тебя — это три. Не назвал бы Дижи идиотом, к слову, вот ни разу нет. Но он объективно опасен.
— А ты, конечно, зайчик и солнышко.
— А мне, конечно, есть что терять на этой войне. Как и тебе.
Ижеени раздумывал. Закономерная злость на Жакрама и недоверие к нему явно боролась в его душе со здравым смыслом. Кажется, он бы легко согласился, если бы не то, что произошло с девчонкой. Бездна!..
И тут снова встряла эльфийка. Она явно хотела что-то сказать, но закашлялась, судорожно и страшно. На глазах её собрались кровавые слёзы.
— Так что ты там говорил о своих лекарях? — уточнил Ижеени.
Жакрам выдохнул.
Первый шаг сделан.
- 18 -
Оставшись наедине с Зиком, Ида тут же почувствовала себя неловко. И немного глупо.
Она корила себя за то, что не успела рассказать Жакраму о странностях пленника. Или не захотела? Спорный вопрос. Она собиралась это сделать, да, но как могла оттягивала момент. Жакраму сейчас немного не до того, верно?..
Так себе оправдание. Но другого у неё не было.
Может, потому-то просьба кузена особенно сильно выбила её из колеи. Ну, или причина была в том, что Ида... как бы это сказать... не особенно хорошо умела выведывать информацию у мужчин.
Если речь не шла о постановке правильного диагноза, разумеется.
В остальном же она была... прямо скажем, ужасна. Не смогла соблазнить даже Дорина — который, честно говоря, спал со всеми подряд. Куда уж ей служить коварной хищницей и роковой шпионкой! На эту роль пошёл бы некто вроде подруги Жакрама, леди Шип Розы. Вот уж в чьих глазах отчётливо читалось, что к её ногам любой мужчина упадёт по первому же кивку — только пальчиком помани. Эх, вот бывают же женщины... Впрочем, эльфийки — то эльфийки. Очарование у них в крови, даже у тех, кому на мужчин наплевать с высоченной колокольни. Просто сущность такова.
К слову, в этом во всём Иде виделась некая ирония. Дело в том, что среди нагинь было принято мнение, будто женщины, отправляющиеся вопреки всем запретам в походы вместе с воинами... скажем так, крайне опытны в любовных делах. И развратны. Даже на Иду, особу знатную и достаточно важную, поглядывали косо. Что уж об остальных говорить?
И, быть может, некоторая доля правды во всём этом была.
То есть, с одной стороны действительно существовал тип девушек, которые путешествовали вместе с военными и удовлетворяли их мужские потребности. Редко когда нагини выбирали себе такой путь (хотя всякое бывало — с учётом того, что большинство достойных мужчин воевало, а им приходилось прозябать в резервациях и ждать избранников годами). Однако, по правде, чаще подобным занимались представительницы других рас, которые не прочь были провести время в компании наговских мужчин... либо те, кого коснулась война. Те, чьи дома были сожжены, честь и доброе имя — безвозвратно потеряны, и им просто некуда больше было идти.
Ида знала одну человеческую девушку, которую наги нашли много лет назад. Она была военнопленной и оказалась в рабочей деревне, вместе с такими же несчастными. "Я была рада, что меня выбрали для комнаты удовольствия, — говорила она потом Иде в момент женской откровенности. — Я была рада, хотя раньше считала себя достойной и чистой. Я была рада, хотя солдаты заходили и уходили, целый день, и я была для них куском мяса, способом сбросить напряжение. У меня не могло быть перерывов, и прав, даже тех, что могли бы быть у самой дешёвой девки с улицы. Но я была рада, просто потому что мне давали больше еды. Просто потому что это был шанс выжить. Понимаешь? Когда вы захватили ту базу, когда наги меня освободили и спросили, куда я пойду — что я могла сказать им? Мне некуда было идти. Моё тело истощено, я больше не могу дать потенциальному мужу даже детей и знаю, что столкнусь с ненавистью и презрением среди соотечественников. Они назовут меня шлюхой, подстилкой врагов. Они скажут, что я грязная. Что я умею? Что я могу? Так что я пошла с вами. И делаю то, чему меня научили, но теперь — по своей воле. И тогда, когда захочу сама."
Не сказать, чтобы эта история была великой редкостью. Но, услышав её, Ида окончательно отбросила для себя всяческие внутренние предрассудки, бытовавшие среди нагинь.
Была, впрочем, ещё одна сторона: женщины, которые подлинно хотели и умели воевать. Смелые особы, решительные и непримиримые, умеющие отстоять своё место среди мужчин. Такие тоже редко хранили себя, но тут вопрос был уже не в деньгах или блуде, а скорее в самой обстановке и темпераменте. С одной стороны, в таких всегда много страсти. С другой, они видят каждый день реальный облик войны, жестокий и непредсказуемый, где ты можешь умереть в любой момент, как бы ни был хорош. Как знать, что будет завтра? Как знать, кого разорвёт на части, а кто доживёт до вечера? Неудивительно, что они пытались успеть — полюбить, испытать наслаждение, ощутить себя женщиной.
И Ида понимала их. Если бы Дорин сделал хоть один шаг навстречу... Но нет, он не только её игнорировал, но и пресекал ухаживания других. "И сам ни гам, и другому не дам", — говорила по этому поводу Льена, которая считала Иду своей напарницей и спешила поделиться своим мнением по поводу и без. "Вот говорили мне, что бабий коллектив — чисто змеи, — фыркала она. — Вот теперь познакомилась с тобой и понимаю, что люди сильно клевещут на змей".