— Подушку не кидай, у меня горячий кофе в руках!
На кровати сидит измятая, недовольная и встрёпанная Эйсли. Кичка из ореховых волос сбилась набок, большие зелёные глаза смотрят раздражённо и с упрёком, рот негодующе поджат; она скрестила ноги, сжимает подушку в нежно-салатовой наволочке с вышитым единорогом. Щурится. Тадеуш ставит чашку на столик и подходит к кровати, миролюбиво треплет Эйсли по косматой голове. Она саркастично хмыкает.
— Тебе пора собираться в университет.
— А ничего, что надо стучаться, а?
— Я звал тебя.
— Ага, вопил под дверью. — Эйсли встаёт, подтягивает розовую майку, которую так и не сняла перед сном (отрубилась в одежде, догадывается Тадеуш), и показывает ему язык. — Не посмотрю в другой раз, что премьер-министр, и… и защекочу.
Тадеуш морщит нос, улыбается.
— Поторопись. Я начну готовить завтрак.
«Поторопись» — это явно не про Эйсли. Она на сорок минут пропадает в ванной, и, когда потерявший терпение и спаливший яичницу (ну отвлёкся на новости, с кем не бывает!) Тадеуш совсем невежливо колотит в дверь, он слышит лишь бешеный грохот воды — Эйсли всегда выкручивает краны на полную — музыку и пение. Эйсли поёт в душе. Постоянно. Сколько он её знает. Тадеуш сдаётся, постояв у ванной и выкричавшись, и идёт на кухню. Кто-то же должен спасти их завтрак. И вот надо же было такому случиться, чтобы именно сегодня домработница взяла выходной…
С завтраком всё идёт из рук вон плохо, так что Тадеуш достаёт из холодильника остатки вчерашнего ужина и наскоро разогревает их. Из ванной наконец-то выходит Эйсли: жемчужные серьги, косички, рваные шорты, топик, туфли-лодочки и тяжёлая вязаная шаль. Тадеуш давно убедился в неспособности Эйсли следовать хоть какому-нибудь единому стилю. Она просто такая, как есть, чуточку сумасшедшая, своевольная, озорная и совершенно неуправляемая. Тадеуш постиг это на собственном опыте. Он пытался было её контролировать, но очень быстро понял, что ничего из этого не выйдет, и смирился. Лучший способ уживаться с Эйсли — приглядывать со стороны и оберегать от совсем уж откровенных глупостей.
— В следующий выходной готовишь ты. — Тадеуш бросает на спинку стула полотенце и уносится переодеваться наверх. Он почти опаздывает! Только этого и не хватало… Носки в тумбочке, рубашка на вешалке… Спешно натягивает брюки и рубашку, накидывает пиджак и замечает, что галстука нигде нет. Но куда же премьер-министр — и без галстука? Тадеуш мечется туда-сюда по спальне, разрывает аккуратно сложенные вещи в ящичках, устраивает настоящий кавардак, но ничего не находит. Минуты утекают, как вода. Нет, он не может прийти без галстука, ни за что! Тадеуш выбегает в коридор, перевешивается через перила и кричит:
— Эйсли, ты не видела мой галстук?
— У тебя их сотня, Тед! Какой из? — доносится с первого этажа.
— Чёрный в красную полоску!
— Широкий или узкий?
— Узкий! — в отчаянии уточняет Тадеуш. Длящееся секунду молчание пронзает сердце насквозь.
— Ах, этот!.. — В повеселевшем голосе Эйсли слышится облегчение. — Так я его на стирку отправила. Вчера.
Тадеушу хочется вцепиться в волосы и завыть. Ну вот почему ему так ужасно не везёт сегодня?
— Эйсли, мы отправляем вещи в прачечную по выходным, а не в середине недели, когда ты уже запомнишь! Четверг, а я без галстука! И что мне делать теперь?
— Ой, да возьми любой другой, — отмахивается Эйсли с преступным легкомыслием.
— Но этот был особенный! Он шёл к пиджаку!
Тадеуш кидается в гардеробную, чтобы подобрать пусть самый плохонький, но галстук и успеть его завязать, когда его догоняет ехидный полушутливый вопрос: «Да кого ты собрался там очаровывать, в своём министерстве?»
В министерстве — никого.
А вот в Серебряном дворце…
Времени на раздумья и завтрак почти не остаётся; Тадеуш наскоро допивает остывший кофе, перекусывает, надеясь плотно пообедать в Доме Советов, и бросает Эйсли, которая листает ленту социальных сетей:
— Я уже вызвал машину, она подъедет через минуту. Пойдём.
Он придерживает дверь, пропуская Эйсли первой в салон, и, усаживаясь следом, называет водителю адрес: «Государственный университет». Каждый житель Метерлинка знает, где он находится. За окнами проносится утренняя оживающая столица; Тадеуш листает газету, которую не успел прочесть за завтраком, и барабанит пальцами по кожаному дипломату. Эйсли чмокает жвачкой, слушая музыку в наушниках. Потом оборачивается и трогает его за руку.
— Тед, меня девочки на тусовку сегодня позвали…
— Как в прошлый раз, да? — осведомляется Тадеуш, пробегая глазами первую полосу.
— Ну что как что, так сразу как в прошлый раз! — ощетинивается Эйсли, чувствуя свою вину. — Ну погуляли, ну… Тед… Те-е-ед… ну отпустишь?
Он вздыхает.
— Отпущу… Прошу об одном: звони. Если уж напиваешься, оставляй мне адрес, откуда можно тебя забрать. И к полуночи чтобы была дома, иначе оставлю без карманных денег на два месяца.
— На один.
Тадеуш знает: Эйсли неисправима.
— На полтора. Идёт?
Машина останавливается не у многоэтажного здания университета, похожего на слоёный торт, а немного подальше, за углом, там, где меньше зевак. Эйсли торопливо распахивает дверь:
— Всё, я пойду, до вечера.
— Куда! — Тадеуш ловит её за сумку, притягивает обратно и ласково щипает за нос. — А поцелуй в щёчку? Давай-давай!
Эйсли с показным раздражением закатывает глаза, но позволяет чмокнуть себя. И убегает. Скрывается в толпе студентов. Тадеуш провожает её взглядом, снова раскрывает газету и произносит:
— В министерство.
В его работе ни один день не похож на другой. Никогда нельзя узнать точно, что случится, с кем придётся говорить, куда ехать; пусть его расторопная секретарша — настоящее золото! — и составляет его расписание на недели вперёд, но кому, как не политику, понимать, что одна-единственная минута может изменить столетие. Сегодня, правда, всё на удивление мирно. Тадеуш невольно ищет подвох. Фауш ди Мульниче, бывший премьер-министр, его наставник и второй отец, часто любил повторять: «Если до обеда небо чистое, после обеда начнётся Четвёртая мировая».
В три пополудни Тадеуш едет на обычную еженедельную встречу с королевой. Третий камердинер у дверей просит немного подождать — Её Величество занята, она примет его через пять минут. Тадеуш кивает и послушно остаётся в коридоре, рассматривать портреты на стенах и любоваться вычищенными рыцарскими доспехами. Он не спрашивает, чем занята королева. Ему незачем знать. Его долг — доверять и служить.
До последнего вздоха.
Тадеуш всё ещё жалеет, что Эйсли отдала его любимый галстук в стирку. Он стоит с папкой под мышкой и посматривает на наручные часы, беззвучно отсчитывая секунды до встречи. Камердинер в кресле рядом клюёт носом. Тадеуш совершенно не понимает, как можно спать, зная, что совсем близко, за стеной, буквально в двух шагах находится она. Королева…
Тишину дворца нарушает топот маленьких ножек. Тадеуш выныривает из раздумий и чувствует на себе серьёзный взгляд голубых глаз. Перед ним стоит Его Высочество наследный принц Эглерта Джоэль — и просто пухлый малыш с пушистой головкой и паровозиком в руке.
— Вы плишли к маме? — строго спрашивает мальчик. Тадеуш не сразу находится с ответом.
— Да, Ваше Вы… да.
— Вы… плимель-министиль?
Тадеуш улыбается, откладывает папку и садится на корточки перед принцем.
— Именно. Меня зовут… Тадеуш. Просто… Тед, если хочешь.
Джоэль хмурится — совсем не по-детски.
— Я знаю, как вас зовут, — заявляет он. — Мы с Лу видели вас по телевизолу.
Тадеуш молчит. Не знает, что можно ответить. Джоэль крепче перехватывает паровозик и внезапно говорит:
— Это вы всегда забилаете нашу маму?
У Тадеуша сдавливает горло. Он кашляет, приоткрывает рот, и ему становится стыдно и страшно.
— Она к вам уходит и иглает, а с нами не иглает. Не забилайте её, пожалуйста. Она сталая и вам не нужна. Она нам нужна.
От необходимости отвечать ошарашенного Тадеуша спасает первый камердинер — он приоткрывает дверь.
— Её Величество ожидает вас, господин Бартон.
Он почти бежит; галстук давит на шею. Он никогда прежде не задумывался о том, что чувствуют и как живут осиротевшие дети королевы после смерти отца и восшествия матери на престол. Полное игрушек, сладостей, нянек и уроков рецанского детство, так похожее на его собственное, казалось ему лучшим из возможных вариантов… при том, что других-то и не было. Сейчас Тадеушу словно содрали кожу с сердца.
— Господин премьер-министр?
Он видит королеву, останавливается, прячет своё смущение в поклоне и вновь возвращается к ней глазами. И забывает всё. Неурядицы сегодняшнего утра, тревогу в офисе, чувство вины после беседы с принцем… Она вознаграждает его сторицей. Прямая узкая юбка бордового цвета, безукоризненно белая рубашка с подвёрнутыми рукавами, тонкая золотая нить на смуглой шее, каштановый водопад, струящийся на расправленные плечи, и решительный взгляд тёмно-карих глаз… в которых светятся тревога и злость.
Кто-то посмел обидеть его королеву.
— Ваше Величество, я…
— Вот. — Она без лишних слов вручает ему газеты. — Свежий послеобеденный выпуск. Почитайте.
Предчувствуя недоброе, Тадеуш бегло просматривает первую же страницу… и мигом понимает всё. Его прошибает холодная ярость.
«Королевский премьер: две головы одной страны».
— Уолриш опять постарался. — Королева кусает губы. — Он сдержал своё слово. Там много интересных рассуждений, вы читайте-читайте…
Тадеуш молча сворачивает газету и стискивает зубы, нервно сжимая потные ладони в кулаки. Довольно. Старый лорд заплатит за каждую лишнюю морщинку на усталом лице напротив.
Никто не может причинять боль его королеве безнаказанно.
========== 3.5 ==========
Астори любит принимать вызовы. Ей знаком этот хищный запах азарта, который будоражит кровь в напряжённых жилах, заставляет собраться, стиснуть зубы, встать и просто идти вперёд, как бы больно ни было. Так она выживала в университете и на работе — и выжила. Шла напролом. Через препятствия — только вперёд. В ней сомневались, она сама сомневалась в себе, но никогда не опускала рук, а значит, точно не опустит сейчас. Если Уолриш объявил ей войну, она будет воевать. До последней капли крови.
Прелюдия окончилась: начинается реальная битва. Уолриш подёргал за нужные ниточки и одержал победу в первом раунде, умело запустив антироялистскую кампанию в прессе — несколько крупных изданий Юга и Севера опубликовали статьи откровенно крамольного содержания, то открыто, то тайно порицающих правящего монарха и буквально призывающих народ к бунту. Астори остаётся лишь яростно кусать перчатки. Она не может привлечь редакторов к ответственности: в Эглерте свято чтят свободу печати, а доказательства слишком размытые, и расплывчатые формулировки статей ушлые адвокаты могут трактовать как угодно. Да и потом… это скандал, и явно не в её пользу. Она в тупике.
Тадеуш тоже нервничает. Он через знакомых задействовал своих людей и заполучил в союзники ряд уважаемых столичных журналов, в том числе такого гиганта, как «Глашатай», проводящего официальный курс правительства. И всё же это слишком незначительная победа. Зёрна сомнений, усиленно высаживаемые шайкой Уолриша эти два с лишним года, дают плоды.
Астори известно, что народ относится к ней с недоверием. Особенно северяне. Веских причин для этого у них нет, но Уолриш постарался, чтобы были выдуманные: иностранка, женщина, обманом женившая на себе принца, едва ли не подстроившая его смерть, захватившая трон, не уважающая традиции и законы… она отменит монархию и устроит из Эглерта демократическую республику… развалит экономику и ввергнет страну в кризис… вновь сделает Эглерт зависимым, превратит в колонию своего родного государства… она ничего не умеет… она безродная выскочка…
Люди ведутся на такое.
Волнения становятся всё сильнее, ими охвачены уже двадцать провинций: разгневанные толпы выходят на улицу, осаждают мэрии, потрясают плакатами и единогласно требуют «убрать лжекоролеву». Астори читает утренние известия, разговаривает по телефону с Тадеушем и с каждым днём понимает, что точка кипения близка. Эглерт похож на котёл, в котором варится взрывоопасная смесь. Премьер-министр упрашивает её не паниковать раньше времени, но Астори и не паникует — просто чувствует, как с каждым новым известием о стычках горожан с полицией и арестованных бунтовщиках у неё всё острее схватывает сердце.
Что-то назревает.
***
Что-то назревает.
Тадеуш знает это совершенно точно — у него, как у всякого опытного политика, нюх на восстания, то, что зовётся чуйкой. Седьмое чувство. И уже больше полугода оно не даёт ему покоя, настойчиво свербит в черепной коробке и преследует неотвязными мыслями; Тадеуш не пытается бороться с ними, понимает, что бесполезно, что остаётся лишь ждать, работать и ловить тревожные настроения, отравляющие воздух. Он теперь вечно как на иголках. Стал суетливее и несдержанней, пьёт больше кофе, почти не спит — даже Эйсли это заметила.
Он боится за королеву и её детей. Впервые — серьёзно боится.
Несколько меньше он переживает за Эглерт вообще и Север в частности: слишком хорошо знает, какие могут быть последствия смены монарха или просто несанкционированного митинга. Особенно если митингующие будут вооружены и настроены весьма решительно… Ответственность за произошедшее падёт на Север как на главного и привычного козла отпущения, и это лишь усугубит ситуацию. Тадеуш мучается собственным бессилием. Ещё ничего не произошло, но может произойти.
И ожидание убивает.
Он ездил советоваться к Фаушу, но тот ничего определённого порекомендовать не смог. «Наберись терпения, сынок, оставайся в стороне, изучай, наблюдай и вступай в дело, когда будешь твёрдо уверен в победе». Слишком общий рецепт. Впрочем, Тадеуш не винит наставника, который с достоинством отработал свой век и ушёл на заслуженный отдых. Уж если кого и стоит винить, так это себя. Он премьер-министр. Он должен предвидеть всевозможные последствия своих решений.
Но он не справился.
Сегодня Тадеуш прибывает в министерство раньше обычного; устраивается в офисе, вынимает бумаги из дипломата и по переговорному устройству просит секретаршу принести ему крепкий кофе, попутно размышляя о том, что стоит купить Эйсли торт в честь успешного закрытия сессии. Щёлкает ручкой. Листает документы, ероша тёмные волосы и подслеповато щурясь — в тридцать лет успел посадить себе зрение, впору надевать очки.
Внезапно открывается дверь. Секретарша, худенькая, на высоченных шпильках. Без кофе.
Тадеуш удивлённо приподнимает брови.
— Господин Бартон, к вам… — жалостливо выдавливает она, но её быстро оттесняет Бенральд ди Каламбо, состоящий в штате премьер-министра как директор по связям с общественностью. Большие кулаки, голос, напоминающий львиный рык, и добрейшее сердце — в этом весь Бен. Тадеуш знаком с ним со времён Академии и знает его как облупленного. Бен не станет трепаться по пустякам и поднимать шум из ничего, а сейчас он очевидно встревожен донельзя.
— Иди, девочка! — грубовато выпроваживает он секретаршу. — Тед, голова садовая, что же ты спишь! Тут революция творится! Включай телик, ну!
Растерянный Тадеуш едва не роняет пульт, нажимает кнопку, и загорается маленький телевизор, ловящий лишь федеральный новостной канал. Бенральд подкручивает звук и плюхается в кресло-вертушку.
— Гляди!
Тадеуш сглатывает и приподнимается. На экране репортёр что-то уверенно тараторит о митингующих, собравшихся в шесть часов у Серебряного Дворца, о слезоточивом газе, пистолетах, полиции и агрессивных требованиях. За его спиной высится королевская резиденция, как теплоход в буйном море разъярённой толпы; слышатся выкрики и нестройное скандирование «ДО-ЛОЙ-ЛЖЕ-КО-РО-ЛЕ-ВУ!» Тадеуш не верит своим глазам.
Точнее, не хочет верить.
Но он политик до мозга костей и такой роскоши позволить себе не может.