Астори не собирается останавливаться на полпути.
Сознания победы после коронации ей хватает на несколько месяцев, не дольше, и теперь она ставит новую цель, которую намеревается взять так же, как предыдущую — неимоверным напряжением сил, в один рывок.
Астори любит преодолевать препятствия. По-другому она не чувствует себя живой — может быть, только когда разговаривает с оставшимися на родине подругами… или качает детей… и ещё раньше — в недолгие полтора года её брака. Джей принимал её вне зависимости от того, получалось у неё что-то или нет. Он просто… любил. Так, как уже давно никто не любил Астори — с тех пор, как она поселилась в интернате в одиннадцать.
Но Джея больше нет. Есть дети, её обожаемые дети, ради которых она должна держаться.
Ради них… и себя самой.
А Тадеуш… должен ей помочь, иначе ничего не получится. Остаётся только убедить его.
— Господин премьер-министр… Это страна, в которой будут жить мои дети. Страна, которой они будут править. И я обязана позаботиться об их будущем — и я имею право решать судьбу вверенного мне государства.
— Но… — Тадеуш морщит лоб. — Вы понимаете, что хотите, м-м, в корне изменить конституционный строй? У нас ограниченная монархия с 1757 года, и невозможно просто так взять и всё изменить. Наш народ к такому не привык. Монархия — главное достояние государства, и…
Астори улыбается.
— Это вы так осторожно формулируете основной принцип вашего правительства «Король властвует, но не правит?» Так вот: я буду править. Я читала вашу программу. Должна сказать, составлена очень грамотно — осторожные реформы, опора на древние устои эглертианского общества… «Старые традиции, новое знание», так? Хорошо звучит.
Он смешно сводит брови к переносице: не понимает. Астори сцепляет пальцы и переходит сразу к делу.
— Вы хотите остановить войну с северными провинциями. Насколько я помню, в последние полвека королевская семья проявляла… относительное безразличие в этом вопросе. Но сейчас, сейчас — всё изменится. Если вы… поможете мне, я сумею помочь вам. Слово монарха всё ещё кое-чего стоит, не правда ли?
Тадеуш неуверенно улыбается, пытается свести всё к шутке — он всё ещё взволнован и сбит с толку.
— Вы предлагаете мне… сделку?
— Ну, если вы так это называете… то да.
Они смотрят друг другу в глаза. Тадеуш первым отводит взгляд.
— Х-хорошо, я… я об-б этом под-думаю…
Он заикается — снова — мнёт ткань брюк, и Астори уже знает, что победила — отчего-то. Она не знает, почему Тадеуш сдаётся, но он сдаётся. Она получает то, чего хочет, без борьбы, просто потому, что попросила. В это порой трудно поверить. Но Астори бесконечно благодарна Тадеушу за то, что он есть — вот такой: мягкий, улыбающийся, уступчивый… С ним можно не воевать.
И это так ценно для неё. Она выдыхает.
— Спасибо.
Планы по вхождению Астори в Совет благополучно держатся в тайне от Уолриша. Ему незачем знать. Она просто поставит его перед фактом — и всё. Тадеуш убедил Астори, что сам найдёт достаточное количество сторонников среди советников, чтобы победить при открытом голосовании. Астори верит ему. Верит, что этот премьер-министр с мальчишечьей улыбкой и смеющимися глазами сможет убедить кого угодно в чём угодно — ему не откажешь в обаянии. Ценное качество для политика…
Астори думает об этом и всё чаще взглядывает в зеркало. А достанет ли у неё женского очарования, чтобы расположить к себе влиятельных лордов, пронырливых журналистов, поседевших в политических дебатах советников и безликую миллионную массу народа? Что именно нужно для этого? Как двигаться, улыбаться, говорить? На факультете международных отношений её когда-то учили этому, но Астори кажется, что она всё забыла.
На помощь, как обычно, приходит Тадеуш.
Он первым заговаривает об этом на очередной официальной встрече. Астори рассматривает договоры с рецанскими корпорациями, которые ей нужно утвердить, а Тадеушу не сидится на месте: он ёрзает, поправляет галстук, закидывает ногу на ногу и что-то очень быстро и вдохновлённо щебечет о положении дел в королевстве. Астори внимательно слушает. Невозможно не слушать, когда он говорит, — утягивает против воли. Она начинает понимать, как он победил на выборах.
Хорошо подвешенный язык. Располагающая улыбка. Программа, отвечающая чаяниям большинства жителей. Масса личной харизмы.
Сквозь телеэкран это чувствуется, но не так явно. А сейчас… когда он сидит совсем рядом… Астори кажется, что её облучают высокой дозой чистейшего обаяния.
— Ваше Величество, — кашляет Тадеуш, устремляя на неё вопросительный взгляд. — Я подумал… мало войти в Совет, нужно ещё и удержаться там. Нет, я не думаю, что они решатся исключить королеву, но… я о том… если вы действительно решились на политическую карьеру…
Он мнётся. Потом торопливо договаривает:
— Нужно кое-чему подучиться.
Астори выпрямляется и ждёт. Тадеуш продолжает, запинаясь:
— Понимаете… дикция, осанка, язык тела… вообще всё, что делает политика политиком… это важно. И я полагаю… не помешало бы… я имею в виду…
— Я понимаю. — Астори цокает языком. — Я… сама хотела бы попросить вас… господин премьер-министр… если не сложно…
Они оба смущаются, глядят друг другу в глаза и, кажется, краснеют. Ладоням Астори в перчатках становится жарко.
— Я бы… с удовольствием, Ваше Величество, — выдавливает Тадеуш. — Если вы… если вы позволите.
Она кивает. Почему-то не может ничего произнести.
Теперь каждый раз он задерживается на час или полтора и наставляет Астори. Это всё равно что заново вспоминать иностранный язык. Что-то тело подхватывает само, где-то ему приходится помогать; у Астори не всё и не всегда получается гладко, но Тадеуш неизменно оказывается рядом, чтобы поправить и на собственном примере показать, как это работает.
У него всё выходит безукоризненно, и Астори чувствует ощутимый укол зависти — кроме того, её подстёгивает странный пьянящий дух соперничества. Неужели она не сможет лучше?
Ещё один урок — в её кабинете, за столиком, уставленным газетами и чашками недопитого чая. Смеркается. Шторы задёрнуты, по бархату кресел крадётся пушистыми кошачьими лапами полумрак. Тадеуш кладёт ложку на блюдечко и смотрит Астори в глаза. Она ждёт.
— Искусство лжи, — говорит он с мягкой полуулыбкой, — то, чем кормится политик. Звучит печально, Ваше Величество, но ничего поделать нельзя — не я и не вы изобрели это негласное правило, движущее жернова истории. Это закон… ему приходится следовать.
Астори приподнимает бровь.
— Благодарю за откровенность, господин Бартон, но я и сама догадывалась.
Уши слегка сдвигаются: он улыбается.
— Тогда давайте попрактикуемся?
Она не сдерживается и фыркает:
— Сеанс взаимного вранья?
— Если хотите… можно и так сказать. Смелее, Ваше Величество.
Он решил, что она трусит? Астори быстро облизывает губы, опирается на стол и придвигается ближе:
— Давайте.
Тадеуш устраивается поудобнее, и его глаза озорно блестят.
— Я научу вас правильно лгать. Это тоже надо уметь. Я не психолог, Ваше Величество, предупреждаю, я тот человек, который враньём зарабатывает на хлеб.
— Любопытно, — усмехается Астори. — Значит, вашим избирателям вы тоже?..
— Нет… не во всём. Я планирую выполнить большую часть того, что пообещал, а это уже немало, согласитесь… учитывая, что иные не выполняют совсем ничего. Но приступим.
Он учит её — долго и терпеливо. Как держать себя, как двигаться, какие движения обыкновенно работают — не всегда и не со всеми, но часто — на чём делать акценты и куда смотреть. Астори слушает и запоминает — иногда записывает. Так проще.
— В теории всё легко, — подытоживает Тадеуш, — поглядим, как у вас с практикой.
Он переплетает пальцы.
— Солгите мне.
Астори изумлённо склоняет голову набок.
— Что, вот так… просто? Сразу? Без… без подготовки?
— Именно. Когда вас застанут врасплох на прениях в Совете или пресс-конференции, времени готовиться не будет. Ну же.
Что ж, хорошо. Он прав. Астори барабанит пальцами по столу, отстранённо глядя в сторону и соображая, и говорит быстро:
— Я люблю бананы.
— Нет-нет, — трясёт кудрявой головой Тадеуш. — Не так. Вспомните, как я вам показывал.
Астори кивает, кусая губы, и злится на себя — так опростоволоситься! И перед кем? Надо попробовать снова. Она всегда поступала так — делала опять и опять, стучалась лбом об стену, пока не ломалась стена или лоб не разбивался в кровь. Трудно сказать, что случалось чаще.
Она выпрямляет спину, сцепляет пальцы. Вдох.
— Я…
— Нет, — произносит Тадеуш, невесомо касается пальцами её запястья — Астори слабо вздрагивает — слава Мастеру, не чуткой кожи между перчаткой и рукавом, немного ниже, иначе она не знает, что бы с ней сделалось. И почему? — Смотрите мне в глаза… нет, посмотрите… Ваше Величество, пожалуйста.
Астори отчего-то не хочет смотреть, но надо — и она поднимает взгляд. В сгустившемся мраке глаза Тадеуша — как поблёкшие изумруды.
— Смотрите — вот так, да — чтобы я вам верил, — говорит он тихо. Астори всё ещё чувствует его прикосновение. — Чтобы мне захотелось вам поверить. Понимаете, Ваше Величество? Сделайте так, чтобы мне захотелось.
Астори слышит своё дыхание, приоткрывает рот, сглатывает — и смотрит в глаза.
— Я…
Мгновение. Она моргает.
— Люблю…
Горло сдавливает, но она превозмогает спазм. Должна превозмочь.
— Бананы.
Это почему-то звучит так пошло и глупо, что впору или расплакаться, или разбить тарелку. Тадеуш лучисто улыбается, но замечает свою руку, спешно отводит её и неловко извиняется. Астори качает головой: ничего — и прячет руку под стол.
Они практикуются ещё несколько дней подряд, и у Астори получается всё лучше и лучше, но что-то беспокойно жжёт ей сердце. Она садится в спальне и долго смотрит на фотографию Джея: он там улыбается, глаза голубые, ясные, волосы всклокочены. Астори не отрывает взгляд и что-то ищет. Или ждёт.
Ей почему-то хочется просить прощения.
========== 1.6 ==========
Астори осторожно придерживает бойкую Луану, которая копошится у неё на коленях, беспардонно обсасывая бордовую юбку, мягко вынимает ткань у дочери изо рта и пикает её по носику. К ним ползёт Джоэль: пыхтит, перебирает ручками и ножками по ковру. Няня стоит в стороне, улыбается.
Астори прижимает пушистую головку дочери к груди и протягивает руку к сыну:
— Иди сюда, зайчик. Вставай. Иди к маме.
В последнее время ей не слишком часто удаётся проводить время с детьми — разговоры с премьер-министром, дела, работа с документами постоянно отвлекают, и хоть и дают Астори возможность чувствовать себя живой, но не могут заменить её тёплых маленький комочков. Её дочки и сынишки. Лу и Джо.
Они подросли, быстро-быстро ползают и даже начинают ходить: два одуванчика с голубыми глазками. Как у отца. Совсем как у их отца. От Астори им не досталось, кажется, ничего, но она не обижается. Она каждый день видит в не определившихся до конца детских чертах отпечаток Джея, и от этого становится и больно, и как-то светло. И ещё — тоскливо.
Вибрирует телефон: мобильный, а значит, это не Тадеуш, тот всегда звонит на старый громоздкий аппарат в кабинете. Астори глядит на номер и радостно поднимает. Энки. Подруга из приюта.
— Астори, привет! — слышится жизнерадостный знакомый голос. — Как ты? Как жизнь во дворце течёт, как детишки?
Будто живой, встаёт в памяти её образ: непослушные короткие волосы цвета воронова крыла, вздёрнутый нос, упрямый подбородок и чёрные проницательные глаза. Они вместе росли в приюте и крепко дружили с самого детства, сколько помнили себя; в одиннадцать Энки удочерили, однако она уговорила приёмную семью отдать её в тот же интернат, где училась Астори. Поступление в университет развело их по разным уголкам страны, но они продолжали тесно общаться.
— Хорошо, Энки. — Астори прижала телефон щекой, целуя сына в висок. Он пах яблоками — вернее, яблочным пюре. — Дел много, а весной должно прибавиться ещё: вхождение в Совет, я рассказывала…
— Ага. Слушай, как там с этим, кстати? Твой министр ничего определённого не говорил?
— Пока нет. После бала, я думаю, ситуация прояснится… мы с ним надеемся на это.
— О, бал, ну конечно!
В голосе Энки слышится откровенный интерес — ещё бы, это ей гораздо ближе рассуждений о политике, от которой она всегда была далека. Энки поддерживает разговоры о советниках, Уолрише и выборах только потому, что это волнует Астори — ну и потому, что уверена: этот Уолриш — премерзкий тип, все советники — дутые болваны, а министр — так и быть, ничего, и, судя по фотографиям, ещё и красавчик. Астори не спорит. Но и ничего не подтверждает.
— Да, сейчас с минуты на минуту должен прибыть Бартон… мы обсудим детали.
— Какие такие детали? — ехидно переспрашивает Энки. — Он к тебе зачастил, ты не думаешь?
— Я сама его зову.
— Ах, ещё и сама?
Астори начинает сердиться — не то в шутку, не то всерьёз. Ну что за детский сад, в самом деле! Они взрослые люди, и их связывают лишь деловые отношения, не больше. Это… это просто глупо, в конце концов.
— Перестань. Это уже несмешно.
— Ну не буду, не буду, ладно, — сдаётся подруга. — Как скажешь. Не смею тебя дольше задерживать, у меня самой сейчас клиент, только звякни мне потом, ага?
— Конечно.
Энки так до сих пор и не определилась, кем работает: выучилась на юриста, закончила курсы по маркетингу, отучилась где-то ещё, бросив пару факультетов, гадает всем желающим, подрабатывает фотографом и время от времени устраивает детские праздники. Ещё и успевает заниматься семьёй: у неё милый муж, весёлый и работящий, денно и нощно трудящийся в собственной пекарне, и сынишка, на год старше Лу и Джо. Энки крутится как белка в колесе. Но ей весело. А вот Астори, королеве и без пяти минут советнице, как ей хочется верить, отчего-то не весело совсем.
Астори смотрит на часы: и правда пора. Она передаёт детей няням, чмокнув напоследок Лу и Джо в щёчки, и уходит. В гостиной её нагоняет камердинер.
— Господин Бартон уже здесь, Ваше Величество.
— Благодарю.
Она проходит мимо зеркала, подавляя позорное желание остановиться и поправить сбившиеся волосы. Да и зачем? Она не на подиуме… ей нечего стыдиться того, что она — мать. Детишки поиграли с причёской… С кем не бывает.
Тадеуш ждёт её в приёмной; слегка улыбается ей, кланяется и, опустившись на колено, целует руку — и Астори снова чувствует, как впивается в палец кольцо. Она носит его как замужняя жена, а не вдова, — всё ещё не может отпустить Джея. Не может поверить, что его нет.
Наверно, она никогда полностью с этим не смирится.
— Сегодня кратко, Ваше Величество, — сообщает Тадеуш, усаживаясь в кресле и расстёгивая папку. Астори кивает. Она знает, что им предстоит поговорить о Сайольском бале.
Сайоль, праздник Духов Щедрости и Веселья, приходится на Новый год, и их обычно отмечают вместе: зажигают свечи — обязательный атрибут, неизменный символ праздника — развешивают ленты, поют гимны, украшают пихты… Астори любила Сайоль в детстве, когда они праздновали его всем небольшим приютом. А потом закончилось детство… она стала жить одна… и с каждым годом очарование Сайоля сходило на нет.
Пока не появился Джей… и не подарил ей семью и тепло. Астори вечно будет ему за это благодарна.
По традиции Сайоль в Эглерте отмечают с размахом: ставят крупную наряженную пихту на площади, устраивают уличные выступления, а в Серебряном дворце задают грандиозный бал. Этот обычай берёт начало то ли в тринадцатом, то ли в четырнадцатом веке. Родовая знать и самые видные люди страны в одну из предсайольских ночей веселятся в королевской резиденции, а простым людям остаётся лишь наблюдать за ними по телевизору или попытать счастья в лотерее, где разыгрываются пятнадцать пригласительных билетов.
Астори смутно помнит, как проходил этот бал при покойном короле: много блёсток, конфетти, звон бокалов, свет, музыка и несмолкающий смех. Шумно и весело. В этом году должно пройти так же, если всё сложится, как надо. Единственное отличие: теперь она будет в роли хозяйки. И Астори немного страшится этого.