— Рён в делах не участвовал, никто из задержанных не мог…
— Почему вы не думаете, — вмешалась Нанико, — что дело в вас?
Тай уставился на нее и несколько минут сверлил взглядом, а Зисс в это время разглядывал самого офицера.
В их первые встречи он выглядел более уверенным, чем сейчас. Может, всему виной опущенные плечи и мешки под глазами, а может недельная щетина, но Змей явно сдает позиции. Скорее всего, переживает за племянника.
— Думаешь, кто-то из тех, кого взял я? Почему я не подумал об этом?! — он ударил кулаком по столу.
— Но почему Рён? — спросил Зисс.
— У меня больше никого нет. — сухо ответил Тай. — Я всю жизнь забочусь о нем.
— А его родители? — спросила Нанико.
— Это не ваше дело. — отрезал он.
— Тай, что с ним? — больше молчать он не может.
— И это тоже не…
— Брось! — Зисс встал. — Мы друзья, мой отец помог ему, я имею право знать.
— С тобой я должен был поговорить не в участке, но, раз так сложилось, — Тай вздохнул, — придется начать здесь.
— О чем поговорить?
— Ваша история с «Лисом» похвальная, как и стремление помочь Лизе. Я сам ее знаю и продолжаю скидывать кредиты на ее счет, но это слишком.
Он бросил смартфон на стол. На экране была та самая фотография, которую они сделали в квартире Лизы.
— Рён сказал, что ты не против его работы в клубе. — сказала Нанико.
— Работа — это хорошо, а это… — Тай красноречиво указал на снимок. — Он человек взрослый, но жизнь у него…
Из остекленевших глаз полицейского покатились слезы и Зисс окаменел. Что делать? Как его успокоить?
Тай отвернулся, потратил несколько секунд, чтобы успокоиться, и снова повернулся к ним. По лицу видно, как ему сложно говорить о Рёне.
— У него налаживается жизнь. — прохрипел Тай. — Хлоя — прекрасная девушка, у нее хорошая семья, они приняли его, как родного. Я вот-вот вытащу его из Тринадцатого, отслужит несколько лет, поднимется по карьерной… Да твою мать!
Он ударил кулаком по столу и закрыл глаза рукой.
Видеть его в таком состоянии просто невыносимо, еще хуже осознавать, что ты приложил руку к этому приступу бессильного гнева.
— Я понял. — тихо сказал Зисс.
— Не подумай, я не какой-то там тупоголовый старовер, — Тай тяжело дышит, — и у меня нет претензий к тебе. Но не с ним.
— Я понял. — повторил он. — Просто скажи, что с ним.
— Ничего хорошего. — Тай упорно не хочет смотреть ему в глаза. — Но врачи справились. Твой отец очень помог, мы вернем долг, как только сможем.
Да плевать ему на долг, на все плевать, почему никто не может сказать ничего конкретного?!
— Он все еще в реанимации?
— Да, но скоро его переведут в палату. — Тай даже улыбнулся. — Нам повезло жить в это время. Лет тридцать назад никто и подумать не мог, что после такой аварии можно выжить.
— Если мы понадобимся — позвонишь, ладно? — он еще раз посмотрел на фотографию.
— Если продолжу косячить, меня отстранят от дела. — Тай тряхнул волосами и ловко собрал их в пучок. — Очевидных вещей не вижу.
— У вас стресс, можно понять. — сказала Нанико.
— Спасибо. — он невесело усмехнулся. — Я должен был сказать это. Ты ведь понимаешь?
— Конечно. — кажется, он уже мертв внутри.
— Ничего личного.
— Я понимаю.
— Сообщить, когда его можно будет навестить?
— Да, спасибо.
Вышел из комнаты не прощаясь. Ощущение, будто помоями облили с головы до ног. «Но не с ним». За кого он его держит? Даже если так, даже если допустить мысль о том, что между ними что-то могло быть, какого хера он сует в это свой нос?!
«Между нами что-то было. Это что-то уже случилось».
— Подожди. — Нанико взяла его за локоть. — Может, пройдемся?
Кивнул и потянул ее в сторону своего любимого места. Нашел его случайно, когда только перебрался в Двенадцатый. Искал место очередного собеседования, заблудился и вышел к реке. Понятия не имел, что она вообще существует, но обрадовался страшно.
Через объединенный город протекает несколько рек, одна очень широкая и две немного уже. В Шестом находится потрясающая набережная, широкая, асфальтированная, а на противоположном берегу возвышается он — город будущего, центр, куда стекаются все жители, чтобы потратить честно заработанные кредиты.
Шли долго, то и дело ныряли в переулки, пару раз пришлось перелезть через ограждения, но к реке все же вышли. Небольшой склон, заросший травой, спускается прямо к воде. Никому в Двенадцатом и в голову не придет облагородить это место, тем более там, ниже, стоит завод, который постоянно устраивает экологические катастрофы, сливая в реку отходы. На противоположном берегу стоят муравейники, высокие и низкие, длинные и одноподъездные, пристанища сотен людей. Вид, конечно, совсем не такой впечатляющий, как в Шестом, но тоже чего-то да стоит.
Сели прямо на землю, отбросив в сторону банки от газировки. Он провел рукой по мягкой траве и улыбнулся — в черте города зелень можно найти только в строго отведенных зонах, вся остальная территория закатана асфальтом. В кварталах выше Десятого на фонари вешают большие прозрачные банки с землей и растениями, растущими внутри, чтобы оживить улицы. Иногда он забывает, что будущее уже здесь, то самое, о котором писал Азимов, только уродливее.
— Ты переживаешь о нем? — спросила Нанико спустя добрых полчаса созерцания водной глади.
— Людям свойственно переживать о друзьях. — ответил он. — Он мог умереть. Понимаешь, что такое смерть?
— Смутно. — она кинула в воду камень. — Для меня смерть — это не быть, перестать существовать. Не мыслить. — добавила она чуть позже.
— А для остальных?
— О чем ты?
— Что ты почувствуешь, если потеряешь кого-то близкого? — он прищурился, чтобы солнце не слепило.
— Печаль. Мне бы его не хватало. Это недостаточно человечно?
— Не думаю, что кто-то способен словами передать горе, которое испытывают люди после смерти любимых. — он горько усмехнулся. — В детстве я много читал и когда я говорю «много», я имею в виду «нереально много», и никто не смог. А великих было много, менее великих — еще больше, и никто даже близко не подошел к описанию настоящей душевной боли, как мне кажется.
— И лягу тихо, смежу ресницы. И лягу тихо, и будут сниться деревья и птицы5*.
— Красиво. Чье это?
— Цветаева, русская поэтесса. — пояснила Нанико.
— Слышал, что русские очень мрачные.
— Лично ни с одним не знакома, но их творчество пропитано… В общем, если кто-то и способен говорить о смерти, то это они.
— Прочитаешь что-то еще? — попросил он.
— Мне снилось: мы умерли оба, лежим с упокоенным взглядом, два белые, белые гроба, — пауза, — поставлены рядом. Когда мы сказали — довольно? Давно ли, и что это значит? Но странно, что сердцу не больно, — пауза, — что сердце не плачет.6*
— Это просто ужасно. — несмотря на жаркий летний день по спине побежали мурашки. — В хорошем смысле. Черт, правда, я ни разу не слышал ничего подобного.
— Ты об этом говоришь? Об этих чувствах?
— Я сам не знаю, о чем говорю. — он потер ноги, чтобы прогнать холод, охвативший его. — Все ведь в порядке, да? Рён обязательно поправится, мы выбрались из этой передряги почти невредимыми.
— Ты не из-за этого переживаешь. — Нанико обняла его за плечи. — Я вижу больше, чем тебе кажется.
Он хотел спросить, что она видит, но промолчал, задавил этот вопрос внутри, потому что ответ знать не хотел. Вернее, вот он, ответ — лежит на поверхности, вертится на языке, но, если произнести его вслух, окажется, что это правда, придется с ней смириться и как-то жить. А «как-то жить» он устал.
— Ты больше не общаешься с Хлоей? — спросил он.
— Нет. Не знаю, почему.
— Она расстроилась, что ты биомех, вот почему. Решила, что Рён соврал ей.
— Он и правда соврал. — сказала Нанико. — Мы никогда не были парой. Интересно, что она скажет ему, когда его выпишут?
— Скорее всего, попросит уйти из «Лиса», чтобы сохранить отношения. Кстати, о «Лисе». — он достал телефон. — Самое время двигаться в сторону дома, если я хочу успеть на смену.
— Мы еще сюда придем? — спросила Нанико.
— Если захочешь. — он помог ей встать. — Может, когда-нибудь здесь появится что-то красивее, чем усыпанный мусором склон.
Они перелезли через ограждение и снова оказались в раскаленном солнцем городе.
«Вот бы Рёну показать это место». — подумал он.
«Только не с ним». — ответил ему голос Тая.
Наученный горьким опытом, решил зайти в «Синего лиса» с черного хода. Подошел к двери, потянул на себя и понял, что она заперта. Выругался, натянул капюшон на бейсболку и побрел к главному входу. Успокоился только когда понял, что никакой толпы у клуба нет. Да и откуда ей взяться, если все знают, что Рён в больнице?
Расслабился, даже улыбнулся от облегчения, открыл дверь и попал в толпу взбудораженных людей.
Первые несколько секунд на него никто не обращал внимания, и он уже собрался сбежать, как вдруг Курт, стоявший за баром, заорал:
— Зисс! Эй, парни, проведите его!
Один из охранников бесцеремонно схватил его за локоть и потащил к боссу, прокладывая им дорогу сквозь человеческое море как ледокол. Не тот опыт, который хотелось бы получить в жизни, но его хотя бы не лапают, наверное, от страха получить затрещину от громилы.
— Боже, дружище, ты жив. — Курт схватил его в охапку и даже поднял над полом на пару сантиметров. — Хорошо, что не мне придется объяснять посетителям, что случилось.
— Ты собрался на меня это свалить? — прошипел он.
— Друзья, тихо! — заорал Курт. — Прошу вас соблюдать спокойствие! Клуб начнет работу, как только Зисс объяснит нам, что случилось!
Толпа одобрительно загудела. Отлично, теперь еще перед ними выворачиваться наизнанку, будто его недостаточно сильно помяло в аварии, а утром — в участке.
Стоит и не знает, что сказать. Несколько десятков глаз устремлены на него, в зале стоит небывалая тишина, прямо жутко стало от этого человеческого единения.
— Давай, — Курт отступил на шаг назад, — расскажи, что случилось.
— Несколько дней назад, — он старался говорить громко, чтобы все услышали, — мы с Адамом попали в серьезную аварию. В нашу машину врезался внедорожник.
Рён сидит боком, потому что повернулся к Нанико. Яркий свет фар осветил салон.
— Я почти не пострадал, а он…
Осколки стекла летят внутрь.
— …а он…
Он видит, как Рён переводит взгляд на него за долю секунды до того, как искореженная дверь ударяет его в спину.
— …в больнице.
Почти упал на пол, но бармен вовремя его подхватил. Чувствует, как его положили, хлопают по щекам, кто-то кричит.
Крик становится громче, превращается в истошный вопль, кости Рёна ломаются с жутким треском, этот звук заполняет все его существо, он уже не понимает, кто орет громче, он или Рён, в голове кровавый туман, по лицу течет что-то теплое, кто-то…
— Я вызову «Скорую»!
— Погоди, погоди, он моргает! Эй, эй, парень, — кто-то держит его голову, — порядок? Зисс? Ответь мне!
— Я в порядке. — говорит, но не слышит себя, в ушах стоит какофония звуков, состоящая из криков и скрежета металла.
— Дать воды? Дайте воды!
Его пытаются напоить, но вместо этого только обливают ледяной водой. Что ж, это к лучшему, сознание медленно возвращается. Он увидел Иви, увидел Коракса, его голова лежит на коленях Моисея. Кого?!
— Эй, не дергайся. — Курт силой заставил его остаться на месте. — Полежи, переведи дух.
Посетители перегнулись через стойку, в зале шумно, кто-то плачет. Какого хрена?
— Помогите мне встать. — он сел и протянул руку бармену. — Пожалуйста.
Его подняли, охранники отогнали гостей от бара.
— Дайте ему воздуха! — крикнул Курт.
— Адам в больнице! — выкрикнул он. — Все настолько плохо, что его отвезли в Третий квартал! — толпа зашумела. — Но сейчас он стабилен. Я виделся с его дядей, скоро Адама переведут из реанимации в палату. Ему нужна ваша поддержка и помощь. — он нащупал терминал под стойкой и поставил его перед собой. — Все заработанные мной чаевые я переведу на его карту, чтобы он смог оплатить счета из больницы, когда ему станет лучше.
— И я переведу! — выкрикнула Иви, размазывая тушь по лицу.
— Мы все! — громко подтвердил Помпей.
— Как владелец «Лиса» я хочу сказать, что вложусь в это дело по полной! — заявил Курт. — Давайте покажем Адаму, чего стоит Тринадцатый!
— И Двенадцатый! — заорал кто-то из толпы.
— Одиннадцатый тоже тут!
— Десятый!
Коракс положил руку на его плечо и кивнул.
— Пойдем, помогу тебе переодеться.
Он с благодарностью оперся на него, и они вышли из-за стойки. Люди один за другим подходят к терминалу и совершают переводы, просто так, еще не дождавшись обслуживания.
— Ты зажег огонь в их сердцах. — сказал Коракс, когда они вошли в гримерку.
— Было бы еще эффектнее, если бы я разбил лицо, упав на пол. — он сел на диван и перевел дух.
— Все плохо?
— Мне никто ничего не говорит. — он стащил с себя футболку и запихал ее в рюкзак. — Общие фразы. «Он стабилен, скоро переведут». А сам я Ни хрена не помню!
— Может, это к лучшему. Вроде бы, наш мозг забывает травмирующие события. Ну, знаешь, пытается защититься.
— Знаю. — руки дрожат так, что пуговицы не поддаются. — Не поможешь?
— Мог бы не переодеваться, думаю, Курт бы понял. — Коракс наклонился к нему.
— Нет, эти люди отдают свои кредиты, чтобы помочь Рёну, я должен отработать на все сто.
— Ты свалился за баром на все сто пятьдесят. — заржал Коракс. — Готово. Сам выйти-то сможешь?
— Смогу. — он встал. — Спасибо.
— Да без проблем, друзья Адама — мои друзья.
— Слушай, — он успел схватить его за рукав до того, как Коракс вышел в зал, — я слышал твой разговор с тем мужиком. Ты делаешь что-то незаконное?
— Осуждаешь меня? — выбеленная бровь Коракса поползла вверх.
— Нет. Хотел сказать, чтобы ты был осторожен и, если что, обращался. — он подавил желание учить парня жизни и отпустил его.
— Учту. Давай, Зисс, впереди целый вечер и мы должны заработать кучу денег, чтобы помочь нашему другу.
Он знает, что Рён с ума сойдет, когда узнает об этом, но это того стоит. Глупый, упрямый Рён, который заботится об окружающих сильнее, чем о себе.
Осколки стекла летят внутрь, но, в следующий раз, он закроет его своей спиной.
Глава 18
Вечер в «Лисе» получился странный и тяжелый морально. Курт запретил ему подходить к столам, усадил его у бара, а охранников поставил рядом, как цепных псов. Громилы пропускали к стойке посетителей и, в целом, происходило то же, что и всегда, только теперь не он боролся за внимание клиентов, а наоборот.
Старался быть милым, улыбался, но каждый раз натыкался на жалостливый взгляд. Одна из посетительниц даже заплакала, а он запаниковал и не знал, что сказать, чтобы ее успокоить.
Все хвалили его за смелость, за то, что он нашел в себе силы выйти на работу, а он отвечал, что сидя дома сошел бы с ума, и это, отчасти, правда. На барном стуле чувствовал себя, как под стеклом, его видно из любого уголка клуба, как лучший экспонат, выставленный на витрине. Курт, конечно, получит кучу денег, ему выгодно нагнетать драму.
— Не могу больше. — простонал он и положил голову на стойку. — Можно мне передохнуть пару минут?
Громилы остановили девушку, которая собралась занять место у бара.
— Выглядишь хреново. — сказал бармен.
— Он всегда так выглядит. — Моисей достал листок с заказом. — Передай на кухню. А ты что, даже огрызаться не будешь?
— Иди куда шел, Леголас. — он махнул рукой.
— Долго мы всем клубом будем собирать деньги на благотворительность? — уходить Моисей не торопился.
— Можешь не скидываться, делов-то. — пробурчал Зисс.
— Ага, чтобы на меня все волком смотрели? — он помолчал, а потом спросил: — Он точно жив? На фотографиях видно, что машину просто наизнанку вывернуло.
— Если бы он был мертв, — в горле появился ком, — мы были бы в курсе.