— Просто мы все время вместе, только вдвоем. Будто в изоляции.
Муж кивнул. Света выключила воду, вытерла руки о кухонное полотенце и спросила:
— Хочешь что-нибудь посмотреть?
— Можно.
Они перебрались в зал. Муж разлил оставшееся после ужина вино, пока Света выбирала диск.
— У нас удивительные отношения, — сказал он несколько минут спустя, когда они сидели каждый в своем кресле и бездумно глядели на экран, не замечая смены кадров.
— Да. Когда я с кем-то говорю об этом, мне всегда кажется, что никто не понимает, что на самом деле нас связывает, — Света повернулась к мужу. — У всех всегда все так прозаично: измены, ссоры, соперничество — неужели нельзя найти решение? Попытаться понять друг друга? Но у нас же всё по-другому?
Он посмотрел на нее странным долгим взглядом, вдруг приподнялся и, перегнувшись через подлокотники кресел, поцеловал. Света привстала ему навстречу и обняла его за плечи, стараясь скрыть удивление. Она знала, что означают подобные поцелуи и не хотела испортить момент. В последнее время секс случался словно бы ненароком и всегда получался каким-то скомканным. Они будто стеснялись друг друга. Стыдились смешивать высокие чувства с простой физиологией. Света понимала, что ведет себя слишком скованно для женщины, которая уже пять лет в браке, но едва ли дело было только в ней. Мешали «удивительные отношения», которые они для себя придумали. «Слишком близки, — думала она про себя, — как Гензель и Гретель в сахарном домике». Но на этот раз всё было иначе. Она чувствовала себя желанной, поэтому отдавалась мужу со всей страстью, на которую была способна. Ей казалось, что теперь всё изменится, стена между ними рухнет и она сможет наконец впустить его в свое одиночество.
Второй раз включать фильм они не стали, хотелось просто поговорить. Свету снедало беспокойство, словно вот-вот должно случиться нечто, что перевернет ее жизнь и разорвет порочный круг, в котором она оказалась. Она чувствовала себя ребенком в ожидании праздника. Ей хотелось говорить: о своих чувствах, о том, что только что с ней произошло, но слова находились с трудом — она не понимала, что именно хочет сказать. Муж, кажется, разделял ее настроение. Он был взбудоражен и говорлив.
— Знаешь, она мне писала в фейсбуке… Что между нами, тобой и мной, что-то произойдет, из-за чего наши отношения изменятся. Она мнит себя проницательным психологом, если не больше, — сказал он, усмехаясь и пряча взгляд. — Она, вообще, странная, но тут, кажется, угадала.
— Вы говорили о нас? О нас с тобой? — Света поджала губы.
— Да. Так получилось. Она сама начала этот разговор, — он бросил на нее робкий мальчишеский взгляд. — В этом что-то есть. Она будто нажала на нужный рубильник, понимаешь? Я очень странно себя чувствую. Она подтолкнула меня к тебе.
— Вот как, — Света отвернулась. Атмосфера праздника улетучилась.
— Эй? Ты не обижаешься? — он глядел виновато.
— Нет, — Света заставила себя улыбнуться. «Нет причин для обиды, он ведь мужчина, в конце концов», — подумала она, чувствуя себя дурой из-за того, что даже не подумала о сексуальном подтексте его интереса к другой женщине. Сравнивая его с собой, она забыла, что платонические чувства увлекают далеко не всякого, и уж точно не мужчину. На самом деле он хотел другую, а она, его жена, была ближе и доступнее. К тому же перед ней он был виноват. Вот в чем дело.
— Я очень не хочу, чтобы ты обижалась, правда.
— Всё нормально.
— Я люблю тебя.
Она кивнула. Муж выглядел как-то особенно жалко, и Света снова почувствовала себя мудрой и взрослой. Злость улеглась.
— Я не собираюсь на тебя обижаться, было бы на что, — повторила она.
Он расслабился.
— Я боялся, что ты неправильно поймешь. Она мне нравится, с ней интересно, и я… хочу ее, да, — он снова взглянул на Свету, проверяя ее реакцию. — Если ты скажешь, я перестану с ней общаться. Хотя мне бы этого совсем не хотелось.
Света усмехнулась:
— «Или я, или она»? Это ты боялся услышать?
— Да, — кивнул он серьезно, хотя должен был бы знать, что Света никогда не предложит ему столь мелодраматичного выбора.
— Решай сам, что для тебя важнее.
— Конечно, ты, — не раздумывая, ответил он. — Просто это все так необычно.
— Я понимаю. Последний год был не очень, да? — Света отвела взгляд. Конечно, он заметил ее удрученное состояние, хоть она и старалась его скрыть. Всё это длилось уже так долго.
— И это… взбодрило нас.
«Взбодрило». Он был прав, эта девушка и правда что-то в ней перевернула. Света чувствовала себя странно: чувство нетерпения и ожидания не покинуло её, наоборот, только усилилось. Ей хотелось кричать, бить кулаками и кусать обивку кресла, на котором она сидела.
— Мы завтра с ней опять встречаемся. Ты не против? Просто пообщаться.
Света опять не нашла ни одной причины, почему она должна быть против. Ему тоже было одиноко всё это время, ему тоже нужен был друг, интересный собеседник.
— Ты хочешь ее трахнуть? — спросила она, натянуто улыбаясь.
Муж потерялся.
— Нет. Не знаю. То есть: наверное, но не завтра же. Так… в теории.
— Я не про завтра.
— Ну, я же уже говорил, что испытываю к ней.
— Взаимно?
Муж пожал плечами, но потом кивнул.
— Ясно.
— Эй? Ну это всё физиология, я не могу с этим ничего поделать. Если тебя это ранит, я не буду с ней встречаться, — обиженным тоном сказал он.
— Я хочу с ней познакомиться.
— Зачем?
— Должна же я знать, кому доверяю своего мужа, — Света усмехнулась, потом вдруг засмеялась, и смех вышел неестественным, истеричным.
— Ну зачем ты всё опошляешь? — сказал он с обидой. Он тоже не был чужд романтики, верил в «чудесные отношения», видел в них ловушку и по-своему пытался выбраться.
— Нет, все нормально. Мне просто любопытно. Может быть, я даже хочу этого. Меня так достала скука и рутина.
— Ты правда так думаешь?
— Да.
— Точно?
Света кивнула.
— Мы уже как-то обсуждали это, помнишь? Что секс на стороне не может перечеркнуть чувства. Особенно такие, как у нас. Так что мы ничего не теряем. А если перечеркнет, значит, они ничего не стоили.
— Я правда очень люблю тебя, — он серьезно посмотрел на нее. — И больше всего на свете боюсь тебя обидеть. Ты правда не обижаешься?
Света помолчала, копаясь в себе. Должна ли она обижаться на то, что он сказал правду?
— Нет, не обижаюсь.
— И если что-то произойдет между мной и…?
— Ты просишь у меня разрешения?
— Нет. Но ты сама сказала, что не против… Чёрт! Я пытаюсь понять, о чем мы говорим, — он вдруг подскочил и заходил взад-вперед.
Света вздохнула, чувствуя, как на нее наваливается усталость. Она устала всё понимать и взвешивать. Чувство беспокойства и подступающей истерики спутывало мысли, они казались ей бессмысленными мотками перекрученных ниток — с какой стороны не подойди, всюду стянутый узел.
— Я не собираюсь тебе давать разрешение или что-то запрещать. Решай сам, — осторожно сказала она, пытаясь быть благоразумной. — Как я на это отреагирую, я не знаю. Я знаю, что ты меня любишь и что причин обижаться у меня нет, учитывая, что ты сам мне все рассказал. Но я не знаю. Просто не знаю.
Совладав с собой, она через силу улыбнулась мужу, который остановился перед ней и смотрел сверху вниз с настороженным выражением на лице. Он не понимал и требовал каких-то гарантий. Если бы для эмоций нужны были причины, она не чувствовала бы себя так плохо весь этот год. Собственные реакции нередко её предавали.
— В любом случае, нет необходимости всё так драматизировать, — вместо улыбки губы дернулись в нервном тике. Она так привыкла изображать улыбку, что она приросла к лицу.
— Боже! Что за бред мы несем? — муж вдруг схватил Свету за плечи. На его лице появилось раскаяние. — Прости меня. Сам не знаю, зачем я все это тебе наговорил. Бред какой-то, — он выдернул ее из кресла и крепко прижал к себе. Свете захотелось, чтобы вместо это он ее ударил. Одна пощечина, чтобы наконец избавиться от притворной улыбки, чтобы разреветься от жалости к себе и перестать искать правильные решения.
— Да нет, — сказала она и погладила мужа по спине. — Хорошо, что ты мне все рассказал. Мы не должны ничего скрывать друг от друга. Я в порядке, не беспокойся.
— Правда?
— Да.
— Мне нужно еще кое-что рассказать тебе, — он замолчал, собираясь с силами. — На той вечеринке, неделю назад, я ее поцеловал. Я был пьян, мы разговаривали, потом начали целоваться. Это вышло случайно. Но на этом всё. Больше ничего не было.
Он все еще обнимал ее, гладил, а Света, как в телевизоре, видела, как он целует другую — страстно, с надеждой на продолжение, а их общие знакомые ухмыляются и сочувствуют ненужной жене, оставшейся дома. Света превратилась в руках мужа в деревяшку, несгибаемую чурку твердой и тупой древесины. В ее воображении руки мужа шарили по телу незнакомой красивой девушки, и у него был тот же взгляд, каким он сегодня смотрел на нее, когда трахал.
— Пойдем спать. Я устала, — сказала она и, аккуратно высвободившись из его объятий, пошла в ванную. Ей хотелось остаться одной, чтобы понять, как быть с этой исповедью, как на нее реагировать.
Выдавливая зубную пасту на щетку, Света заметила, что руки дрожат. Она посмотрела на себя в зеркало и вдруг заплакала. «Нет никакой необходимости плакать, — думала она, вытирая слезы полотенцем, — он любит меня по-прежнему». Но слезы не унимались.
========== Правда ==========
— Только не ври мне, слышишь? Не смей мне врать, сука! — он держит меня за скомканную у плеча кофту, и я чувствую исходящий от неё запах — запах прокуренного кабака. Запах дешёвки. В глядящих на меня глазах злость, обида, слёзы. Я устала, я думаю о том, что, должно быть, основная разница между мужчиной и женщиной в том, что он может убить меня голыми руками, а я его — нет. Он вглядывается в меня, пытаясь прочитать в лице ответ на свои сомнения, возможно, видит его, но не хочет в это верить. Он задает неправильный вопрос.
— У меня никого нет. Ты параноик.
— На меня смотри! — он поворачивает мое лицо к себе, держит за подбородок, грубо сминая пальцами щёки. Такой сильный, злой и беззащитный. — Это правда?
— У меня никого нет. Я была у подруги, хочешь позвоню ей?
— Да вы все заодно, — он отталкивает меня, идет вглубь квартиры, но оборачивается.— Звони, послушаю, как она врёт. Где Стас?
— У мамы. Незачем ему видеть твои истерики, — я набираю номер, прежде чем успеваю объяснить цель звонка, он выхватывает у меня трубку. Если он не знает, где Стас, значит, туда еще не звонил. Можно просто было сказать, что я была у родителей, вот дура. Кто ж знал? Я стою, прислонившись к стене прихожей, возле двери на кухню и слежу за его лицом, пока он говорит с моей подругой. Она ему врёт, но её лжи он верит охотнее, чем моей правде. Я бешусь, потому что чувствую себя виноватой. Иду к зеркалу, смачиваю слюной ватный диск и стираю расплывшуюся под глазами тушь. Изо всех сил сдерживаю себя, чтобы не начать истерить. Он кладёт телефон передо мной, уходит на балкон курить и думать о самоубийстве. Я понимаю его лучше, чем он думает. Столько лет вместе.
Ненавижу это. Демонстративность, с которой я делаю вид, что ничего не происходит. Сарказм, который не могу сдержать, когда отвечаю на его нападки. Смех, который у меня вызывают его бессильные обиженные действия. Стерпится — слюбится, говорит мама, но это невыносимо — невыносимо жить с тем, кого нужно терпеть. Я хочу уйти, но он запер дверь и отобрал у меня ключи. Хорошо, господи, как хорошо, что я увела Стаса — больно видеть его красное заплаканное лицо. То, как он, такой маленький и испуганный, прячется под журнальным столиком и думает, что его там никто не найдет. И как трудно сдержать себя, чтобы не сорвать на нём злость на его никчёмного отца.
Ненавижу. Смотрю в зеркало и крашу губы: просто так, чтобы позлить — идти мне некуда. На кухне на столе стоит початая бутылка водки, работает телевизор. В этом тоже демонстративность, мы повторяем заезженный сценарий семейного скандала. Я переключаю каналы, делаю громче. Телевизор орёт на всю катушку. На кухне появляется он, идёт к телевизору и выключает его, нажав на кнопку. Я кидаю в него пульт, целясь в голову. Он его ловит и говорит:
— Перестань.
— Что перестать? Что перестать? Что перестать?! — кричу я, как заведённая.
Он молчит. Он кажется спокойным, теперь ненормальная здесь я. Он не верит ни единому моему слову. Когда он так смотрит, мне хочется оправдать его ожидания, рассказать всё, что он хочет меня услышать: где, с кем, сколько раз. Да-да, все знают, кроме тебя, да-да, все смеются над тобой, жалким рогоносцем. Это правда.
Год назад я уехала в другой город на учёбу и неожиданно влюбилась. Вернувшись, я уже не могла жить как раньше, поэтому призналась. Хотела уйти, собрала вещи, взяла за руку сына, но он не пустил. Запер в квартире, как сейчас, выволок плачущего Стасика из–под стола, усадил на колено и приговаривал: она хочет нас бросить, Стасик, мы ей не нужны, ну и пусть убирается к чёртовой матери, правда? Э, нет, никуда она не уйдет, я пошутил, не плачь. Это же наша мама, куда она пойдет? Её дом здесь… Подбрасывая на колене, как в игре «по кочкам», улыбался так мерзко, будто стал другим человеком. И его бросишь, тварь, и его? Раньше он таким не был. Продержал нас взаперти четыре дня, потом позвонил моим и своим родителям и сказал, что я хочу бросить семью. Вынес сор из избы.
Я ухожу из кухни в комнату, сажусь на диван. Он идет за мной следом, садится на корточки напротив.
— Почему ты не осталась у родителей вместе со Стасом?
— Ты им звонил? — спрашиваю я. Боже, хорошо, что я не сказала, что осталась у них. Почему я не осталась? — Потому что не хочу, чтобы они думали, что у нас проблемы.
— У нас нет проблем, — он встает и ходит по комнате. — Что вы делали?
— Пили, — говорю я наугад. — Разговаривали. Я устала, Жень. Давай это прекратим.
— Что прекратим? — вдруг вскидывается он, подбегает ко мне и нависает. — Куда это ты собралась?
— И что ты мне сделаешь? — я начинаю смеяться в истерике, и он бьёт меня по щекам, чтобы я перестала. — Что? Что?
— Что я сделаю?! — он трясет меня, как куклу, пытаясь вытрясти ответ. — Ничего! Слышишь? Ничего! Это всё ты! Ты! Мерзкая тварь! Хоть бы сына пожалела!
— Я уйду от тебя.
— Нет.
— Уйду, — повторяю, как обиженный ребенок, и отворачиваю от него горящее лицо.
— Не уйдёшь, — снова мнёт пальцами мои щеки. — Ты любишь меня.
Я вырываюсь и вытираю лицо ладонями. Щеки горят от пощечин. Он не прикладывал силы, когда бил, он был чертовски осторожен. Ненавижу. Я вскакиваю с дивана и кружу по комнате, как пойманная птица. Вытираю слёзы, запираюсь в ванной, чтобы умыться и подумать о самоубийстве. Он колотит в дверь кулаком. Я сижу на краю ванны и пытаюсь перестать реветь. Гляжу в зеркало — выгляжу отвратительно, дешёвка. Закрываю голову руками, вздрагивая от ударов в дверь. А я всего лишь провела ночь в гостинице, потому что хотела побыть одна — без сына, без семьи, без отношений. Маленький отпуск — и смех, и грех, кто теперь в это поверит?
Тогда — год назад — приехали и его, и мои родители, начались долгие разговоры. Кружение вокруг да около, уговоры, угрозы, вызывание к совести и материнскому сердцу. Бесконечное застолье, похожее на поминки; испуганное личико Стасика, которого каждый тянет на свою сторону; тыкание меня носом в измену и собственную никчёмность — непутёвая мать, гулящая жена, тварина. Проси прощения, вымаливай, дура! Кому ты нужна, кроме него? Стерпится — слюбится. Родителей Жени уложили на полу, потому что другого места в квартире не нашлось. Под их гулкий храп тихо шуршали простыни и скрипел диван. Женя зажал мне рот рукой, но я бы не стала кричать — слишком сюрреалистично быть изнасилованной собственным мужем на глазах у его родителей. И смех, и грех, кто в такое поверит?
Щеколда не выдерживает, шурупы летят мне в лицо. Я сжимаюсь, думая, что он ударит, но он встает на колени и начинает целовать — щёки, глаза, губы.
— Дура, — говорит он в перерывах, — я ж люблю тебя, зачем ты так со мной?