Комментарий к 4. Ради него
**6.** «Безумным его называли…» — полицейский, которого схватил и пытал Леви в лесу во время арки переворота в столице, назвал его «безумным», когда Леви сломал ему руку.
========== 4.1. Крысы (Экстра) ==========
Около 840-го года
Подземный город под столицей Митра
— Как же мерзко тут… воняет.
Фарлан глядит на товарища, а у того лицо бледное, в испарине, и думает, уж не заболел ли он. Фарлан протягивает Леви чистый платок, чтобы он мог утереть им лицо. Правда, вместо того, чтобы вернуть его, Леви просто выбрасывает платок в ближайшую кучу мусора.
— Эй! Ты чего творишь?! — возмущается парень. — Это мой единственный чистый носовой платок…
— Уже не чистый.
— Но его же можно постирать!
— Это не обязательно. Я достану тебе другой.
Фарлан с недовольством сверкает глазами, но помалкивает. Ох уж этот Леви! Ладно хоть после каждого приема еды, когда им вообще удаётся что-то толковое поесть, он не выбрасывает грязные тарелки. Они вообще остались бы тогда без посуды.
Но стоит отдать ему должное. Леви — отменный воришка, так что дело за новым платком (а, может, и целой дюжиной таких) не заставит себя долго ждать.
Парни идут по узкой улочке Подземного города, перебрасываясь время от времени незначительными комментариями по поводу местности. Изабель — их подруга — уверенно шагает впереди, мурлыча себе под нос какую-то мелодию. Фарлан прекрасно понимает, что Леви тут совсем не нравится. Здесь действительно воняет помойкой ещё хуже, чем в других районах. Это самый захламлённый и бедный угол Подземного города, и даже их группа обычно не суётся сюда.
— Как думаешь, тот отряд уже потерял нас? — спрашивает Фарлан.
Они как раз пересекают переход между домами, где, в основном, обитают безнадёжно больные или пьянчуги.
— Если бы не потеряли, поверь мне, ты бы уже узнал… — отвечает Леви и не договаривает.
Его острый взгляд вдруг останавливается на дыре в ближайшем деревянном заборе. Он встаёт, как вкопанный, и почему-то долго гипнотизирует эту дыру.
— Эй, братишка, что такое? — Изабель тут же подскакивает к нему. — Что там, за забором?
После недолгой паузы Леви, наконец, произносит таким похоронным тоном, что любой чужак уже наделал бы в штаны:
— Лет шесть назад тут планировали сделать приют для беспризорных, но лавочку закрыли, потому что кто-то сверху зажал на это средства.
Фарлан наблюдает, как товарищ хмурится, как его кулаки сжимаются всё сильнее, отчего ему самому становится погано.
— Чёртовы… ублюдки, — шепчет Леви одними губами.
— В этом мире всё решают связи и деньги, — вздыхает Фарлан. — Когда выберемся отсюда, не хочу стать таким же зазнавшимся уродом. Хочу даже там, на поверхности, оставаться самим собой.
Леви долго молчит. На нём лица нет, он всё ещё мрачнее тучи.
— Хм, так, значит? — произносит он. — Жаль, я такого себе позволить не могу…
— Погодите-ка! Что это там виднеется? — между ними лезет Изабель, затем падает на колени и заглядывает в дыру в заборе. — Да твою ж… ох, нет!
Одним ловким кошачьим движением девушка ныряет за забор, ей ничуть не мешает привод на поясе, и вот, через мгновение, парням остаётся лишь наблюдать, как исчезают за ограждением её сапоги.
— Эй, Изабель! Ты с ума сошла? Стой! Да куда ж ты лезешь?
Фарлан пригибается и ползёт за нею следом, пока Леви, разбежавшись, перепрыгивает забор поверху. Теперь все трое стоят посреди широкого пустыря, где когда-то предполагалось выстроить здание приюта. Уже и фундамент заложен, и парочка внешних стен готовы, но не более того.
— Дурёха, не делаей так, — Леви сильно дёргает подругу за один из её «хвостиков».
Но Изабель молчит. Вместо ответа, она тычет указательным пальцем на пятерых беспризорников, сидящих под одной из недостроенных стен. От этой картины у Фарлана сжимается сердце: пятеро ребят, явно не старше десяти-двенадцати лет, как облезлые воробьи, ютятся около друг друга, одетые в какие-то обноски. Недалеко валяются кости какого-то мелкого зверя, возможно, грызуна; слева лежат две пустые банки из-под консерв. Парень сжимает кулак и представляет вдруг, как дети вылизывали остатки еды из этих банок… Ему почти становится дурно.
— Вот же чёрт, — шепчет он, затем уверенно шагает к одному из ребят.
Фарлан достаёт из-за пазухи два завёрнутых в бумагу ломтя хлеба и осторожно, опасаясь, что вся ребятня кинется к нему, протягивает хлеб мальчику лет семи. Тот сидит, привалившись плечом к каменной кладке, и едва моргает.
Никто из детей даже не шевелится, чтобы забрать из рук Фарлана хлеб.
— Эй, малыш? Давай, съешь немного. Потом поделимся с твоими друзьями, — произносит парень, а у самого голос предательски дрожит.
Мальчик поднимает тонкую ручонку, хватается грязными пальцами за ломоть, затем суёт себе в рот столько хлеба, сколько ему позволили силы отломить. Он начинает жевать очень медленно, будто с неохотой, и морщится.
— Бедняга! Наверное, тебе сначала надо попить, да? — не вставая с колен, Чёрч оборачивается. — Эй, Леви! У тебя есть в сумке фляга?
Его товарищ стоит на месте, как вкопанный, и вся его фигура напряжена настолько, что кажется, будто он вот-вот взорвётся. У Леви такое лицо, словно его окатили ледяной водой, а затем ещё и кипятком. Казалось бы, куда ещё удивляться? Да он каждый день, если захочет, может наблюдать такую картину на улицах Подземного города. И всё равно каждый раз его будто окунают с головой в дерьмо, в котором он и сам когда-то жил, благо, на пути попался Кенни и хоть чему-то его научил.
Леви всегда остро реагирует на то, что напоминает ему последние недели в борделе. Вонь, пустой желудок, пьяные крики мужиков… и крысиный писк по углам комнаты. Когда Кушель умерла, ему казалось, что весь мир оставил его. Эти дети, сидящие и лежащие тут, на голой земле, для него как адские стрелы, от которых ему уже не увернуться.
Как же он ненавидит этот мир. Он даже ненавидит людей, которых в глаза прежде не видел, но он убил бы их всех, не задумываясь — всех тех людей, которые заставляют этих ребят страдать. О них забыли, их бросили тут гнить после недавней эпидемии… А идиоты из военной полиции сидят по трактирам да на пропускном пункте дурью маются.
От злости и обиды у него скрипят зубы.
Крысы… — проносится в голове одно единственное слово.
— У меня нет воды, — шепчет Леви, затем оборачивается к Изабель, припоминая, что у неё в сумке есть припасы.
Она, прижимая к груди руки, с трясущимися губами и влажными глазами, тупо мотает головой.
— Изабель! — рявкает Леви, но она лишь делает шаг назад.
— Я н-не могу… Я не могу на эт-то смотреть! — она скидывает с себя сумку и, рыдая, бросается назад, к забору. Через пару мгновений её друзья видят, как Изабель взлетает на УПМ и скрывается за ближайшим зданием.
— Изабель! Да что с ней?!
Фарлан вскакивает, намереваясь кинуться следом, но вдруг видит, как Леви берёт из брошенной сумки полупустую флягу и еду — два яблока и чуть чёрствую булку — затем подходит к каждому из детей, пытаясь их накормить. Один мальчик, лежащий на земле, медленно садится и, когда Леви подносит к его губам флягу, а после нежно треплет по спутанной копне рыжих волос рукой, пытается улыбнуться.
Фарлан, как никогда, ощущает себя беспомощным. А он просто ненавидит себя такого. И сегодня он в который раз убеждается, что его товарищ — удивительный и чудовищно чувствительный человек. Леви чуть не каждый день заставляет их с Изабель прибираться в убежище, а в это самое мгновение совершенно не брезгует прикасаться к ребёнку, на которого даже местные крысы не позарятся.
Очередь доходит до пятого мальчика: он сидит, прислонясь к стене спиной, подтянув колени и низко опустив и спрятав голову, так что он похож, скорее, на обтянутую тканью горстку костей с грязной шевелюрой то ли каштановых, то ли чёрных волос. Перед тем, как потрясти его за плечо, Леви медлит, и Фарлан догадывается, почему.
Не нужно было им сюда лезть. Леви ещё не скоро забудет этот кошмар, напомнивший его самого много лет назад.
— Проснись, ну же. Просыпайся, мелкий, — Леви слегка треплет ребёнка за руку, но тот не двигается.
— Наверное, он умер, — произносит тихим голосом другой мальчишка. — Он сидит так уже долго.
Фарлан прижимает руку ко рту, а Леви вскакивает на ноги, затем делает какое-то нервное движение плечами. Его товарищ наблюдает, как он мечется тут, перед этими детьми, будто загнанный в угол зверь. Его губы шевелятся, но Фарлан ни слова не слышит. Он и так знает, что Леви, на чём свет стоит, проклинает сейчас всех и вся.
— Это не мальчик… — хрипит кто-то из беспризорных.
Фарлан еле проглатывает ком в горле:
— Что?
— Это. Не. Мальчик. — Мелкая девчушка лет шести чешет свою щёку тонким пальцем. — У неё сестрёнка и мама умерли недавно, и она перестала разговаривать. Мы предлагали ей съесть ту дохлую крысу, но она уже не шевелилась…
После этих слов Чёрчу страшно смотреть Леви в лицо. Ох, как же часто он видел у него это выражение! Наверное, если бы дьявол на самом деле существовал, это было бы его лицо…
Где-то вдалеке неожиданно раздаётся свист, и становятся всё отчётливей слышны злые голоса.
— Тц, только не теперь! — Леви бегло осматривает детей.
— Надеюсь, с Изабель всё хорошо. А если нет… Чёрт, Леви! Надо быстрее валить отсюда и найти её!
Но товарищ его словно не слышит. Он встаёт на колено перед неподвижной девочкой и пытается нащупать у неё пульс. Откуда-то с северной улицы снова слышится свист. Фарлан поропит Леви и обещает, что они вернутся сюда завтра, а сейчас им нужно уходить.
— Живая! — Леви убирает пальцы с шеи ребёнка и оборачивается. — Она ещё жива! Фарлан!
— Ты серьёзно? Да нет у нас времени, пойми! Я тоже хочу им помочь, поверь мне, но если не уйдём сейчас, придётся ввязываться в драку!
— Тц…
Леви думает, думает, пока гул голосов военной полиции не становится пугающе близко.
— Эй, пацан! Как тебя зовут? — спрашивает он, наконец, у одного мальчишки.
— Ян.
— Что там у тебя? Больная нога?
— Ага…
— Идти можешь?
— Не могу, сэр.
Леви ругается вслух и снова вскакивает на ноги. Его тяжёлый измученный взгляд встречается с глазами Фарлана. Тот встревожен не на шутку и уже топчется на месте.
— Леви, пожалуйста! Вернёмся завтра! Если возьмём кого-то сейчас, то сбежать не удастся!
— Эй, вы-ы-ы! — раздаётся за их спинами вопль полицейского. — СТОЯТЬ, ПОМОЙНЫЕ КРЫСЫ!
— Будьте вы прокляты, — шипит себе под нос Леви.
Бросая последний взгляд на притихших детей, он и Фарлан бегут в противоположную сторону, затем взлетают на УПМ. Сумка Изабель и несъеденные яблоки остаются на земле.
— И нас вы называете крысами? — орёт, что есть мочи, Чёрч с высоты. — Жалкие уроды! Лучше бы помогли этим детям!
— Не утруждайся, — кричит ему Леви после того, как им удаётся скрыться из виду. — Они и пальцем не пошевелят ради них.
Разумеется, потом он ведёт себя так, словно всё в порядке, и ничего не случилось. Однако Фарлан знает, при всей его недосказанности Леви будет продолжать накручивать себе, будто он никого не спас и никому не помог. Он промолчит, но не успокоится. Тех детей Леви так просто не забыть.
Изабель ждёт их недалеко от убежища. Она просит прощения, что расклеилась и убежала, на что Леви обзывает её «дурой» и с родительской строгостью треплет по голове. На следующий день он просит Фарлана задействовать его связи и привести тех детей к нему.
К вечеру Фарлан возвращается лишь с одним Яном. Мальчик рассказывает, что вскоре после ухода полицейских к ним пришли какие-то важные люди в костюмах и забрали остальных. Сам Ян оказался единственным, кому удалось спрятаться неподалёку.
— Я всё понял, — со вздохом произносит Леви. Он встаёт из-за стола, подходит к окну и долго пялится куда-то вдаль.
Фарлану ничуть не нравится такое настроение. Друг снова будет накручивать себя. Поэтому Чёрч делает то, что ему удаётся лучше всего в таких ситуациях: пытается утешить.
— Слушай, Леви. Я понимаю твоё состояние. Ты лучше моего знаешь, каково пришлось этим детям. Но пойми. Ты не можешь спасти всех и каждого. Это невозможно, не в нашем мире. Когда-нибудь придётся чем-то жертвовать… Не будь таким наивным, иначе ещё хуже сделаешь.
Леви скрещивает руки на груди и медленно оборачивается. На его лице снова непроницаемое выражение презрения ко всему и всем. Но Фарлан знает, что за этим пустым взглядом скрывается глубокая скорбь.
— Да, ты прав. — Леви шагает мимо и со злостью швыряет Фарлану в руки новёхонький носовой платок. — Я всё ещё слишком наивен для этой помойки. Спасибо. Ты раскрыл мне глаза.
Тогда ни он, ни остальные ещё не догадывались, с какими ужасами им придётся столкнуться в будущем. И встреча с полудохлыми беспризорниками превратится в памяти Леви в густой туман, который вскоре растворится среди новых кошмаров.
========== 5. Стекло и железо ==========
— Давно я так не любовался небом.
— Я тоже, честно говоря. Когда путешествуешь в одиночку, кажется, что у тебя полным полно свободного времени. Но на самом деле, когда ты один, тут уже не до любования звёздами.
Верена сладко потягивается и зевает, у неё снова улыбка на пол лица, а Леви сидит в инвалидном кресле, подперев кулаком щёку и какое-то время наблюдает за россыпью звёзд на тёмном небе. Отсюда, с веранды дома, вид открывается такой, что дух захватывает. Последнюю неделю небо всё чаще было затянуто тучами, и шёл дождь, но сегодня, наконец, погода наладилась. Даже ветер потеплел.
Падает очередная звезда, буквально за мгновение испаряясь за линией горизонта. И вокруг стоит такая тишина, что слышен шелест каждого листочка, осевшего в траву. Леви провожает скучливым взглядом падающую звезду, затем глядит на художницу. Она сидит на широких деревянных перилах веранды, улыбаясь и иногда болтая ногами, как маленькая. Что за жизнелюбивое создание!
За одиннадцать дней с той поры, как она тут появилась, из-за дождей ни Брауны, ни Оньянкопон так и не приехали его навестить. Леви был жутко раздражён, и раздражение это ему пришлось хранить в себе, потому что он больше не был один. Спустя дня три он вполне смирился с тем, что приходится делить обжитое пространство с чужим человеком. Так уж устроено, всю жизнь он только и делал, что привыкал к чему-то новому. Еще через четыре дня Леви осознаёт вдруг, что уже не ждёт приезда Браунов, ведь они могут нарушить установившийся здесь покой.
Странная она, эта художница, но, по его скромному мнению, в том и плюс. Другие люди просто не выживают в таком мире. Как и ему, ей повезло вовремя выбраться из подземелий, и, хотя на этом их беды не закончились, в конце концов все дороги привели сюда.
Леви перестаёт сравнивать её с другими, в итоге это просто надоедает. Порой она ведёт себя скромно и тихо, как церковная мышь: посиживает где-нибудь в гостиной и черкается в своём блокноте, бормоча что-то под нос, а порой посреди разговора вдруг пытается его рассмешить, и, даже если не получается, хихикает сама, ничуть не стесняясь.
Она соблюдает его негласные правила, особенно касающиеся чистоты, и ему это нравится. Она до страшного неуклюжая и с ужасающей частотой натыкается повсюду на острые углы мебели, или роняет на голову книги с полок, или случайно ударяет себя дверцей кухонного шкафа по лбу. Таких невезучих людей он ещё не встречал. Каждый раз, наблюдая подобную картину, Леви хочется дать ей подзатыльник или сказать пару ласковых… как в старые добрые времена.
Но он больше не капитан. И она не его сослуживец.
Однажды они едва не ругаются в пух и прах: во-первых, её жутко раздражает, когда Леви в очередной раз напоминает, что не собирается платить за помощь по дому, и, вскипая со злости, Верена почти замахивается на него метлой с воплями, что он — «твердолобый сноб, не принимающий бескорыстную помощь»; во-вторых, она питается поразительно плохо, и однажды Леви просто не выдерживает и чуть не силком заставляет её есть. Дело почти доходит до рукоприкладства, но неожиданно оба просто начинают улыбаться, а девица и вовсе хохочет, как ненормальная. Леви эта ситуация напоминает Ханджи, и как он пытался заставить её помыться во время одной долгой вылазки за стены. Тогда он её чуть не до потери сознания лупил, лишь бы эта глупая отмылась от недельного пота и грязи.