Эту скромняжку лэрд привел прямо в детскую, когда мы как раз ужинали. Зоуи кормила Гленна, который половину своей тарелки съел сам, размазав часть каши по мордашке, остаток же пришлось доедать с помощью экономки. Сет и я уже закончили трапезу, и теперь попивали молоко с медом, чтоб лучше спалось, а я еще и рассказывала сказку о “Трех Поросятах”, слушая которую Гленн, открыв рот, даже не замечал очередную ложку кушанья, запихиваемого в него добросовестной Зоуи.
— И вот, Волк дунул раз, — надуваю щеки и выпучиваю глаза, как жаба, чтобы показать в подробностях сие действие, мальчишки хохочут. Зоуи тоже прыскает в кулак. — Но каменный домик остался стоять.
— И дунул Волк еще раз, — мне снова приходится превратиться в пучеглазую жабу. — А домишке хоть бы хны. Набрал Волк много, много, много воздуха и … как дунул!
От моего выдоха слетает со стола бумажный кораблик, который мы собирались запустить в ванной, и падает на землю.
В этот момент как раз и открывается дверь, и на пороге восстает Теодор вместе со жмущейся позади него девушкой.
— Что здесь происходит? — гневно хмурит он брови, оглядывая нашу компанию.
— Па, — восклицает Гленн, тут же позабыв о каше, сказке и всем остальном.
Черты Эмерея в ту же секунду смягчаются и он, подойдя к малышу, подхватывает его на руки. Сет менее бурно выражает свой восторг, но по его лицу не сложно заметить, что он тоже скучал по отцу и рад его видеть. Это понимает и сам Теодор, другой рукой привлекая старшего к себе. Затем объятья достаются Зоуи. Я, понятное дело, удостаиваюсь лишь легкого кивка. И на том спасибо. И так буквально кожей чувствую, что граф недоволен моим присутствием в детской.
— А это ваша новая няня, мальчики, леди Сиселия, ─ представляет лэрд девицу. ─ Она будет с вами, пока Илин не поправится.
Сет тут же хмурится, в точности как отец и складывает руки на груди.
— Я уже взрослый, — с обидой говорит он. — Мне няня не нужна. Это Гленну. Да и вообще, зачем она нам. Пускай будут Зоуи и Эва.
— Сет, — вздыхает Эмерей. — Но у Зоуи и так полно обязанностей. А Эва… Думаю, ей не очень интересно с вами возится.
В эту минуту мне настолько становится противно и обидно. Вот значит как. За меня он отвечает. Знает, что я чувствую…
— Это неправда. Эве с нами не скучно, — упрямо сжимает губы Сет.
Понимаю, что становлюсь яблоком раздора, между отцом и сыном, и от этого еще больнее. Такого я уж точно не желаю.
— Ладно, мальчики, вам уже пора спать, — поднимаюсь со своего стула и с улыбкой прощаюсь со всеми, чтоб не дать конфликту разгореться. — Спокойной ночи. Завтра увидимся.
На душе скребут кошки. Быстро выхожу за дверь, но все же успеваю услышать, как Теодор нахваливает скромняжку Сиселию.
У меня получается сделать всего лишь два шага по направлению к своим покоям, как тишину вечернего замка сокрушает громогласный рев.
— Эва-а-а-а! — захлебывается рыданиями Гленн. — Эва-а-а!
Прижимаюсь спиной к стене и плотно прикрываю глаза, заставляя себя оставаться на месте, хотя сердце рвется, как сумасшедшее, к плачущему ребенку. Надо бежать, скорее, чтобы не слышать.
— Эва-а-а-а! — жалобно зовет малыш, уже не плача, лишь тихо икая от слез. — Э-э-эва-а!
Этот зов, он просто выдирает мою душу из груди, сжимает болезненным спазмом горло, вынуждает до хруста стискивать зубы.
— Моя Эва!
— Что ты с ним сделала, — прямо напротив меня возникает граф. Его руки заключают меня в ловушку, упершись об стену с двух сторон от моей головы. — Зачем, Эва? Что за гнусная и подлая игра? Как можешь ты манипулировать чувствами детей? Думаешь, я хоть на минуту поверил, что ты все забыла? Думаешь, я прощу тебе то, что ты сделала?
Я смотрю на него широко открытыми глазами и не могу вымолвить и слова. Его лицо настолько близко, что я могу разглядеть золотистые лучики, расходящиеся от черного зрачка до края светло-карей радужки.
— Я-я-я! — от страха начинаю заикаться.
— Ты, Эва. Ты! — рычит мужчина. — Сначала предаешь меня, забираешь последний шанс у моего сына, а теперь втираешься к нам в доверие!
— Тео, я не… не знаю, — пытаюсь что-то сказать в свое оправдание, но меня перебивают.
— Эва, запомни! Я никогда не даю людям второго шанса…
Я слышу, как от страха кровь стучит прямо у меня в ушах. Он и, правда, жуткий. Жуткий, страшный медведь, который защищает свое потомство. Не знаю, что такого ужасного натворила Эванжелина, но разгребать последствия придется мне.
— Даю тебе две минуты, — чеканит Эмерей. — Глен хочет, чтоб ты была с ним. И ты будешь! Но если снова предашь, если снова вильнешь хвостом и передумаешь, я не знаю, что я с тобой сделаю… Но гарантирую, тебе это не понравится.
Сглатываю липкий комок страха, застрявший в горле, и медленно киваю. Этого оказывается достаточно, чтоб лэрд отпрянул от меня и, развернувшись, пошел обратно в детскую.
В носу предательски щиплет, делаю несколько глубоких вдохов через рот, чтобы успокоится. Обидно и несправедливо, когда тебя обвиняют в том, чего ты не делала, но ведь слезами горю не поможешь. А начни я упираться и переубеждать графа, что я на самом деле ничего не помню, стало бы еще хуже. Давно известный факт — кто больше всего кричит, тот и виноват.
Пытаюсь унять разбушевавшиеся эмоции и нацепить на лицо маску умиротворенного спокойствия. Мальчикам уж точно не стоит видеть, как я расстроена. Вытираю ладонью одинокую слезинку, и считаю до пятидесяти. Этого точно должно хватить, чтобы привести нервы в порядок.
Прохладная стена холодит разгоряченный лоб, которым я в нее уперлась, ладони ощущают ее шершавую поверхность. Пальцы медленно проводят по золотистой завитушке узора. Прямо возле моей руки деловито куда-то спешит небольшой паучок. Он быстро перебирает длинными лапками и на тоненьких ворсинках, которых играют блики от светильника на стене. Рефлекторно дергаю рукой, чтобы смахнуть членистоногое на пол и мое тело словно пронзает электрический ток. Странный паучок не просто не смахивается со стены, а еще и мои пальцы намертво приклеивает к ней. Светильник несколько раз мигает и гаснет, меня трясет словно в припадке, боль пронзает каждую клеточку тела, ноги подкашиваются, и я начинаю медленно оседать на пол.
Помню однажды в детстве меня ударило током от неисправного выключателя. Мама сказала, что я родилась в рубашке. Меня спасли резиновые тапочки, в которых я ходила по квартире, и я еще долго потом с содроганием дотрагивалась до обугленной кнопки в ванной, а то и маму звала включить свет.
“Вот мне и конец” — успевает промелькнуть в сознании последняя здравая мысль. Я уже почти теряю сознание, но мое внимание привлекает небольшая черная птичка, похожая на стрижа. Откуда она появилась в закрытом помещении не известно, но упрямое пернатое летит прямо ко мне и с размаху врезается в солнечное сплетение. Меня с небывалой силой отшвыривает от коварного паука аж до противоположной стены коридора, и уже там я окончательно отключаюсь.
— Эва, ты слышишь меня? Эва, — знакомый голос словно продирается сквозь туман в голове. С трудом поднимаю тяжелые веки и вижу склонившегося надо мной графа.
— Эва, держись, слышишь. Док тебя поможет. Держись, девочка. Не умирай только.
Он прижимает меня к своей груди, словно ребенка и нежно баюкает. Под щекой я слышу, как сильно и тревожно бьется его сердце.
Такой слабости я не ощущала с тех времен, когда в одиннадцатом классе переболела корью. Тело кажется вялым и чужим, я лежу словно кукла, набитая ватой, и напряженно вслушиваюсь в тишину вокруг. Несмотря на то, что ни один звук ее не нарушает, чувствую, что рядом со мной кто-то есть.
Любопытство побеждает апатию, и я медленно приоткрываю веки. Рядом с моей кроватью, на которой я лежу, нахохлившись, как маленький воробушек, сидит Сет. Он взобрался на кресло с ногами и, обхватив руками колени, напряженно смотрит в противоположную стену.
— Привет, — шепчу я пересохшими губами.
— Эва! — лицо мальчика мигом проясняется, и он аккуратно берет меня за руку. — Ты очнулась!
В его взгляде столько теплоты и беспокойства, что у меня мигом влажнеют глаза.
— Куда ж я денусь, — хрипло шепчу, с трудом узнавая свой голос.
— Я так испугался. Думал… думал, ты как мама… ─ его голос срывается от волнения, и он отводит глаза.
— О, милый, такое бы вряд ли случилось из-за маленького безобидного паучка, — стараюсь утешить ребенка, ощущая непонятную вину, за то, что заставила его волноваться.
— Эва, какой паук? — брови Сета сходятся на переносице. Сейчас он, как никогда, похож на Теодора. — Зачем ты трогала алладис? Даже маленькие дети знают — когда они проверяют магические нити, их нельзя касаться.
— Подожди, Сет. Чего касаться? — невольно округляю глаза, пытаясь в уме повторить неизвестное слово.
— Ну, алладисы, Эва! — у него такой комично изумленный взгляд, что я невольно начинаю улыбаться. Внезапно мальчик хлопает себя рукой по лбу, отвратительная привычка, между прочим, и громко восклицает. — А, я же забыл, что ты много чего не помнишь!
Осторожно киваю, подтверждая его выводы, и с ожиданием смотрю на ребенка.
— Алладисы, это такие магические штучки. Они проверяют исправность нитей силы, которые питают все системы замка: свет, теплую воду в кранах, плиту на кухне, охранный контур. Как правило, их запускают вечером, чтоб никому не мешали. Да и расположены они достаточно высоко, чтоб малышня, вроде Гленна, не добралась.
У меня перед глазами сразу же возникает такая знакомая жителям Земли электрическая проводка. Значит, я была недалеко от правды. Ведь и у нас детишек сызмальства учат, что розетки опасные и засовывать в них гвозди нельзя. А я так глупо попалась. Кто ж знал, что это не обычный паук.
— Даже брату известно, что алладисы могут убить, — мрачно завершает Сет и с укором смотрит на меня.
— Обещаю, больше я к этим алладисам и пальцем не прикоснусь, — заверяю я не на шутку обеспокоенного мальчика.
Сет серьезно кивает в ответ и собирается выдать еще что-то нравоучительное, но двери со стуком отворяются, и в комнату входит Риган в сопровождении Лины, а за ними хмурый, как грозовая туча, Теодор.
— Сет, доктор сейчас будет осматривать Эву, — говорит он. — Тебе нужно выйти.
Мальчик тяжело вздыхает, пожимает в ободряющем жесте мою руку и соскальзывает со своего насеста.
— Пока Эва, — прощается он уже у двери. — Поправляйся.
— Обязательно, — улыбаюсь в ответ.
— Ну, как там наша пациентка, — подходит ко мне врач, сосредоточенно потирая ладони.
— Терпимо, — не отвожу взгляда от его рук. Меня немного пугает этот его жест. Что он задумал?
— Не бойся, Эва. Я просто тебя осмотрю. Даже дотрагиваться не буду, — успокаивающим тоном говорит он и протягивает надо мной ладони. Где-то минут пять поводя ими в сантиметре от поверхности моего тела, он заявляет:
— Все в порядке. Восстановление идет полным ходом, скоро будешь бегать. Но руку все же побереги.
Я сначала даже не понимаю, о какой руке он говорит, но, посмотрев на свою правую кисть, вижу, что она полностью замотана белыми полосками ткани.
— На ней ожог, Эва, — видя, куда я уставилась, объясняет Риган. — Но это тоже не страшно. Через неделю от него и следа не останется, я обещаю.
— Спасибо, доктор, — искренне улыбаюсь ему и краем глаза ловлю недовольный взгляд Эмерея, направлений, как это не удивительно, не на меня, а на лучшего друга.
— Риг, можешь оставить нас одних, — чеканит он. — Нам с Эвой нужно серьезно поговорить.
Глава 8
Удивленно смотрю на мрачного графа. О чем это он собрался со мной говорить? Да еще и наедине. Снова в чем-то обвинять будет? Может, думает, что я специально эту их магическую проводку испортить хотела. Саботаж устроила. Такая себе Женька-камикадзе.
— Тео… — хмурится доктор Эшли. Ему, видимо, тоже не нравится идея Эмерея. Все же не единожды он присутствовал при наших конфликтах.
— Я обещаю, что не буду расстраивать Эванжелину, — красноречиво взирает на него Теодор и Док, махнув рукой, сдается и выходит.
Меряю графа пристальным взглядом, не ожидая ничего хорошего. Мне ли не знать, какой он может быть. В комнате повисает напряженное молчание, нарушаемое лишь тихим тиканьем настенных часов. Стрелки в форме ажурных ключиков показывают три часа пополудни.
— Эва, — нарушает тишину Теодор, приседая в кресло, где еще недавно мостился Сет. — Мне очень жаль, что ты пострадала.
Коротко киваю, гадая, что он скажет дальше. Пока разговор не несет для меня опасности, но кто его знает, что отмочит в дальнейшем сей джентльмен.
— Теперь я верю, что ты ничего не помнишь, — наконец произносит он заветные слова. Мне бы радоваться, но за ними следуют менее приятные. — У тебя ума бы хватило не тыкать пальцем в алладис, даже чтобы доказать мне свою амнезию.
Плотно сжимаю зубы, чтобы не сболтнуть ничего лишнего. Вот вроде и поверил, но подал это в такой форме, что становится обидно. А я, между прочим, чуть не умерла.
— Я не знала что это. Думала обычный паук, — все же осмеливаюсь выдать что-то в свое оправдание.
Граф на эти мои слова лишь легко вздергивает бровь, но больше ничего не говорит.
— Теперь-то ты мне расскажешь, в чем я провинилась перед тобой? — спрашиваю то, что давно уже мне полагалось знать.
— Расскажу, конечно, — соглашается Теодор. — Позже, когда ты поправишься.
Раздраженно закатываю глаза, не понимая, чем мое состояние может помешать во время слушанья рассказа. Но знаю ─ стоит мне только начать настаивать, и Эмерей вообще замкнется.
— А ты что-нибудь вспомнила из своей прошлой жизни? — тут же интересуется граф.
И хоть он всем своим видом выражает деланное безразличие, в глубине его глаз я ясно вижу нешуточную заинтересованность. Что же ему так нужно от Эванжелины?
— Нет, — отрицательно мотаю головой.
Нечего давать человеку ложную надежду. Вдруг он думает, что я сокровища усопшего мужа где-то припрятала или завещание на дом.
— Хорошо, что это временное явление, — откидывается на спинку кресла лэрд, задумчиво переведя взгляд на окно. — По крайней мере, так утверждают доктора.
— Ну, я б не стала им настолько безоговорочно верить, — недовольно хмурюсь. Я-то знаю, что никогда ничего не вспомню. Невозможно вспомнить то, чего никогда не знал.
— Зря ты так говоришь, Эва, ─ не соглашается со мной мужчина. ─ Доктор Куинкей отличный специалист…
— Это тот, что мне мозги едва не поджарил? — невежливо перебиваю, всем своим видом выражая скепсис.
Скулы Эмерея внезапно чуть-чуть розовеют, и я с умилением смотрю на смутившегося графа. Надо же. И такое бывает.
— Хорошо, Эва, отдыхай. Не буду тебе мешать, — поднимается со своего места Теодор и в странном порыве протягивает руку, убирая упавшую мне на лоб непослушную прядь волос. От этого едва ощутимого касания меня словно бьет током, а мужчина резко отдергивает ладонь.
Смотрю в замешательстве на графа, а он не менее удивленно на свои пальцы, как будто не понимая, как такое могло произойти. А затем разворачивается и уходит.
Как только за лэрдом закрывается дверь, в комнату осторожно проскальзывает Лина.
— Леди, как же вы меня напугали! — качает она головой, прижимая к щекам руки. — И как так мы все не подумали, что вы можете забыть об алладисах.
Пожимаю плечами и слегка ерзаю на кровати, устраиваясь поудобнее. Что-то этот разговор меня слишком утомил.
— Зато лэрд Эмерей… — мечтательно закатывает глаза девушка, плюхаясь в кресло.
— А что лэрд Эмерей? — сонливость мигом слетает с меня, и я заинтересовано смотрю на свою камеристку.
— Он так переживал. Так прижимал вас к себе, ─ всплескивает ладонями служанка. ─ Никому на руки не хотел отдавать, сам в комнату внес и в кровать уложил. Еле спровадила его, когда вас переодевала. А вот доктору не удалось. Граф Эмерей от начала и до конца присутствовал, пока мастер Эшли вас лечил.
Мои щеки мигом заливает краска, когда я представляю перед глазами непривлекательные картины моего врачевания. Выглядела я в тот момент, наверное, как дохлая курица. Это только в книгах у девушек на руках романтичный вид. В жизни все оказывается намного прозаичнее.