— Так ты тут лежишь под чужой фамилией, Всеволод Юрьевич! Ты же Гаранин у нас. А записали тебя как? Дергайкин!
— Это тоже наша фамилия, — смеюсь тихонечко. — Родовая. По деду…
— Ну, так не знала я… думала, шифруешься. Давай тебя бульончиком покормлю, Севочка…
— Я сам, Васильевна, — прошу твердо. — Ты мне только подушки подложи поудобней.
Чувствую, как заскорузлые крепкие руки торопливо подсовывают подушки. Сажусь, стараясь меньше двигать перебинтованной шеей. Бомбануло меня знатно. Теперь как гусь лежу, с белой шеей. И Тайка моя в Париже страдает. А я ей даже через Сеньку передать привет не могу. Хлебаю бульон с яйцом и пытаюсь сообразить, что делать дальше. В ближайшее время меня отсюда не выпишут. Да и Таечка приехать не сможет. Во-первых, ее ко мне не отпустят, а во-вторых, сам не хочу. Ни к чему девочке видеть меня полудохлым. Пусть думает, что ее жених красив, умен и удачлив. А не вот это полосатое чмо с раненой шеей. Как же меня угораздило, блин!
Хлебаю унылую больничную юшку, а сам пытаюсь понять, почему мое семейство восстало против меня, да еще и помогло Мишелю из-под носа выкрасть Тайку. Неспроста на меня отец орал. И повод сам по себе ничтожный. Вернее, не так… Этот вопрос меня совершенно не касался. Не моя компетенция. Но милый папа перепутал меня с замом по логистике. С чего бы это?
Пытаюсь понять, как быть дальше. Лететь в Париж? Стоять под окнами общаги на Елесеевской? Орать дурниной, вызывая Тайку? Там она, или перевезли куда подальше? Сколько времени прошло, как она уехала с Мишелем? Неделя, кажется. За это время могли и замуж выдать за сыночка Хуаны. Нет, я не держу на них зла. Одно знаю точно — Тайка моя! И я отобью ее у этих напыщенных снобов.
«Нужно как-то связаться с ними… С Арсением, например. И пусть Светка плюется ядом, но мне нужно ее перетянуть на свою сторону. Обязательно! Она должна мне поверить и уговорить остальных хотя бы выслушать меня. И где этот придурок, укушенный пингвином? Почему он молчит? Не хочет ссориться с Арменом? Передумал Тайку за меня отдавать?
Чувствую, как в груди клокочет обида. За себя, за нас, за Тайку. Но ничего не поделать. Придется тащиться в Париж за моей девочкой.
Смотрю в окно, за которым немилосердно льет дождь, и пытаюсь сообразить, когда можно рассчитывать на выписку. Оперировал меня профессор Виленский, старинный знакомый Бека. Тот уже на себе все волосы выдрал. Никак не может успокоиться, что допустил меня к операции без всякой подготовки. Пока я в реанимации валялся, ему удалось туда просочиться. Генерал — одно слово. Вроде только бровью повел, а уже все бегут исполнять. Обещал меня сразу навестить, как только в палату переведут. Может, у него про мой айфон спросить? Хотя какой с него толк, если Таисия не отвечает…
Отставив пустую тарелку на тумбочку, еле-еле поднимаюсь с постели, потихоньку по-над стеночкой бреду в ванную. Зубы хоть надо почистить перед приходом Кирсанова, и умыться бы не помешало. Облокотившись обеими руками об раковину, смотрю на свою морду в мутное зеркало.
Небритая угрюмая харя. С Мишелем явно даже сравнивать нельзя. Того хоть на обложку журнала фотографируй. Молод, красив и богат. Спит в костюме от Бриони с портфельчиком Луи Виттона под мышкой. В ладонь встроен калькулятор, а в башку — многоядерный процессор. Говорят, его родной папаша еще тот умник был…
Может, и права безумная Хуана, ну на фиг дитятко за такого урода, как я, отдавать? Вон мешки под глазами, морщины… и шея не двигается. Терминатор, блин! Или Робокоп… Старый, никому не нужный экспонат.
«Оставь, как есть… не тревожь ее, — мелькает в башке досадная мыслишка. — Как бы не так! — ухмыляюсь недовольно. — Щаз! Я, конечно, дурак, но своей единственной любовью делиться ни с кем не желаю. Тайка моя. Точка!»
Ополаскиваю лицо чуть теплой водой. Вытираюсь маленьким махровым полотенцем и, заслышав, как открывается дверь в палату, и бас генерала, плетусь на нетвердых ногах навстречу.
— А тебе кто вставать позволил, Ган? — удивленно смотрит на меня Кирсанов. — Велено лежать и докторов слушать. А другой команды не поступало.
— Это… Бек… — тяну к бате слабую руку. Но он, шагнув ко мне, стискивает в объятиях.
— Живучий ты, Ган… Но напугал меня знатно… — бурчит мне на ухо Кирсанов.
«Вот он любит эти суровые обнимашки», — мысленно фыркаю я. Вот только раньше обдавал ядреным запахом пота, а теперь — селективным парфюмом.
— А где мой айфон, не знаете? — спрашиваю, обретая свободу. — Хочу своей девочке позвонить. Может навестит старого раненого придурка.
— Я звонил ей, — морщится Бек. — Сам не знаю как вышло, Ган. Набрал номер и она ответила. Сказал, что ты в больнице. И она встрепенулась такая… Говорит, я сейчас поеду к нему. Адрес больницы спросила… Но не приехала она, Ган. Херня какая-то получилась. А потом я сколько не звонил… Номер не в сети… Пробил по исходящему. Так она со мной из Парижа разговаривала…И все. И тишина. Никто больше не ответил…
Кирсанов неуклюже машет руками. Не генеральское это дело приносить плохие новости, а извиняться тем более.
— Да я уже с дуру решил, что дров наломал по самые помидоры, — вздыхает он. — Но будут еще девчонки…
— Ни хрена, — мотаю башкой. Медленно ковыляю к постели. Усевшись на край, хватаюсь рукой за спинку кровати. — Это ее родня увезла куда подальше. Дед этот… Император хренов… Его жена, идиотка. Аристократы, блин…Все это ерунда, Бек… Я все равно ее найду. Пусть она сама скажет, что я ей не нужен…
— Там вон гляди, — кивает Кирсанов на пакет, стоящий на тумбочке. — Апельсины, шоколад и отбивная с картошкой. Крепс специально для тебя в кабаке заказал. Все переживает, что ты вместо него угодил…
— Вот и хорошо, — бросаю спокойно. — У него семья, дети. А я как перекати-поле. За меня никто убиваться не станет. Вон родственники даже ни разу не поинтересовались.
— Я звонил твоему отцу, — крякает глухо Кирсанов. — Не пожелал разговаривать. Ну мы-то люди не гордые. Я все секретарю пересказал, телефон свой оставил… Но папаша твой так и не перезвонил, — негодующе бубнит он. Садится на стул напротив меня. Смотрит внимательно. — Что-то ты бледный, Ган… Как себя чувствуешь? В обморок не упадешь? Или лучше сестричку позвать?
— Нормально все, — упрямо мотаю головой. Голова идет кругом от странного поведения Таи и предательства семьи. Может и она переметнулась?
— Где айфон? — интересуюсь небрежно.
— В пакете, — кивает Кирсанов. — Насчет работы ты, Сева, не беспокойся. Крепс тебя на работу уже оформил. Больничный Веленский подписал. Выздоравливай и снова вливайся в строй, понял?
— Конечно… А тех уродов нашли, что гранатами кидались?
— Да, сразу взяли, — скупо роняет Кирсанов. — Вам с Асисяем даже ордена положены. Благодаря вам взяли этих засранцев.
— А свидетель этот дал показания?
— Ага, по скайпу. Как будто сразу не могли додуматься…
— А Асисяй, — спрашиваю, стараясь скрыть волнение.
— Да нормально с ним все, — Бек тяжело поднимается. — Давай поправляйся, — хлопает меня по плечу. — У нас дел невпроворот. Юлька ругается, что опять отчеты неверные подали..
— Знакомое дело, — усмехаюсь весело. — Пусть Крепс выдаст мне захудалый ноут и пришлет таблички. Я вечерком гляну.
— Смотри не перетрудись, — весело хмыкает Кирсанов на прощанье.
Как только за генералисимусом закрывается дверь, я хватаюсь за сотовый и быстро тыкаю в контакт брата. Трубку долго никто не берет и, когда я уже собираюсь нажать на кнопку отбоя, слышу недовольный голос брата.
— Чего тебе?
— Помоги мне связаться с Таисией. Христом богом прошу…
— Ты пьяный что ли? — раздраженно хмыкает брат. — Я не пойму, чего ты добиваешься, Сева? Твои выходки всех задрали…
— И что же я такого сотворил, дорогой Арсений Юрьевич? Я просто хочу поговорить с Таей. Если она мне откажет, не стану больше домогаться. И ваше прекрасное общество никогда обо мне не услышит. Но мне нужно услышать ее. А лучше посмотреть в глаза. Тебе, единственному я доверяю. Больше никому из вашей кодлы… Неужели я о многом прошу… Обычная встреча. При тебе или Свете…
Молчание в трубке меня бесит и доводит до отчаяния. Хоть головой бейся!
— Сеня, — прошу чуть тише. — Неужели я о многом прошу…
— Где ты сейчас? — резко обрывает мои мольбы брат. Неумолимый и бессердечный. Как будто он сам не гнал по Северному тракту до Москвы за своей Светкой.
— В «Нейроне», — бросаю коротко. — Мне тут кусок металла в шею прилетел.
— Ничего важного не задето? — с издевкой интересуется Арсений. — Все органы жизнеобеспечения работают нормально?
— Виленский оперировал. Значит все нормально, — усмехаюсь печально. Тон брата напрягает. Хочется нахамить или послать куда подальше. — Если так беспокоишься о моем здоровье, позвони ему лично…
В палату заглядывает медсестра.
— Всеволод Юрьевич, капельницу нужно поставить…
— Одну минуту, Валентина Ивановна.
— Подожди! — рявкает брат. — Ты действительно в больнице? Какого хрена ты там делаешь? И где Тая?
— Не переворачивай с больной головы на здоровую, — морщусь раздраженно. Ложусь на кровать, закатываю рукав пижамы. — Мне сейчас какую-то хрень поставят, я усну. Поговори, пожалуйста, с Таей. Мне очень нужно ее видеть…
— Сева, — рычит в трубку Арсений. — Если ты сейчас не придуриваешься… Поклянись! Матерью поклянись…
— Клянусь, — огрызаюсь я и в этот момент догадываюсь, что мне хочет сказать старший брат.
«Только не это, Господи! — поднимаю глаза к потолку. Потом перевожу взгляд на медсестру, устанавливающую флаконы лекарств на стойку.
— Минутку, — бросаю ей и сам замираю на месте.
— Она уехала к тебе, Сева. Наплела что-то про ранение. Оделась в кислотные тряпки сестры и вышла из дома. Витины младшие дочки потом сознались… Рассказали всякие байки, что Тае якобы звонил сам Кирсанов…
— А он и звонил, — сажусь на кровати. — И где она теперь?! — ору, не сдерживаясь. — Вы выкрали ее у меня и сами прое… прозевали то есть! И что теперь? Где мне ее искать, Сеня? Ты хоть понимаешь, что это значит, дурья твоя башка? Вы ее просто сдали врагу!
— Да какие враги, Сева, — печально вздыхает брат. — Ты же все придумал, признайся!
— Да ты оху… обалдел то есть, — осекаюсь я, заметив строгий взгляд медсестры. — Ты думаешь, я такой идиот, что ради шутки способен спалить Витин Астон? Ты хоть осознаешь, во сколько такая шутка сможет выльется… Кстати, а где этот замечательный отец?
— Он в больнице, Сева. И к нему не пускают. Света с матерью созваниваются с ним иногда.
— Молчи… Все из-за этих сумасшедших. Живешь там. Одним воздухом дышишь и сам в урода превратился, — растерянно роняю я. Тру лицо стараясь успокоиться. Резко поднимаюсь с кровати, давая понять медсестре, что никаких капельниц мне не надо.
— Напиши мне в Телегу отчет, — приказываю я брату. — Кто видел в последний раз. Где и когда? Если она с сестрами вышла на улицу, то куда делась потом? Где они расстались? И почему с ними не пошла охрана. Все, что сможешь накопать, Арсений. Понял меня?
В глазах темнеет, но я не собираюсь сдаваться. Делаю шаг, затем другой. Хватаюсь руками за шаткий столик и вместе с ним валюсь на пол.
— Всеволод Юрьевич, — слышу будто издалека голос медсестры. И ее заполошный крик. — Сюда! Кто-нибудь! Быстро!
Я отключаюсь. Погружаюсь в темную вязкую пустоту, где нет места любви и радости.
Прихожу в себя снова в реанимации.
— Что-то вы прыткий, Всеволод Юрьевич, — пеняет мне профессор Виленский. — Какая такая важная новость заставила вас подпрыгнуть? Вы бы еще отжиматься начали… Как мальчик, честное слово! Я вашему Беку уже выговор влепил. Ну, это надо же… Телефон принес! Детский сад «Стальные яйца».
Виленский хмурится, а мне становится смешно. Представляю, как маленький щуплый старичок отчитывает Бека. Кирсанов, конечно, голову склонив, выслушал. Но остался при своем мнении…
«Какая важная новость заставила вас подпрыгнуть? — бьется рефреном в башке. — Какая?» — силюсь припомнить и дергаюсь, как от удара током.
Тая!
Проворонила тебя императорская служба безопасности. Не уберегли влиятельные родственники. Как и где мне тебя теперь искать? Одно ясно, разлеживаться тут некогда.
— Выпишите меня, пожалуйста, поскорее, — прошу Виленского. — У меня невеста пропала. Похитили ее. Выручать нужно. Пока жива…
Последняя фраза сама срывается с губ.
Пока жива… Мать вашу!
Подхватиться бы сейчас и бежать, но даже рукой пошевелить не могу.
— Как же она пропала? — улыбается Виленский. — Среди белого дня исчезла? В Москве везде камеры натыканы… Если родственники в полицию заявили, отыщут по горячим следам. А ваше дело — поправляться, Всеволод Юрьевич…
Не верит мне, падла… Или реакции так проверяет. Может, думает, что у меня кукуха уехала. Ищу несуществующую невесту. А что… бывает…
— Она в Париже пропала, — сипло бросаю я. — За ней охотились. А родня не смогла уберечь…
— А сам-то ты ее чувствуешь, Сева? — наклоняется ко мне профессор. Смотрит внимательно, как на лабораторную мышь. Только говорящую.
Прислушиваюсь к себе. Что ощущаю? Страх за любимую? Некий ступор от временной безысходности. Дикую ярость от собственной беспомощности. Но только не пустоту. Я знаю, каково это — терять близких. Мама… однополчане… Но только не Тайка!
— Она жива, — шепчу Виленскому. — Напичкайте меня транквилизаторами и отпустите. И лишняя койка освободится, — шепчу, как заклинание.
По морщинистому лицу профессора пробегает легкая тень. Точно не отпустит, старый олень. Тогда сбегу!
Но, к моему удивлению, Виленский косится на дверь, затем на меня, будто на что-то решается. Потом быстро шагает к двери и захлопывает ее перед носом сестрички.
— Надя, чуть позже, — шипит раздраженно.
А вернувшись ко мне, смотрит задумчиво.
— У меня есть для вас предложение, Всеволод Юрьевич, — говорит медленно. Будто пробует на зуб каждое слово. — Можно попробовать гипноз. Мы ваш случай в основу диссертации моего ученика положим. А вы сможете узнать, где ваша девушка прячется…
— А последствия? — настороженно осведомляюсь я. — Потом в колоду не превращусь? У меня невеста молодая. Я ей здоровый нужен. Диссертация, конечно, дело хорошее, но мне руки-ноги самому пригодятся.
— Что вы? Что вы? — пугается Виленский. — У нас все с одобрения официальной медицины. Вы сможете понять, что повлияло на ситуацию. Пазлы в голове быстрее сложатся…
— Я подумаю, — бурчу упрямо. — Приставить писю к носу я и без гипноза могу. Аналитическими способностями боженька не обидел… Мне бы только на ноги встать, профессор.
Смотрю на него страдальчески.
— Ладно, — отмахивается он. — Все равно ведь сбежишь… Я вас как облупленных знаю. Назначим более интенсивную терапию. Но не вздумай даже рыпнуться к двери, Сева…
— А сколько времени вам надо? — наглею я. — Ее грохнуть могут в любой момент. (21a10)
Говорю, а у самого дыхание сбивается от отчаяния. Оторвал бы все умные головы и обратно бы задом наперед поставил. Не уберегли мою Таечку…
— До завтра еще в реанимации полежишь, а там посмотрим… Если абсцесс начнется, то сыграешь в ящик или овощем останешься, — обрывает мои расспросы Виленский и стремительно выходит из палаты. А я упираюсь взглядом в потолок и молю бога об одном.
Только бы успеть!
15
— Там тебя уже все заждались, — бубнит медсестричка Танечка и бодрым шагом катит каталку по коридору. — Это ж надо такое удумать! Не клиника, а сумасшедший дом. Все ходят, как у себя дома. Да еще нашему заведующему указания дают…
— Это ты кого имеешь в виду? — интересуюсь, повернувшись вполоборота.
— Да начальник твой притащился. И с ним еще гоп-компания…
— Кирсанов, что ли? — уточняю, улыбаясь.
— Ну а кто? Кого сюда еще впускают… Уже бы в штат оформили. Как на работу приходит… Разве это правильно?
— Конечно, — растягиваю губы в улыбке. — Ты нам чайку организуй, ладно?
— Так тебе нельзя, Сева, — мотает она головой. — Ни чай, ни кофе. Там танин. Тебя и так еле-еле из овощей в люди вывели…