В кармане снова пиликает сотовый и мы, вчетвером, подскакиваем на кровати.
Отец! Ой, мамочки! Отец! Слава тебе, Господи!
— Да, папа, — радостно блею в трубку. — Как ты там?
Говорю, а у самой из глаз текут слезы. Пытаюсь не всхлипывать.
— Сейчас включу на громкую связь. Мы тут все ждем о тебе вестей!
— Кто это мы? = хрипло и слабо осведомляется отец. — Ты вообще где, Таисия?
— В Париже, пап! Сегодня прилетела. Мы тут все вместе. Твои дочки!
— Ленки? — сипло смеется отец и слегка закашливается. — Вы опять у нас в спальне валяетесь?
— Папа! — начинают в разнобой вопить сестры.
— Цыц, куры, — тихо прекращает гвалт отец и снова обращается ко мне. — Ты с Севой вернулась или сама?
— Меня крестная с Мишелем забрали, пап. А Сева пропал, — всхлипываю я. Ловлю на себе заинтересованные взгляды сестер и тут же слышу отцовскую отповедь.
— Прекрати реветь, дочка. Если твое, то никуда не денется. А если денется, так и не твое.
«Чудесная философия, — думаю я, вместе с сестрами убирая из комнаты следы нашего пребывания. Бреду к себе и, плюхнувшись на кровать, утыкаюсь носом в подушку. Нужно принять душ и переодеться. Но нет сил даже встать. Может и я заболеваю? Закрываю глаза, с ужасом осознавая простой и непреложный факт. Сегодня и ближайшие дни мне предстоит спать одной. А я так привыкла засыпать в объятиях Гаранина. Чувствовать его тепло. Тереться ягодицами о его бедра. Ощущать его руки на своем теле. И любить… любить! Одного его! Всю жизнь!
Снова смотрю на экран. Глухо! Может Сева звонил, а я пропустила? Пролистываю сообщения и звонки. Ни одного пропущенного! И только сейчас понимаю, что такого просто не может быть. Ладно, мы с Мишелем поспешно уехали! Но Гаранин, вернувшись в ресторан, обязательно б позвонил. Пусть даже из вежливости. А если его сбила машина или застрелили на улице, как Мишкиного отца, то тогда бы Маша Гаранина не называла брата дураком. А сообщила бы дурную весть.
Трясущимися руками ищу скрепку в ящике тумбочки. Судорожно шарю рукою по фанерному дну. И выудив дейвас, прилагающийся к айфону, вставляю в маленькое еле заметное отверстие. Вытягиваю слот из айфона. Изумленно гляжу на симку, покоящуюся внутри. Это точно не моя! Та, которую купил Сева и лично вставил в аппарат, была желто-черной. А эта красная с белым яйцом. Другой оператор, блин! Мишель, больше некому! И только в ресторане я оставляла айфон на столе, а сама выходила в туалет. А значит, все было подстроено! Почему я ушла, не дождавшись Севу? Почему дала себя увезти? Как коза на веревочке, блин!
Чувствую, как меня сейчас разорвет от ярости. Бегу вниз, в апартаменты деда, и, влетев в белую гостиную крестной, натыкаюсь на удивленную маму и абсолютно спокойного Армена.
— Где Мишель? — ору, не сдерживаясь. — Я ему сейчас по голове настучу! Кто ему позволил разлучать нас с Севой?!
— Мишель действовал по моему приказу, — без всяких эмоций заявляет Арман де Анвиль. Невозмутимый и властный.
Папа рассказывал мне, как Арман хотел его подставить и забрать меня к себе. Но совершенно случайно влюбился в мою крестную.
— Садись, Таисия, — кивает он на кресло. — Давай поговорим, как взрослые люди. Если к Арсению я претензий не имею, то его младший брат не выдерживает никакой критики. Абсолютно. Он — подлец и ходок. И хоть старший брат его великодушно простил, как твой избранник, Всеволод даже не рассматривается. Он стар для тебя, а тебе еще рано замуж.
— Я люблю его, — упрямо мотаю головой. — Пожалуйста, отпустите меня к нему! Или дайте позвонить… Он же волнуется! Я просто пропала среди бела дня. Нельзя же так с человеком! Я прошу вас! Мама… дедушка! Вы же тоже когда-то были молодыми и тоже любили! Так почему же мне отказываете в этом? Тем более, что папа разрешил!
— Что тебе разрешил отец? — холодно роняет Арман. Смотрит на меня бесстрастно.
— Пойми, Таечка, — бормочет Лилия, — мы хотим тебе самого лучшего будущего. Хорошего мужа.
— Я уже выбрала! — кричу запальчиво. — Почему решаете за меня? Кто вам дал право?
— Формально я — твой опекун, — вздыхает Лилия. — И тебе уже исполнилось восемнадцать лет. Но я всегда считала тебя своей дочкой, Таечка…
— Ну поймите же вы меня! — кричу в отчаянии. — Отпустите, пожалуйста! Я все равно сбегу!
— Ну, это мы еще посмотрим, — мотает головой дед. — Сейчас ступай к себе. Ты сильно меня расстроила, Таис.
— Хорошо! — говорю с вызовом. Поднимаюсь с кресла и будто на деревянных ногах берду к себе. Бесполезно! Меня из дома никто не выпустит… Каждый вход охраняется. А после моей выходки дед точно приставит ко мне конвоира. Остается только…
— Я объявляю голодовку! — заявляю высокопарно. Да еще ногой топаю. Буду только пить воду!
— Попробуй, — отмахивается от меня Арман. — Ты просто не представляешь, как это тяжело.
— А если это не поможет, и воду перестану пить. Умру через неделю.
— Тая, я прошу тебя, — смотрит на меня крестная, но дед перебивает ее.
— Ступай к себе, дурочка! Надеюсь, к утру успокоишься, — флегматично фыркает дед. Его приказы никогда не подвергаются сомнению. У этого человека абсолютная власть в семье. Все прогнутся под волю Армана де Анвиля. Он так привык и не потерпит непослушания. Может лишить ежегодных выплат из трастового фонда, или сам фонд отдать кому-нибудь другому из родственников. Власть деда простирается на всех и на каждого…
— Но только не на меня, — упрямо заявляю я самой себе. Бреду в душ, где с ожесточением тру себя мочалкой. Все пытаюсь сообразить, как поступить дальше. Сдаваться нельзя! Это я знаю точно. Играть с дедом в поддавки опасно. Только стоит согласиться, и уже завтра окажешься где-нибудь на Карибах. Оттуда точно не удерешь! Чувствую, как от теплой воды саднят руки и ноги.
Вот это я расстаралась! Задумалась, блин!
Вываливаюсь из душевой кабины и внимательно смотрю на себя в зеркало.
— Вот так кроликов и разводят, Таисия Викторовна, — слышу я папин голос.
Ну что поделать, если я такая дура?!
— Только сражаться! — говорю своему отражению. Пока не знаю, как, но без боя я точно не дамся.
Накинув халат, выхожу из спальни и тотчас натыкаюсь на прямую спину Лилии. Крестная стоит у окна и задумчиво разглядывает виднеющуюся из-за деревьев верхушку Эйфелевой башни.
— Таечка, — поворачивается ко мне Лили. — Нужно успокоиться и все решить миром. Завтра ты сама проснешься и поймешь, что Сева — не твой человек. Просто и я, и Арман сталкивались с такими людьми. Мы хотим тебя уберечь, доченька…
Вглядываюсь в красивое холеное лицо крестной и внезапно вижу перед собой совершенно чужого человека, не способного прислушаться и понять.
— Я вам не дочь, Лилия Михайловна, — бросаю с вызовом. — И никогда ею не была. А мой отец совершенно не против Севы. Он благословил наш брак! А вас и дедушку я не просила лезть в мою жизнь! Она вас не касается! Понятно?
Перехожу на крик, сжимаю руки в кулаки. Ни разу не леди! Зато крестная, выпрямив и без того безупречную спину, глядит на меня печально и бесстрастно.
— Вполне, — кивает невозмутимо и, развернувшись, стремительно выходит из комнаты. Ни слова попрека или осуждения. Никаких эмоций.
«Холодная стерва, — думаю я, упав на кровать. Реву, сжавшись от отчаяния. Стараниями Лили и деда мы разлучены с Севой навсегда! Связи нет. Да и в дом его теперь никто не пустит! Прав Севочка! Абсолютно прав! Безумная Хуана! Разрушила наше счастье! Гадина!
— Ты чего так кричала? — спрашивает Шарлен, входя ко мне в комнату. За ней, как ни в чем не бывало, тихонечко входят другие Ленки. Мадлен плюхается в кресло, а Элен садится за туалетный столик. С любопытством оглядывает все мои украшения, висящие на фарфоровой руке. А затем вытягивает из вазочки два резных камушка. «Печеньки».
Я не знаю, откуда они взялись. Нашла как-то в вещах Алисии и забрала себе. А потом заметила, когда долго их держишь в руках, то происходит что-то хорошее…
— Это память о моей маме, — бросаю коротко. Если Ленка узнает о волшебстве, обязательно выдурит или стащит.
— Где-то я видела похожие, — хмыкает она, осторожно укладывая камешки в вазу из Мейсенского фарфора.
— Так что за вопли? — снова задает вопрос Шарлен, растянувшись рядом со мной на кровати.
— Поругалась с Лилией, — признаюсь я, чувствуя острую необходимость поделиться своим горем. — Меня специально вывезли из Москвы по приказу деда.
— Разве не из-за папы? — спрашивает Мадлен, накручивая на палец точно такие же, как и у меня, рыжие волосы. Рецессивные гены нашего папочки напали не только на меня.
— Ой, терпеть ее не могу, — важно хмыкает Элен. — Отец любит над ней причитать. Лилечка. Лилечка.
Мои губы расползаются в улыбке. Сестрица так похоже передразнивает папу.
— Нет, меня специально разлучили с любимым, — жалуюсь я Ленкам и слышу в ответ напряженное сопение.
— Он просто обязан выкрасть тебя, — авторитетно заявляет Шарлен. Мадлен кивает, а Элен, как самая старшая, смотрит на меня внимательно.
— А что тебе мешает вернуться? Завтра выйди, будто на прогулку, и сразу поезжай в аэропорт. Купи билет и лети к своему милому. Подумаешь!
— Меня не выпустят из дома. Дед наверняка поставил охрану. А я объявила голодовку.
— Класс! — восхищенно тянет Шарлен, но сестры одергивают ее.
— Мы принесем тебе еды, — заговорщицки шепчет Мадлен.
— И выведем из дома, — подмигивает Элен. — Мы с тобой похожи. Наденешь мои вещи и пойдешь гулять. Только билет заранее не покупай. Служба безопасности дядюшки Армана свой хлеб ест не зря. Деньги у тебя есть? — смотрит внимательно. — А то я из своих дам… Потом вернешь.
— На билет хватит. А там Сева встретит…
— Сева? Гаранин? — восклицают хором Элен и Шарлен. — Ну, он реально крутой! И такой сексуальный…
— Фу-у-у! Он старый, — надувает губки Мадлен.
— Много ты понимаешь, — обрывают ее сестры.
— А когда свадьба? — спрашивает Элен. И я вижу, как у нее загораются глаза.
— Наверное, летом, — вздыхаю я. — Только бы папа поправился и уговорил дедушку…
— Так папа за тебя? — радостно визжат сестры. — Уиии! Мы будем самыми красивыми подружками невесты.
— Чур, букет мне! — кричит Элен. — Я хочу следующей выйти замуж!
— За кого? — вскрикиваю я, подскакивая на кровати. — Ну скажи, Ленка!
Сестры хихикают, и я понимаю, что им известен возлюбленный Элен.
— Это Мишель, — сдает явки и пароли Шарлен. — Но он на нашу Эл не обращает внимания.
— Все о тебе вздыхает, — обиженно заявляет сестрица и добавляет подозрительно. — Вы же обручились. Почему ты разорвала помолвку?
— Я люблю Севу Гаранина! — заявляю в полный голос и тут же сталкиваюсь с яростным взглядом Светланы, замершей на пороге. Светлые волосы заплетены в мягкую косу, а бледно-голубой шелковый халат мягко облегает налившуюся грудь и немного выступающий живот. Вот только на лице застыла гримаса раздражения.
— Смелое заявление, — цедит надменно моя любимая сестра. Но смотрит очень холодно и с неприязнью. Лана де Анвиль, собственной персоной. Величественная и отстраненная.
— Выйдите, — командует она моим сестрам. — Мне нужно поговорить с Таей наедине.
Сестры нехотя поднимаются и, поникнув, послушно выходят из комнаты.
— Шарлен, захлопни дверь, — резко приказывает Света. Я во все глаза смотрю на нее и не узнаю. Вместо моей доброй и нежной сестрички на меня смотрит совершенно чужая женщина. Не иначе, как Безумная Хуана покусала.
— Почему ты так себя ведешь? — шепчу обалдело.
— Я? — изумленно переспрашивает великолепная Лана. — За собой последи, Таисия… Ты своими выходками любого до белого каления доведешь. И кто тебе позволил так разговаривать с моей матерью? Ты вообще кто?
— Почему она лезет в мою жизнь?! — восклицаю запальчиво. — Кто ее просил?
— Твой отец, — пожимает Лана плечами. — Когда твоя мать тебя бросила. А она тебя бросила, Тая. Убили ее потом… Так вот, в тот момент дядя Витя вообще-то был в России. Он, правда, вылетел первым же рейсом, но тебя, моя милая, приняла из рук этой кукушки моя мать. Выкармливала тебя. Таскалась с тобой по врачам и, когда ты рыгала от смеси, подбирала тебе новую. Хотя, если так подумать… зачем она лезла в твою жизнь? У нее, между прочим, двое детей на руках осталось после гибели мужа… Отвез бы тебя крестный к матери и тетке. Сейчас нам спокойнее было бы.
— Наверное, я виновата. Зря повысила голос, — цежу, все еще не желая простить Лилю и Мишеля. — Но я люблю Севу. А все против меня! — восклицаю запальчиво. — Даже ты!
— Ну да… ну да… У тебя любовь, а остальные даже не знают, что это такое. Не доросли… Ага! Только Сева сломает тебе жизнь, девочка. Будешь потом волосы рвать.
— Почему ты так уверена? — сиплю негодующе.
— Я знаю эту семейку. Сева — подлец. Хотя мне, наверное, нужно его поблагодарить… Не предай он брата, мы бы с Арсением не познакомились.
— Ты меня не переубедишь! — выкрикиваю, чувствуя, как все закипает внутри. — Никогда!
— Я и не собираюсь, — надменно цедит Лана и негодующе поводит плечом. Звезда подиума, блин!
— Тогда зачем ты пришла? — хмыкаю обалдело.
— Вот, — тонкая рука Ланы опускается в карман шелкового халата и выуживает оттуда что-то мелкое. — Возьми. Мишель просил передать.
Вижу, как на белую столешницу туалетного столика ложится маленькая полосатая карточка. Моя симка!
Кидаюсь за ней, а потом к сестре.
— Светочка, моя дорогая!
Но она делает шаг в сторону.
— Не трогай меня! Никто из нас не желает общаться с тобой, Таисия, — заявляет холодно. — Ты сегодня перешла все границы. И мы с Мишкой объявляем тебе бойкот.
— Как-нибудь переживу, — отмахиваюсь, глотая слезы. По сути, двое самых близких людей перешли в стан врага.
— Вот и отлично, — холодно кивает Света. — Только не думай, что, чмокнув мою маму в щеку, ты заслужишь прощения. Ты никто, Тая. И звать тебя никак!
Света круто разворачивается и выходит. А я в изнеможении падаю на постель. Раскрываю ладошку и, не веря своем счастью, смотрю на самую главную драгоценность. Любуюсь, блин! Сейчас я ее поставлю в айфон и сразу же позвоню Севе. Но почему-то не двигаюсь с места. Где-то в глубине души просыпается совесть. За ней — раскаяние.
«Лиля — единственная мать, которую ты знала. И Светка с Мишкой — самые родные», — внушает мне совесть папиным голосом.
Тяжело поднявшись с постели, чувствую себя опустошенной. Будто душа умерла… На ватных ногах подхожу к туалетному столику и, достав из вазочки свои волшебные «печеньки», снова возвращаюсь в кровать.
«Пусть завтра мне удастся вырваться из дома и уехать к Севе!» — загадываю я, еще не зная, что меня поджидает за поворотом.
14
Сева
Я быстро прихожу в себя после операции. Опять знакомый «Нейрон» — клиника, где проходят лечение бойцы «Секиры». Все тот же персонал и улыбчивые бабульки-санитарки.
— А где мой телефон, Васильевна? — спрашиваю толстую бабищу, входящую в палату с завтраком. — Мне бы его найти в личных вещах.
— Так никакого сотового с тобой, касатик, не было, — вздыхает она. — Я как раз тебя принимала. Вещи все вон в гардеробе лежат. Но куртка сзади кровью залита. Ее б в чистку отдать. Скажи родным, когда приедут…
— Нет у меня родных, — усмехаюсь криво.
— Не помнишь их, или поругались? — насторожено интересуется Васильевна. — Вроде твой отец приезжал, когда ты тут в последний раз лежал. Или я путаю?
Серые глаза-сканеры ощупывают подозрительно. Естественно, Васильевна все помнит в точности. Только для порядка прикидывается овцой, чтобы в любой момент успеть включить заднюю. Должность такая… Человек маленький, а башка — как компьютер. Из таких вот старушек получаются отличные свидетели. Ни одной детали не упустят.
— Все верно, — киваю невесело. — Вот только все пустое, Васильевна… Меня никто не искал? В палату не ломился?