— Я подумаю над вашим предложением, Евгения Васильевна.
— Каким?
— Насчёт того, что я могу делать с ней всё, что захочу.
В ироничном тоне полицейского звучит неприкрытая сексуальность, и я холодею от осознания своей глупой фразы. Закашливаюсь и поднимаю свои глаза, спрятанные за стёклами очков, на капитана. Чёрт возьми, теперь он точно издевается надо мной.
— У меня почти нет времени на личную жизнь, а тут такой подарок, благодарю.
Мужчина хлопает ладонью по барной стойке, разворачивается на каблуках, и уходит в сторону столика, за которым с понурой головой сидит Нина. Галка трясёт меня за плечо, возбуждённо шепча при этом на ухо:
— Блин, ты мне не говорила, что твой наглый страж порядка — такой сексуальный красавчик!
— Он не мой.
— И это здорово. Я забираю его себе. Ведь я так поняла, он совершенно свободен.
Морщусь, сглатывая при этих словах слюну, и припускаю за Григорием Егоровичем следом, стараясь не пропустить ни одной детали. Отчего-то внутри нарастает раздражение на напарницу, которая так бесцеремонно вела себя с полицейским.
А он, тоже хорош! Расцвёл, как маков цвет, да ещё и глазки строил!
Торопов тем временем подходит к столику, и просит Сергея оставить их с провинившейся девчонкой наедине. Охранник, спокойно кивнув стражу порядка, возвращается на своё законное место, возле входных дверей.
Галина, пылко вздыхая и бросая косые взгляды на капитана, продолжает обслуживать столики, взяв на себя всех посетителей ресторана. А я со спокойной душой подхожу поближе к Нине, чтобы слышать весь разговор, ведь, в конце концов, это я вызвала сюда полицейского.
— Капитан полиции, Торопов. Можно ваши документы? За что вас задержали, рассказывайте.
Девушка всхлипывает и вяло пожимает острыми плечиками, отказываясь общаться, уставившись в стену. Мужчина вздыхает, и кладёт свою огромную ладонь на стол, заглядывая в глаза Нине.
— Тогда поехали в участок. Там я буду не столь мягким и галантным. Конечно, у меня сегодня выходной, но придётся поработать.
Я смотрю, что девушка вцепилась в стул своими грязными руками с такой силой, что аж побелели костяшки пальцев. На меня тут же накатило чувство жалости и сострадания, и я аккуратно похлопала девушку по плечу.
— Хочешь, я поеду с тобой? Он тебя не тронет.
Нина кивает, поднимая на меня свои серо-голубые заплаканные глаза, и я закусываю губу. Похоже, она, наконец-то осознала, что случилось, и теперь ей по-настоящему дискомфортно и страшно.
— Думаете, не трону? С преступниками я совсем не так себя веду, Евгения Васильевна, не обольщайтесь.
— Но вы же, не станете бить бедняжку, засовывать ей под ногти иголки, или что там ещё делают стражи порядка, чтобы разговорить подозреваемого?
Григорий Егорович подёргивает бровями и расплывается в какой-то хищной, звериной улыбке, наводя при этом ужас на молоденькую глупенькую Нину.
— Ну что вы, Евгения Васильевна. Иголки — это давно прошлый век. Сейчас есть методы пострашнее и поэффективнее. Уже через пять минут эта пташка заговорит и всё нам расскажет.
Нина поднимает на меня глаза, полные слёз, и с её почти ненакрашенного юного лица сползают все оставшиеся краски. Видно, бедняжка очень нервничает и боится после сказанных полицейским слов.
Торопов поднимается с места, хватая молодую девушку за руку, и рывком ставит её на ноги:
— Ну что ж, пойдёмте.
Я срываю с талии белоснежный накрахмаленный фартук, кидаю его на стол, и, схватив из подсобки свою верхнюю одежду, иду вслед за полицейским и вяло сопротивляющейся Ниной. Если он и вправду задумал выбивать из бедняжки показания незаконным способом, я сумею его становить.
— Ну, что там?
Галка накидывается на меня, заставляя притормозить у входной двери, и с недовольством смотрит на удаляющуюся широкую спину капитана.
— Пока не знаю. Поеду с ними в участок.
— Зачем?
— Ну, мне интересно. Я тоже хочу узнать, кто напал на Антона и зачем. Тем более, я пообещала Нине.
Напарница шумно вздыхает, и принимается застёгивать верхнюю пуговичку блузки своими пухлыми пальчиками. Я слежу за её действиями с некоторой иронией, и, похлопав по плечу, обнадёживаю:
— Если между вами пробежала искра, он вернётся, не волнуйся.
Галина расплывается в благодарной улыбке, и дружественно чмокает меня в щёчку, отпуская, наконец, на улицу. Вихрь снежинок тут же попадает мне за шиворот, и я невольно вскрикиваю, обращая на себя внимание утопавших на приличное расстояние людей.
На парковке стоит старенький «Вольво» цвета мокрый асфальт, и приветливо моргает фарами, стоило Торопову нажать на брелок. Понурая Нина скромно залазит на заднее сидение автомобиля, не сводя с меня грустных, мокрых от слёз, глаз. Видимо, она всерьёз опасается, что я могу кинуть её одну, оставив на растерзание этому устрашающему полицейскому.
Я тоже подскакиваю к «Вольво», идя вслед за Тороповым, и неожиданно влетаю в его мускулистую спину, обтянутую пуховиком.
— Почему вы остановились? Мы не едем?
Мужчина оборачивается, и в упор смотрит на меня, приоткрыв грубо очерченный рот.
— Так значит, вы работаете официанткой в этом ресторане, Евгения Васильевна?
Киваю, затаивая дыхание. У меня нет легенды, которую бы я смогла озвучить проницательному стражу порядка, да и Галка уже сдала меня со всеми потрохами, назвавшись моей напарницей.
— Официантка и невеста бизнесмена? Что-то не клеится, вы не находите?
— И вовсе нет. Почему Антон не мог влюбиться в простую официантку?
— А вы и не простая официантка. У вас было шикарное манто, дорогущее обручальное кольцо. Никто не знает, где вы работаете и чем занимаетесь, даже ваша будущая свекровь.
— Вы у неё спрашивали?
Холодею, а Торопов утвердительно кивает, хватая меня за руку.
— Так что нам нужно во многом разобраться, Евгения Васильевна. Присаживайтесь.
Полицейский галантно распахивает передо мной дверь автомобиля, и я обречённо плюхаюсь на переднее сидение, складывая губы в нитку.
Нет, ну только я могла так вляпаться. Теперь придётся рассказать этому наглецу всю правду.
Глава 16
— Присаживайтесь. Сначала мы разберёмся с Ниной Валерьевной Васнецовой.
Капитан полиции щёлкает пожелтевшим от времени выключателем и широкими шагами входит в свой кабинет, в котором пахнет быстрорастворимым кофе и мужским парфюмом.
Похоже, запах этого бодрящего напитка присутствует в жизни Торопова постоянно. Если ему удастся, наконец, не без моей помощи, конечно, распутать весь клубок и посадить виновных в нападении на бизнесмена бандитов, то я уговорю Кожевникова подарить ему дорогую кофеварку.
Девчонка обречённо садится на колченогий стул, стоящий напротив рабочего стола полицейского, и утыкается глазами в вытертый старый линолеум, пожелтевший от грязи.
Но самого хозяина кабинета грязь и беспорядок ничуть не смущают. Ну, конечно, — это ведь работа местных уборщиц, а никак не органов правопорядка.
Григорий Егорович прищуривается, и отходит к окну, задумчиво оглядывая унылый зимний пейзаж, приоткрыв опущенные жалюзи двумя пальцами левой руки. Я аккуратно ощупываю мужчину взглядом, пытаясь понять, так ли он хорош на самом деле, как это показалось моей подружке.
Или, Галя уже от безысходности готова повеситься на шею первому встречному?
Каштановые волосы без намёка на седину, уставшие серо-голубые глаза и плотно сжатый в тонкую линию рот. На твёрдом, волевом подбородке — аккуратная ямочка, которую я раньше, почему-то не замечала.
Мужчина снимает свою куртку, на воротнике которой осталось несколько полурастаявших снежинок, и остаётся в одной белоснежной футболке с короткими рукавами.
Я задерживаю дыхание, глядя на сильные руки полицейского, и закусываю нижнюю губу. Под футболкой чётко налились бицепсы, а его мускулистая грудь продолжала спокойно вздыматься.
Шумно выдыхаю через нос и отвожу взгляд.
Хорош? Да, пожалуй.
Но, вкупе с отвратительным наглым беспардонным характером Торопов явно проигрывает душке — Кожевникову, который отличается не менее интересной внешностью.
Капитан полиции жёстко одёргивает руку от жалюзи, и поворачивается к сидящей на стуле Нине, не сводя с неё проницательного взгляда.
— Итак, Нина Валерьевна, расскажите нам всё, что знаете про нападение на бизнесмена Кожевникова.
Девчонка отводит назад острые плечи и цокает языком, демонстративно показывая всем видом, что она — всего лишь жертва ситуации, и попала в кабинет полицейского по чистой случайности.
— Я не в курсе, о чём вы.
Скидываю свой пуховик, оставшись в униформе официантки, и вслушиваюсь в разговор Нины и Григория Егоровича.
Или, это правильно назвать допросом?
Окидываю взглядом небольшое помещение, являющееся кабинетом капитана Торопова, и подмечаю несколько интересных деталей.
Во-первых, под окном лежат гантели — значит, полицейский качает мускулы в свободное от поимки преступников время. То, что он ходит в тренажёрный зал, я и так знаю. Видно, спорт играет в его жизни немаловажную роль, а его тело, небось, само совершенство.
Во-вторых, на пыльном подоконнике стоит небольшой топиарий из кофейных зёрен. Он ещё не успел покрыться слоем пыли и выглядит весьма новым. Значит, в жизни полицейского присутствует некая женщина, у которой есть такое нехитрое хобби. И она знает о пристрастии капитана к бодрящему напитку.
А в-третьих, на рабочем столе Григория Егоровича стоит фотография в белоснежной ажурной рамке. Вряд ли подобную рамку смог бы купить сам мужчины. Обычно представители сильного пола предпочитают строгие лаконичные цвета и формы, и уж конечно Торопов бы не выбрал такую милую рамку сам.
Хмурю брови, пытаясь сфокусировать зрение, и тру стёкла очков, в надежде увидеть личность, изображённую на фотографии. Но мне, к сожалению, это никак не удаётся.
Чёрт возьми, интересно…
Ладно, позже попробую подобраться ближе и разглядеть всё-таки, кто изображён на портрете в ажурной рамке.
— У меня есть свидетельница, которая говорит обратное.
Мужчина указывает квадратным, волевым подбородком в мою сторону и выжидательно скрещивает руки на груди, пытаясь заглянуть в глаза упрямой девчонке.
— Она врёт. Мне нечего вам сказать.
Я чуть не задохнулась от наглости, с которой выпалила последнюю фразу Нина. Ещё в ресторане девчонка казалась мне потерянной, всё осознавшей, и я искренне поверила, что она сейчас выдаст своего благоверного со всеми потрохами.
Но, на деле оказалось всё по-иному.
Нина ушла в глухую несознанку, постоянно твердя, что она не имеет представления, о каком грабеже идёт речь. И даже мои показания по поводу её недвусмысленного разговора с Романом ни к чему не привели — она отказалась признаваться в чём-либо, заявив, что вообще никакого Ромы не знает.
— Но, это же, глупо! У меня есть фотография, которую сделал охранник ресторана. Там ты вместе с Ромой, сидите за столиком и пьёте шампанское.
— Каким Ромой?
— Вашим молодым человеком.
— Моего бойфренда зовут Илья. Никакого Рому я не знаю.
Ну, понятно, начинает выгораживать своего подельника. Но я-то не глухая и отчётливо слышала, как называла своего парня эта несносная девчонка.
— Ты врёшь! Его зовут Рома, я точно слышала.
— Вам показалось. В вашем возрасте, впрочем, это немудрено.
Выдыхаю, краснея от ярости, а девчонка продолжает.
— Не заплатили за шампанское, признаюсь. Но ведь я сказала, что денег нет, предложила отдать золотой кулон в качестве оплаты, или отработать могу на кухне. А вы сами не согласились.
Она прищуривается, зло смотря на меня своими, некогда казавшимися мне наивными глазами. Нет, всё-таки, они с Романом друг друга стоят. Строила из себя невинную овечку, и я ей искренне посочувствовала. Эх, как жаль, что в зале не работают камеры.
И, как теперь быть?
— Ну, что ж, хорошо.
Торопов поджимает губы и спокойно кивает, смотря на девчонку тяжёлым, как самосвал, взглядом.
— Мне всё понятно.
— Я могу идти?
Девушка встаёт со стула, кидая на меня победные взгляды и расплываясь в довольной улыбке, и я отчаянно понимаю, что, кажется, проигрываю в этой схватке.
У меня внутри всё холодеет, а полицейский, слегка покачивая головой, подходит к входной двери, и, высунувшись, кричит на весь коридор:
— Макс! Давай, оформляй задержание.
Выдыхаю. Нет, ещё, оказывается, не всё потеряно.
В кабинет тут же влетает молодой безусый парнишка, на котором смешно болтается полицейская форма, и я узнаю в нём своего провожатого. Именно он тогда дежурил у дверей больницы и проводил потом в неврологическое отделение к Антону Михайловичу.
Макс растерянно оглядывает нас с Ниной и переводит испуганный взгляд на Торопова, тотчас делаясь ниже ростом, будто приседая перед ним.
— Но я… ни разу…
— Вот и учись. Я проверю потом всё, не тушуйся. А мы пока с Евгенией Васильевной побеседуем.
Он хлопает стажёра по спине, отправляя его к письменному столу, а сам, похрустывая костяшками пальцев на огромных лопатообразных руках, подходит ко мне. В его походке видна грация леопарда, готовящегося прыгнуть на свою добычу — антилопу, и вмиг сожрать её.
Губы полицейского подрагивают в слегка нервной улыбке, и я физически ощущаю его блуждающий, оценивающий взгляд хищника на моём теле. Становится некомфортно и неуютно.
Прикрываю руками голые колени, нервничая, что юбка официантки задралась уж слишком сильно, и машинально поправляю перламутровые пуговички на груди — все ли застёгнуты? Хоть мне демонстрировать-то особо нечего, имея неполный второй размер груди, я не хочу, чтобы полицейский глазел на меня.
Ёрзаю на стуле, пытаясь усесться повольготнее и опускаю глаза в пол, не в силах выдерживать этот стальной мужественный взгляд стража порядка.
Блин, какого чёрта я тушуюсь перед Тороповым, ведь я здесь не обвиняемая, а всего лишь свидетельница. Так почему же мне так дискомфортно от его сильного взгляда?
— Эй! По какому праву вы меня задерживаете?
Вздрагиваю.
Нервный вопль девчонки раздаётся в звенящей тишине, и я понимаю, что получила отсрочку от допроса.
Нина вскакивает со своего стула, изумлённо вскинув руки, и принимается тут же топать ногами, как капризная девочка. Стажёр стоит на некотором отдалении, видимо, боится, что ему нанесут какую-то телесную травму. Да, надо бы сказать Торопову, что Макс годится только для кабинетной работы — иначе любой бандит его сокрушит одним ударом. Вот, даже хрупкой Нине удалось напугать его и заставить вжаться в стену.
— Я могу вас задержать на срок в сорок восемь часов до предъявления обвинения. А оно у меня появится, можете не сомневаться, если вы откажетесь сотрудничать со следствием.
Металлический голос Торопова возвращает Нине разум и она, скрипя зубами, плюхается обратно на стул, закинув ногу на ногу. Макс, вытирая пот со лба, наконец, решается подойти к ней, чтобы оформить документы о задержании.
Григорий Егорович вновь поворачивается ко мне, и сдвигает брови к переносице, задумчиво окидывая взглядом своих задумчивых серо-голубых глаз мою хрупкую фигурку.
Мне, снова становится не по себе, и я, повинуясь инстинкту самосохранения, скрещиваю руки на груди, пытаясь закрыться от этого грубого мужского взгляда.
— Вы боитесь меня?
Его баритон раздаётся совсем близко, и я инстинктивно киваю, глядя в его глаза. Может, он владеет каким-то гипнозом? Отчего тогда меня, сейчас потряхивает, как будто я стою голая на тридцатиградусном морозе?
— С чего вы взяли?
— Ваш жест. Скрестили руки на груди — пытаетесь защититься от меня. Для женщины грудь — это её символический центр.
— Сами придумали, или кто подсказал?
— Язвите? Точно, лучшая защита — это нападение, Евгения Васильевна. Научили меня, я проходил курс по психологии, чтобы лучше читать действия преступников.
— Но я-то не преступница…
Медленно провожу взглядом по мужчине, отчего-то натыкаясь на мужское достоинство полицейского, чётко обозначившееся под тонкой тканью брюк, и закашливаюсь.