— Я позвоню тебе вечером, — прошептал он.
Мы даже не договорились, когда сцеживать молоко для Василисы, а ещё меня вдруг обухом по голове ударили… Пицца ведь не самая полезная еда для кормящей матери. Мне следовало срочно пересмотреть свой рацион. Максим скрылся в лифте, а я поставила подпись в получении, забрала пиццу свободной рукой и вошла в дом.
— Мам, мам, а кто тебе цветы подарил? Папа? — выбежал Витя в коридор, не выпуская из рук игрушку.
— Нет. Не папа. Это курьер принёс… — принялась оправдываться я.
— Ура! Давай кушать пиццу.
С облегчением выдохнув, я направилась на кухню, чтобы поставить цветы в вазу и положить сыну пиццу. Сама решила съесть небольшой кусочек, а потом сварить гречку. В ней много железа, будет полезно малышке. А ещё хорошо было бы купить молока и пить с ним горячий чай, чтобы повысить выработку молока…
До вечера мы с Витей играли в развивающие игры. Говорят, что в этом возрасте мальчики отстают от девочек, но мой мог дать кому угодно фору, даже первоклашке, наверное, потому что уже с лёгкостью считал до двадцати и потихонечку начинал собирать буквы в слоги. Я занималась с ним всегда, даже уставшая после работы, ведь в садике никто не будет пытаться развивать ребёнка, а мне хотелось, чтобы он был умный и всё умел.
Утомившись, Витя принял ванную и лёг спать пораньше, а я пришла в комнату и начала гипнотизировать телефон. Сначала долгое время разглядывала Василису, млея только от одной мысли, что Максим назвал её именно так, как хотела я… А потом просто ждала его звонка, он же обещал позвонить.
Около часа ночи мне пришло сообщение.
Максим: «Не спишь ещё?».
Я быстро набрала ответ и принялась ждать его реакцию. Он позвонил. Волнительная дрожь заполнила каждую клеточку тела.
— Ты прости, что раньше не позвонил. Молока не хватило, Васюша обжорка, поэтому мы с мамой разводили смесь, — произнёс он почти шёпотом, от которого я поняла, что значит выражение «волосы дыбом встали». Волна вибраций прошлась по всему телу, пробуждая в нём тоску.
Как бы хотелось увидеть её вживую… Прикоснуться к маленькой ручке, но я подавила это желание. Не следовало рассчитывать на многое, мне и без того уже было доступно больше, чем я могла предполагать.
— Ты приезжай завтра утром… Или человека пришли, я передам свежее молоко… — сказала я.
— Да. Я приеду. Конечно же. Я так рад, что мы, наконец, увиделись… Так много хочется тебе сказать. К слову, ты хотела что-то поведать мне.
Я задумалась. Стоило ли рассказывать такое по телефону? Впрочем, хуже будет, если Максиму станет известна эта история от третьих лиц.
— Да хотела. Это связано с Галей… И моим участием в одной неприятной истории…
— Говори… — в голосе Максима послышались леденящие душу нотки.
Я начала рассказывать ему, как всё было с историком, опасаясь, что это наш последний разговор, что он больше не захочет меня знать, назовёт бесчеловечной дрянью, ведь именно такой я себя и считала, и никакие оправдания о том, что я была перепуганным ребёнком не помогали.
Я слушал рассказ Оли, всё больше убеждаясь в том, что моя жена — дрянь. Самая настоящая. И мне уже не хотелось дожидаться расследования детектива, я готов был взять и выставить её вон из дома. К Васе она не подойдёт. Не позволю ей приближаться к ребёнку, даже если придётся увезти дочь с мамой подальше.
— Я дала показания против учителя, и его посадили. Не знаю, какая судьба ожидала его дальше. Вряд ли он смог бы устроиться потом в школу… Его бы и трудовиком не приняли после освобождения.
— Оль, я слышу, что ты дрожишь! Успокойся! Ладно? Жаль, что ты не рассказала мне этого раньше. Надо было спросить сразу, но я боялся узнать правду о своей жене… На то были свои причины, кроющиеся в воспитании… — постарался оправдаться я. — Да и верил я ей слепо, пока сам не начал замечать безумие.
— Ты не злишься на меня? — спросила Ольга осторожно, и у меня губы изогнулись в улыбке.
Она чувствовала себя виноватой даже там, где её вины не было. Она ведь неосознанно так поступила, а вот Галя… Она заранее всё спланировала, уже в том возрасте строила такие коварные планы… И мне стало страшно: что если у неё и на меня есть подобный?
— Максим?
Мне было чертовски приятно слышать своё имя из уст Ольги. Я так наскучался по её голосу, по ней самой… Это уже, наверное, можно было назвать болезнью. Потребность в общении с Олей напоминала одержимость, но мне хотелось избавляться от неё.
— Да! Я слышу тебя! Прости! Почему я должен злиться на тебя? Ты была ребёнком, а в детстве мы совершаем разные ошибки.
Мне показалось, что она вздохнула как-то тяжело. На душе стало грустно. Если бы был рядом, я бы обнял её, прижал к себе и сказал, что всё хорошо. Я вспомнил, как она бросилась мне на шею, и нежность заполнила каждую клеточку души (если у неё, вообще, есть клеточки).
— Это не оправдание. Я могла рассказать всё родителям, но струсила. Из-за этого пострадал человек… Я никогда не смогу простить себя, никогда не забуду этого…
— Ты должна это сделать. Там нет твоей вины, а вот моя жена… Порой мне кажется, что я живу с человеком, которого совершенно не знаю.
— Такое бывает, к сожалению… Я так тебя понимаю… — выдохнула Оля.
Василиса принялась кряхтеть. Я подошёл к кроватке и посмотрел на неё. Дочь открыла свои пуговки-глазки и глядела на меня. Она пыхтела, кряхтела, но не плакала.
— Это…? — выдохнула Оля.
— Да… Это она. Василиса.
Оля заплакала, а мне стало не по себе. Как бы хотелось, чтобы она сейчас была рядом, обняла Васёну и покормила.
— Я должен дать ей смесь… Оль, ты отдохни хорошенько! Поспи. Ладно?
— Да! Конечно! Да! Спасибо большое, что выслушал! За всё спасибо. Спокойной ночи! — всхлипнула она.
— Спокойной ночи! — я улыбнулся, надеясь, что она почувствует мою улыбку.
Бутылочка с готовой смесью стояла в подогревателе. Я взболтал её, капнул немного на руку, чтобы проверить температуру и подошёл к малышке.
— Ну что, солнышко, будем кушать? Иди ко мне…
Я поставил бутылочку в уголок люльки, осторожно достал дочку и улыбнулся, ощущая влажность пелёнки.
— Мы описькались? Папа совсем ничего не смыслит в пеленании, но попробуем сделать так, как показала бабуля. Правда?
Василиса начала хныкать. Я вернул её в кроватку и распеленал. На столике уже была расстелена сухая пелёнка. Мама мне раз десять показала как это делается на мягкой игрушке, но одно дело плюшевый заяц, а другое ребёнок.
Брать дочку голенькую и такую хрупкую на руки было очень страшно, но я сделал это. Переложил на сухую пелёнку и обтёр влажными салфетками. Получилось не сразу, но что-то вышло. Хоть у столика были бортики, а мама сказала, что крутиться в таком возрасте Васёна не сможет, мне было страшно оставлять её там, поэтому я взял её и одной рукой аккуратно убрал описанную одноразовую пелёнку. Мама настелила несколько друг на дружку, поэтому больше ничего не требовалось делать. Взяв в руки бутылочку, я осторожно присел на край кресла-кровати, на котором постелил себе постель, и принялся кормить дочку.
— Ну ты и урод! — влетела в комнату Галя с криком.
— Замолчи! Ребёнка испугаешь! — негромко прорычал я, окинув её гневным взглядом.
Пьяная… С размазанной косметикой на лице. Мне стало противно. И это мать? Та, что даже не подумала о ребёнке, залетев с криками?
— Да плевать мне! Скотина ты! — продолжила напирать она.
Видимо, мама не спала, потому что она тут же появилась в дверях.
— Мам, возьми Васю, — попросил я.
Она молча прошла мимо разъярённой Гали и аккуратно взяла ребёнка. Я поднялся на ноги и двинулся к Гале.
— Сволочь! — вопила она, когда я взял её за плечи и принялся выталкивать в коридор. — Тварь! Урод! Скотина!
Она медленно перешла на нецензурную брань, когда я закрыл дверь, и мы оказались в коридоре.
— Успокойся! — процедил я сквозь зубы. — Давай поговорим в комнате!
— Поговорим? Урод! Как у тебя язык не отсох?!
Впервые за всю жизнь у меня появилось непреодолимое желание влепить женщине пощёчину. Я всегда рос, защищая представительниц прекрасного пола, но теперь рука зудела, и я едва смог сдержать этот порыв гнева. Вот только хорошо встряхнул её за плечи, чтобы успокоилась.
— Что стряслось?
— Ты! Из-за тебя меня теперь видеть нигде не хотят! Я задницу рвала, чтобы попасть в их круги, чтобы стать одной из светских львиц, а ты всё испортил с этим своим «спасибо суррогатной матери», — принялась пускать она сопли.
Я уже давно не испытывал такого омерзения к людям, которое нахлынуло в эту секунду.
— Иди в свою комнату и проспись! Завтра соберёшь вещи и свалишь! — сказал я.
— Что? Ты хочешь бросить меня? — встрепенулась Галя.
Мне показалось, что она в ту же секунду протрезвела: так смотрела на меня, словно стала первооткрывателем Америки.
— Ты всё расслышала прекрасно! Ты слишком хороша для того, чтобы жить с козлом и сволочью…
— Мурзик, подожди! — Галя вытерла слёзы, продолжая пилить меня взглядом.
Нижняя губа у неё дёргалась. Она шмыгнула носом и шумно выдохнула.
— Так нельзя! Я же люблю тебя! Как же наша дочь?
— О! Чудно! Ты так вовремя вспомнила о дочери… Которую чуть было не перепугала своими орами. Проспись! Завтра мы обо всём поговорим.
— А ты? Я не хочу спать одна… — Галя пошатнулась. Всё-таки алкоголь в её крови продолжал бушевать.
— Я сказал — иди и проспись. Иначе я передумаю и выброшу тебя на улицу уже сейчас.
Мне надоело быть мягким, хорошим, податливым Мурзиком и терпеть её капризы. К чёрту! Я даже дожидаться результатов расследования детектива не желал теперь… Я разведусь с ней, во что бы то ни стало.
Галя опустила голову и направилась в сторону комнаты. Возможно, в эту секунду до неё дошло осознание того, факта, что она сама всё разрушила своим поведением. А я потёр виски пальцами и прислонился к стене. Нехорошо было как-то внутри, неспокойно…
Глава 11. Чуть больше откровенности
Мне было очень стыдно перед заместителем и сотрудниками, но я не мог поехать на работу, пока не разобрался с женой. Я несколько раз заглядывал в комнату, но Галя делала вид, что спит… Или на самом деле спала?!
В итоге я решил сам поехать к Оле за молоком… И чтобы уж наверняка защитить Василису от своей хитрой супруги, решил взять дочь с собой. Мама принялась переодевать её в чистые пелёнки, надевая в дорогу памперс, это дома на клеёночке можно, а вот на улице мокрому ребёнку явно не место. Не дай Бог продует ещё.
— Не знаю даже, как отреагирует Оля, когда мы с Васей вдвоём приедем, — выразил я беспокойство. — И с Галей, как всё выйдет тоже понятия не имею.
— Олечка будет только рада! Она такая хорошая девочка! — начала мама. — А Галю давно тебе пора было разглядеть… Не тот она человек, который сможет тебя сделать счастливым…
— Я знаю, мам… — кивнул я. — Я знаю!
Со стороны коридора послышались приглушённые шаги. Галя всё-таки вышла из комнаты и теперь стояла напротив дверей в спальню дочери.
— Куда вы? — спросила она хрипловатым голосом и закашлялась.
Васёна начала кряхтеть, испугавшись громкого звука, и я сразу же зыркнул на жену, давая понять, что её поведение неприемлемо.
— Я просто покашляла, — фыркнула она, но тут же исправилась. — Прости. Та-а-ак… Куда это вы собрались? — Галя сделала важный вид, словно и правда заинтересована.
А может, она просто пыталась дать понять, что имеет право знать, куда я собираю дочь, а ещё хуже и запретить… Вот только как бы не так. Я не собирался прислушиваться к ней. Я планировал придерживаться вчерашнего решения. Мы разводимся.
— Это неважно, — ответил я. — Раз уж ты проснулась, то для начала я поговорю с тобой. Пошли в комнату.
Она не стала сопротивляться, как делала это вчера, и ушла первой. Я взглянул на маму, и она одобрительно кивнула, поджимая губы.
Страшно рубить канаты, которые натягивал столько лет, но в наших с Галей отношениях просто не оставалось другого выхода. Она сама довела до такого. Своим потребительским отношением и наглостью, которая в последнее время просто не знала границ.
Я вошёл в комнату и ощутил запах духов, которыми жена пользовалась в особых случаях. То ли в них какие-то феромоны содержались, то ли ещё что… Не знаю. Раньше они мне очень нравились, а теперь раздражали… Она распустила волосы и прилегла на кровать. Неужели на самом деле планировала соблазнить меня? Я подошёл к окну, скрестил руки на груди и уставился на улицу. Сложно было начинать такой разговор.
— Я хочу, чтобы ты ушла… Понимаю, что так просто всё не получится, поэтому предлагаю тебе назвать сумму, которая убедит тебя развестись спокойно и не трогать дочь, — я всё же повернулся в сторону жены, чтобы наблюдать за её эмоциями.
— Сумма? Хочешь откупиться, Баринов? — посмотрела на меня Галя и поморщилась.
— Бога ради, сохрани хотя бы что-то хорошее, что было между нами! — нахмурился я в ответ.
Эти глупые разборки и сопли больше подходили подросткам… Мы уже давно выросли из такого возраста… Вроде бы взрослые люди, могли бы разобраться и спокойно.
— А между нами было что-то хорошее? Если бы ты меня любил, ты бы так никогда не поступил! — с обидой произнесла Галя.
— А ты? Ты сама когда-то любила меня? Мы оба ошиблись… — не выдержал я.
— Жаль, что ты не понял этого до рождения ребёнка! — бросила она. — Я не отдам её тебе просто так. Понимаешь?
Да. Как ни странно, я понимал хоть что-то о своей жене. Я знал, что она начнёт шантажировать ребёнком, будет пытаться надавить на больную мозоль, решит забрать мою девочку, но у неё ничего не получится. Мне оставалось надеяться, что детектив откопает достаточно информации, которую суд примет во внимание. Потащу, в конце концов, всех работников «Семейного древа», пусть дают показания о том, как Галя фотографов притащила к ребёнку, которому только-только сутки исполнились. Заставлю заглянуть в её инстаграмм, где она обезьянничала у люльки… Я был готов пойти на многое, но дочь ей отдавать не собирался.
— Просто назови сумму, Галя! Мы можем решить всё легко… И каждый останется доволен, — усмирив эмоции, рвавшиеся наружу, постарался решить вопрос мирным путём я.
— Сумму? Ну и урод! Думаешь, что всё продаётся? А как же возвышенные чувства? Как материнский инстинкт? Не думал об этом? А? Я, может, не хочу жить без ребёнка?
— Серьёзно? Именно потому ты вчера напилась, когда дочь первый день дома была?! — и смешно и обидно было от такого поведения жены. — Ты не принимала никакого участия, пока мы забирали её из клиники, а стояла и позировала на камеры, выбирая самые удачные позы. Ты к новорожденной притащила фотографов, чтобы тебя запечатлели для подруг…
— Ты ничего обо мне не знаешь! — всхлипнула Галя.
— Я всё знаю! — решил блефовать я, руководствуясь лишь долей правды или слухов, которые стали мне известны. — О твоей семье и прошлом!
Галя широко распахнула глаза и побледнела. Она приоткрыла рот, закрыла его и принялась теребить пальцы на руках, а потом зло посмотрела на меня.
— Это Оля тебе рассказала? Вот же дрянь… Надо было выбрать другую мамочку. Ну надо же! А казалась такой простой!
— Оля здесь ни при чём. Я не знаю, что ей известно о тебе… Информацию мне передал детектив.
— Детектив? Дожили! Что он тебе сказал? Что? Ну! Говори! Что тебе стало известно?
— Я знаю, что у тебя были проблемы с наркотиками, и что дочь у тебя родилась с отклонениями… Дочь, которую ты бросила на свою бедную мать!
— Бедную мать? — взвыла Галя. — Серьёзно? Ты считаешь её бедной? Эту дрянь? Да-а-а… Наверное, все считают её жертвой, а меня тварью! Вот только эта бедная мать сама не позволила сделать аборт! Это всё из-за неё… Если бы она не привела в дом того ублюдка…
Галя обхватила себя руками и принялась плакать. Моё сердце не выдерживало женских слёз. Если вчера я готов был прибить жену, то теперь хотел обнять и успокоить её, но не следовало это делать, поэтому одёрнул себя и снова отвернулся к окну…