– У меня, Дерк, не дом свиданий и не баня. А то, что вы, кобели вонючие, моих девчонок лапаете, так то не их вина и не моя. Как с вами, боровами, справиться? А Гьюрт этот Эрну и Марию испортил. Как бы других где поприжал, так я не против… А эти-то ангелицами ведь были, себе на приданое в монастырь копили… Но знаешь, я на Гьюрта зла-то не держу, что разобьет, что поломает – за все заплатит. Наутро как узнал, что девчонки-то девками были, столько денег им дал, что хоть сейчас аббатисами заделаются.
Эрмар громко и с усмешкой проговорил:
– Неужто аббатисами стали? Или решили, что можно еще больше денег получить?
Хозяйка махнула рукой и вздохнула:
– Твоя правда, добрый человек… Какой теперь монастырь. От меня ушли, с солдатами на сене валяются. А деньги все растратили. Платьев себе накупили – в них стены и обтирают… Уйдете вы на войну, что им делать? Да и всем нам… Ох, война, война! Вот ты, Седоус, старый дурень, зачем идешь? Осел бы где, детишек наплодил, смерть бы спокойно встретил… Да мой такой же был. Как в Сьере все началось, так он сразу туда побёг, все бросил. И что? Остался там лежать, если кто похоронил – дай им Бог…
Седоус погладил ее по пышному плечу, которому было тесно в платье, и спросил:
– И что же ты, как теперь одна? Тяжко, небось? Твой-то – защита. Да и какой-никакой, а мужик.
– Как сказать… Сам знаешь, он больше любил на звезды смотреть да в речку плевать. Все я на себе тащила. Ты его здесь когда-нибудь видел? То-то. Он больше по городу шатался, о красоте этого размышлял… как это… а… мирозданья! Грамотный ведь был, Царствие ему Небесное. А я колотилась, старалась для чего-то. А видишь как? Господь детей не дал, совсем одна осталась…
– Ты баба молодая еще, наверстаешь, – уверенно ответил рыжебородый капитан.
Седоусый вдруг внимательно посмотрел на Эрмара.
– А вы откуда будете, добрые люди? Что-то раньше я вас не встречал. Не кальярдские вы.
– Мы с земель к северу от Кальярда, день пути, – ответил Эрмар.
Лертэно, ушедший с головой в смутные грезы о матери, неожиданно прислушался к разговору. С беспокойством он взглянул на старшего брата. Тот вроде бы выглядел спокойным, но в глазах затаилась тревога. Седоусый заметил, как встрепенулся «поскрёбыш», и прищурился.
– К северу от Кальярда, как мне известно, – произнес наемник, – находятся исконные земли Эртеров. Там сейчас живут их потомки, те, которым по праву принадлежит Мезеркиль.
Лертэно тихо проговорил:
– Мы оттуда.
Рыжебородый присвистнул и спросил:
– А где же ваши господа? Всю жизнь хотел увидеть настоящих королей, а все недосуг было, да и запущенно у вас как-то.
Сарм, оторвавшись от кости, вытер руки об одежду и, хлебнув из стакана, надменно бросил:
– Мы и есть господа.
За столом Эртеров-Тельсфоров повисло неловкое молчание. Рыжий снова присвистнул.
– Вишь, как бывает, – пробормотал он. – Жизнь – она такая. А ведь всем Мезеркилем правили, в железном кулаке держали. Что ж вы клич-то не кинули, коли такие ваши дела? Все этого ждали… Теперь что делать будете?
Прежде чем Эрмар успел ответить, Лертэно, осмелевший от вина, беспечно произнес:
– Как были сами по себе, так и останемся. Прадед и дед никому не присягали. Отец – никому. Вольные мы люди!
Задумавшийся Седоус пересел к братьям.
– Вот что я скажу, малец, – промолвил он, – нехорошо сегодня быть самим по себе. Нехорошо. Мы-то солдаты, а вот вам, благородным…
– Гверн и вместе с ним Кальярд всегда были свободны!
– Эк ты! Смелый… А вот нет уже Гверна. Какой-нибудь твой пращур, может, еще был настоящим герцогом Гвернским. А теперь каждый держатель лена сам себе хозяин. Думаешь, хорошо это?
Эрмар внимательно слушал солдата и, когда тот остановился, чтобы промочить горло, спросил:
– Как тебя зовут, капитан?
– Усы, вишь, какие? Так и зовут – Седоусом, а настоящее имя давно позабыл.
– «Свободный сын Гверна»?
– Он самый. Здесь почти все такие. У меня людей две тысячи точно насчитывается, лучших вояк я еще не видывал. Сейчас еще кое-кто пристать хочет. И их возьму, так как слышал, что рубаки неплохие… Знаю, для чего спрашиваешь. Только вот почему сразу в Армалон не идешь?
– Нас пятеро. Меч только у меня, остальные с топорами. Бригандины[2] старые, хоть и не рваные, но у всех обмотки на ногах. Кое-что из денег на теплую одежду потратили, кое-что – на дорогу, надеюсь все-таки до Сьера дойти. Двух лошадей купили, боевых. Знаешь, наверное, сколько такие стоят? Пошел бы я в Армалон, одному-то проще насмешки нынешних государей сносить, а младшим совсем невмоготу будет. Уж лучше к своим, к гвернцам, прибиться, если примете, конечно.
– Приму, отчего не принять. Воевать-то умеете?
– А что нам еще уметь, Седоус?
– Звать вас как?
– Меня – Эрмаром, черноволосый – Лертэно, веснушчатый – Сарм. Наверху близнецы, Эрк и Норг. Вот они-то хорошо рубятся, да и свирепые, как кабаны…
Сарм загоготал:
– Это они от голода.
Хозяйка постоялого двора, последовав примеру Седоуса, пересела к Эртерам и, как прежде подперев подбородок руками, произнесла:
– Сколько же годков вашему синеглазому?
Эрмар, потрепав брата по плечу, ответил:
– Четырнадцать уже.
– Ай, и с вами идет? Так я погляжу, он умом скорбен. Может, оставите у меня на время? Я за ним приглядывать буду.
– Поздно за ним приглядывать-то. Сама понимаешь, некуда ему деваться.
– Помирать идете, верно?
Старший из Эртеров попытался улыбнуться. Верно говорила хозяйка, от безысходности шли. Наверное, все же был смысл в этой войне, если она избавляла их род от окончательного падения и позора. Была ли в том вина их предков – он никогда не задумывался. А то, что ни один Эртер на поклон в Армалон не пошел, дали разорвать свои земли в клочья… Видно, времена такие были. Бог – судья. Поздно было сейчас что-то менять.
Седоус со всей силой ударил стаканом по столу, отчего разлетелись в стороны брызги вина.
– Весь запад Мезеркиля уже занят, – прорычал он. – Чует, видать, Рользатский Лис, что нет прежней силы, как при покойном государе.
Эрмар пожал плечами и произнес:
– Слышал, будто молодой король не производит впечатление слабого. За год своего правления он проявил мудрость и гибкость, достойные его отца.
– А как же он допустил, что рользатские псы рвутся к Армалону?
– Кто знает, что допустил бы я на его месте, что допустил бы ты?
Седоусый осклабился и быстро согласился:
– И то верно!
Хозяйка положила свою необъятную грудь на стол и, жалобно глядя на Лертэно, пропела:
– Не жалко такого красавчика на убой отправлять?! Вы-то бывалые, что ты, Седоус, что ты, молодой господин. А он-то совсем зеленый. Даже этот боров веснушчатый жить захочет и выживет, еще как выживет, вон ручищи какие… А синеглазый… Он и женщин, верно, не знал еще.
Сарм, презрительно взглянув на Лертэно, воскликнул:
– Какие женщины?! Он их только во сне видел. Синеглазый у нас – девчонка. Как дело дойдет до настоящей драки, он тут же в обморок хлопнется.
Хмельной Лертэно беззлобно ткнул брата кулаком в плечо. Седоус глянул на синеглазого Эртера и задумчиво произнес:
– Врешь, парень, ему бы первый бой продержаться, а там дело пойдет, глядишь, и до Сьера дойдет… может быть.
«Поскрёбыш» недовольно поморщился и поднялся из-за стола. Его мутило от вина и обильной пищи. А уж подняться на второй этаж представлялось великим делом. Преодолеть лестницу было трудно, поэтому в пролете Лертэно прислонился к стене и попытался собраться с мыслями.
– Эй, синеглазый! – женский голос звучал очень ласково.
Хозяйка постоялого двора стояла внизу и бесстыдно его осматривала. Лертэно замахал рукой, желая прогнать ее. Однако она не уходила и продолжала смотреть. Протянула руку и с нежностью спросила:
– Синеглазый, ты и вправду женщин не знаешь?
Лертэно покачал головой.
– Как же так, ведь такой красавчик… Ты лучше спустись ко мне, спускаться-то всегда легче, чем подниматься. Спустись, спустись. Ведь наверняка хочешь узнать, что мы такое. Хочешь?
«Поскрёбыш» хотел было отказаться, но непонятным образом оказался внизу, глупо смеясь и кивая.
Ее тело было потным и пахло рыбой. Совсем как тот стол, за которым он недавно сидел. Она осторожно гладила его лицо, волосы и что-то постоянно шептала. Юношу мутило от запаха, от прикосновений, от розового рыхлого тела, которым он так неумело и быстро овладел. Он сполз с кровати и начал торопливо одеваться. Хозяйка постоялого двора с жалостью смотрела на него и не удерживала.
Лертэно, выбежав из комнаты, столкнулся с Сармом. Тот был пьян и вызывающе нахален. При виде брата «поскрёбыш» отвернулся к стене, неприятный спазм сжал горло, и его начало рвать. Сарм победно захохотал и завопил:
– Слабак! Поделом тебе. Рано еще по бабам бегать!
С этими словами он гордо прошествовал в комнату, которую Лертэно только что покинул. Однако через мгновение дверь распахнулась, и Сарм кубарем вылетел, ударившись о противоположную стену. Теперь настал черед смеяться младшему брату. Сарм хотел было обидеться и надавать тумаков, но вместо этого и сам принялся хохотать, весело похлопывая себя по ляжкам.
На следующий день, перед тем как уехать из Кальярда, Лертэно, почти не мучимый похмельем, вышел в город и быстро разыскал знакомую улицу и нужный дом. Но Марии там уже не оказалась. Какая-то женщина сказала ему, что муж увез синеглазую красавицу в Артехей.
Рользат, бодро отшагав по Мезеркилю первые месяцы, все-таки увяз на подступах к Армалону. Эрелингам удалось избежать осады столицы и не пустить чужестранцев на юг королевства, к Лакрассарскому морю, к которому так жадно стремились северяне. Мезеркильское командование мучительно и долго уклонялось от генеральных сражений, о коих с упоением мечтали юнцы и с восторгом вещали летописи. Рользатцы, напротив, упорно навязывали бой, должный определить исход этой войны, но тщетно. Измотанная мелкими стычками, партизанскими наскоками, откровенным вредительством мезеркильцев, не щадивших собственных амбаров и пахот, чужеземная армия начала отступление. Рользат уходил из сердца Мезеркиля, чтобы вгрызться в его северные земли, в скалы и хребты Артехея. Эрелинги понимали, рано или поздно им придется порадовать своих баронов и летописцев. Однако при этом считали, что лучше – поздно. Оттого-то мезеркильские войска долго и нудно шли за отступающим неприятелем. И несли потери. Порой совершенно нелепые.
Казалось бы, сидишь себе мирно в бивуаке на опушке, со «свободными сынами Гверна» прибаутками перекидываешься. Караульные – на месте, рты раззявив, ворон не считают. Похлебка в котелке булькает, и мысли о бабах в голову лезут. И тут – на тебе! Налетел кто-то, пошумел, котелок опрокинул и в лес утек. Кто? Что? Зачем? Разведчики Рользата? Лихие люди? Сразу и не разберешь. Повскакивали, поорали, пришли в себя. Огляделись – и живыми двух человек не досчитались. Не повезло в этот раз свирепым близнецам-Эртерам. Глупо вышло, да и жалко. Бравые ребята были, небольшого ума, конечно, так не завсегда солдату ум-то нужен. Им бы еще повоевать, шлюх пощупать, дернуть птицу-удачу за хвост и перо вырвать. Но… вишь, как оно…
Эрмар смотрел на тела близнецов, слушал объяснения Седоуса и гнал от себя мысли о том, остались бы Эрк и Норг живы, если бы оказались в этот день с отрядом рыжебородого Дерка? Сарм и Лертэно растерянно переглядывались, переминались с ноги на ногу, напоминая волчат, вдруг оставшихся без матери. Старший Эртер знал: украдкой они глядят на него с обидой и упреком. Звереныши, выучившиеся грабить и убивать. Вот сейчас на поясе Лертэно висел кошель с золотыми монетами, снятый с убиенного ростовщика, который неудачно отправился в путь одновременно с отрядами гвернских наемников. «Поскрёбыш» сумел раздобыть неплохую бригандину и шлем с небольшой вмятиной. Со шлемом расстался веснушчатый Сарм, обменявший его на кинжал в драгоценных ножнах. Звереныши! Верно их обозвал Седоус, ох, верно!
Мрачный Дерк молча сплевывал себе под ноги и почему-то избегал встретиться взглядом с Эрмаром. Седоус, напротив, сердобольно смотрел в глаза, цокал языком и сетовал на то, что скоро из настоящих «кальярдских королей» никого не останется. Суетливые причитания капитана вывели из себя старшего Эртера, который резко и громко наконец-то спросил: где же были «свободные сыны», ратующие за судьбу последних «кальярдцев», когда Эрелинги узурпировали власть? Седоусый замолк, разводя руками, а рыжебородый капитан тихо ответил вместо него, что женщинам не след править Мезеркилем и Гверном. И как на это возразишь?
А впереди был Артехей и его «морксарские псы» войны, грызшие и резавшие рользатцев не хуже «свободных гвернских сынов». Войска встречались, соединялись, двигались дальше, вырывая каждую пядь своей северной земли.
Герцогство Артехейское формально принадлежало младшему брату короля, Рэссимонду. Славилось оно белокурыми красавицами с льдистыми прохладными глазами, и мощными боевыми лошадьми, что выдерживали полностью экипированного рыцаря и резво летели на врага, не боясь ни стрел, ни копий, ни огня. Столицей герцогства считался Артехей, после пограничных Сьера и Морксара первым принимавший удар вражеских армий с северо-запада. Легкий прозрачный воздух белокаменного города пьянил не хуже тяжелой пышности Кальярда. Весеннюю легкость и свежесть Артехея, казалось бы, не тронули ни тление войны, ни тяжелая долгая осада, которую сняла-таки мезеркильская армия.
В столице герцогства гвернские наемники задержались на неделю. Расположившись на постое, солдаты принялись использовать эти дни с полагающимся размахом, обогащая бордели и питейные заведения, работавшие даже в обескровленном осадой городе. Пропив два дня и день мучаясь от похмелья, Лертэно оставил Сарма со случайными подружками и отправился искать мать. Он довольно скоро выяснил, как ему найти квартал оружейников, но заблудился и второй раз вышел на главную площадь города, где, на удивление, бойко шла торговля. Как такое было возможно, «поскрёбыш» не задумывался. Он с любопытством бросал взгляды на товары, терзаясь одновременно жадностью и желанием немедленно потратить все деньги. Среди всеобщего гомона и выкриков его внимание привлек нарочито громкий смех позади себя. Лертэно оглянулся и увидел трех молодых аристократов. Одного из них юноша определенно знал. То был Гьюрт Форльдок. Сын первого маршала, возвышавшийся над своими спутниками, громко смеялся, крепко держа за шиворот хорошенького белокурого мальчика в грязном, но дорогом, расшитом золотом кафтанчике. Мальчик шмыгал носом и вытирал слезы с запыленного лица. Гьюрт свободной рукой изредка давал ему затрещины, пресекая отчаянные попытки маленького аристократа вырваться из железной хватки маршальского сына.
– Я все равно сбегу в Сьер! – зло прокричал мальчик, встряхивая золотистыми кудрями. – Мне уже двенадцать, многие в этом возрасте сражаются вместе с отцами, а вы меня заставляете сидеть с женщинами. Может, мне научиться прясть и вышивать?! Я умею драться! Я воевать хочу, а не смотреть целыми днями на Шарлику!.. Ну, ничего, вы обо мне еще узнаете, я прославлю род Форльдоков!
Гьюрт снова засмеялся и отвесил новый подзатыльник.
– Конечно, ты, – весело согласился он, – кому ж еще? Кто же без тебя о нас узнает?
Лертэно сделал вид, что с интересом рассматривает выложенный товар, а сам украдкой поглядывал на развернувшуюся сценку. Стоявшие рядом с Гьюртом молодые люди снисходительно улыбались, явно забавляясь происходящим. Один из них, рыжеватый юноша в изысканных одеждах, коснувшись серой перчаткой руки Форльдока, произнес:
– Пожалей своего брата, Гьюрт. Он достойный сын первого маршала. Да, Армондэ виноват в том, что он ослушался приказа отца, однако помыслы его были чисты. Он, как и все мы, хотел защищать Мезеркиль. К тому же пройти такой долгий путь от Штадри до Артехея!..