Дягилев — беззвучная сволочь. Кончает мне в рот, не издав ни звука. Кажется, даже дыхание не изменилось. А как хотелось ощутить его кайф, на самом деле. Хотя… Вот он его кайф, на моем языке — вязкий, солоноватый. Наслаждайся, Соня, и глотай. Вкус непривычный. Какая жалость, что, скорей всего, привыкнуть к нему у меня не получится.
Ведь даже этот раз может стать нашим последним.
Хочу его по-прежнему. Еще сильнее, еще темнее. Поднимаю голодные глаза, смотрю в глаза Вадима, ощущаю, как испаряется между нами воздух. Дышать? Я не хочу дышать, я хочу, чтобы вот он меня трахнул.
— На кровать, живо. — Это уже даже не приказ, это рык. Зверский. Да, неужели?
Дальше — никаких слов. Одни только рваные движения, после которых я стою на кровати на коленях, уткнув лицо в сложенные на покрывале ладони. Хорошо, что не видно моего лица. Я бы со стыда сгорела к чертовой матери! А так…
В чем проблема, да? Вроде же решила, что для него можно все?
Все. Да. Не отказываюсь от своих слов.
Но проблема все-таки есть.
Проблема в той фиговине, которая до того лежала на тумбочке у кровати.
Проблема в скользких, явно испачканных в чем-то, пальцах Вадима, которые сейчас вовсю обрабатывают… Последнее место, куда он меня еще не трахал, ага.
Черт. Черт-черт-черт. Маски нет. А вот заячий хвост мне вот-вот выдадут. Розовый. На анальной пробке, мать его.
Всхлипываю.
— Расслабься, зайка, — шепчет это беспощадное чудовище.
Расслабиться.
Хорошее пожелание.
Но эти ощущения от пальцев — там, они безумно сложные. И приятные, и болезненно разом. И от этого — одно только возбужденное и жалобное хныканье.
Неа, мне не дают остыть.
У хозяина две руки, и если одной он готовит плацдарм для хвоста — пальцы второй толкаются внутрь меня более привычным образом. И сдохнуть можно, как я уже хочу член. Кажется, кончу от одного только толчка.
— Ну, возьми меня, возьми, умоляю.
— Вот как отказать такой сладкой зайке? — насмешливо тянет он, и его безжалостные скользкие пальцы исчезают, а их место занимает прохладный металл.
И вот тут все, умри прямо сейчас, зайка по имени Соня. От стыда и вот этого вот всего. Сумбурного. До звезд перед глазами. А он еще и проталкивает пробку внутрь, все глубже и глубже, хотя кажется, что дальше уже и некуда. Чувство заполненности все сильнее.
Прикусываю пальцы.
— Попку ближе двинь. — Если бы дьявол умел мурлыкать — он делал бы это именно так. Вкрадчиво, хищно и ужасно возбуждающе.
— Все как ты хочешь, хозяин… — откликается моя душа. Вслух не могу уже, простите.
А дальше — дальше окончательная смерть. Смерть от того, что раньше я как-то существовала отдельно от него, потому что каждое его движение в меня — короткое замыкание на все двести двадцать.
Все ожидание, все терпение — все возвращается мне сторицей. Резкими ударами слепящего грязного удовольствия.
С пробкой хуже. С пробкой жестче. С пробкой острее. Я чувствую каждый нюанс ритмичных движений члена внутри меня. Я в буквальном смысле ощущаю, как меня натягивают — и подыхаю от каждого нового толчка. Скулеж, всхлипы — этого всего становится больше, и они уже гораздо громче. И вот сейчас я ору точно как в порнухе. Готова поклясться.
Первый раз было не так. Не так ярко, не так остро, не так невыносимо.
Первый раз я даже шевельнуться боялась, а сейчас — сама пытаюсь поспешить навстречу очередному проникновению. Хочу поторопиться навстречу своему удовольствию. Оно уже рядом, и все мое тело уже задыхается от нетерпения. Хочу оргазм, хочу, ну неужели я не заслужила?
— Стой смирно. — Ладонь Вадима опускается мне на бедро. Без особой силы, но шлепок выходит звонкий, громкий.
Ну, хорошо, стоять так стоять. Даже это-то сложно, сложно, потому что мир сводит все сильнее, а Он — будто нарочно еще и пробку беспокоит, проталкивая её глубже, заставляя прочувствовать на своем члене каждую венку.
Умру.
Сейчас…
Да-да, сейчас…
Затмение складывается из мелких черных точек, из восторженного высокого вскрика, из ладоней, отчаянно молотящих по покрывалу, из звона в ушах, из-за которых я еще некоторое время ничего не слышу.
Сдохнуть можно…
И ноги немеют.
А Вадим тем временем, неторопливо вытаскивает из меня свой член и судя по звукам — меняет презерватив. Все та же невозмутимая сволочь. Ему в кайф смотреть, как я тут кончаю?
— Ну что, моя сладкая, тебе было хорошо? — мягко спрашивает он.
— Да, да, — выдыхаю я. — Охрененно…
— Значит, самое время перейти к твоему наказанию за побег, ушастая. — Я слышу в его тоне предвкушение. Толком ничего понять не успеваю потому, что он осторожно извлекает из меня пробку, и это довольно сильное ощущение — аж до вскрика.
Я не успеваю выдохнуть.
Потому что его пальцы возвращаются. Снова. Туда.
И снова до скулежа, стыдно и невыносимо. И сладко, черт возьми.
До меня доходит…
— Вы хотите… — от испуга даже скатываюсь на вы.
— Да, ушастая, — мягко откликается Вадим. — Сегодня ты будешь моя абсолютно везде, где только возможно. Ты не хочешь?
Если бы секс был спортом, то у Дягилева был бы разряд мастера спорта. Или грандмастера. Знаю, что таких титулов нет, для него бы придумали!
Его пальцы… Нежные, вкрадчивые, мягкие пальцы. Скользкие, быстрые, беспощадные. Обращающие против меня все, особенно мое тело, разжигающие мою похоть снова, медленно, неотвратимо. Выжидающие, коварные, подталкивающие все ближе к сладкой болезненной тьме.
Хочу ли я? Принадлежать ему? Вся?
Вопрос уже решенный.
— Хочу!
27. Потехе — час
— Зайка моя… Сладкая…
Её дивные мягкие волосы плотно обвивают кисть руки. Голова девушки запрокинута, губа прикушена. Вся она напряжена как струна, и как ту струну её сейчас старательно натягивают… Без спешки. Со вкусом.
Толчок в её тело — и Соня вскрикивает. Надсадно. Пронзительно.
— Слишком больно? Остановиться?
Не хочется останавливаться, но спросить он обязан. Иначе удовольствие будет не полным.
— Н-нет, — тихо всхлипывает это несносное создание и нетерпеливо подает свою сладкую задницу назад, будто сама насаживаясь на член Вадима. Снова кричит…
Давай, детка, покричи еще.
Душа отполирована её воплями до темной обсидиановой гладкости. Это просто бесценное ощущение.
Многое можно купить за деньги.
Можно за деньги пробить где, с кем, куда и как убегала твоя ушастая дурочка.
Можно за деньги приставить самых неожиданных соглядатаев к совершенно любому человеку.
Можно купить за деньги одну из горничных своего конкурента и передать через нее небольшой подарок для дочери хозяина.
Можно купить за деньги портье в отеле, и он отвернется, как только ты покажешься в тех дверях. И не увидит твою девочку, и камеры выключит, чтоб она не засветилась.
Многое можно купить за деньги.
Но нельзя купить за деньги покорности этой чудной зайки. Её можно получить только в дар. Бесценный дар.
И нельзя купить за деньги ни минуты лишнего времени.
А время, сука такая, заканчивается. Соню ведь еще надо возвращать домой. Пусть её отец еще не вернулся, наверняка в доме охрана и есть кому отследить перемещения дочери хозяина.
Вадим и так пытался минимизировать все издержки, на путь, на прелюдии — экономил буквально за счет всего, но нельзя же было брать зайку совсем без церемоний. И один сумбурный перепих не решил бы дела, не утолил бы звериный голод до неё.
Когда она сбежала после вечера — Вадим снова едва заснул. Только когда ему доложили, что зайку видели рядом с домом отца в одной машине с Эльзой — он успокоился. Только тогда начал планировать дальше. И вот сейчас его план с блеском претворяется в жизнь.
Мало.
Как же мало её.
Казалось бы, что тебе нужно, Дягилев, девочка вьется в твоих руках послушной веревкой, складывается во все узлы, какие тебе угодно, даже за этот вечер ни разу не сказала ни одного “нет”, хотя ты сегодня себя совершенно не сдерживал. Вот сейчас каждый толчок в эту восхитительную нетронутую задницу — это лишний спазм пьянящей тьмы, переполняющей грудную клетку, лишний крик Сони — возбужденный, распаленный, измученный крик его девочки. Она пищит, кусает зубами подушку, снова и снова колотит кулачками по кровати. А потом снова чуть подается бедрами навстречу члену.
Сладко тебе, да, малышка? Больно и сладко, да?
Какая же ты неподражаемая. Не оторвешься ведь. Вся отдалась, сдалась, подставилась. Легла в ладони, теплая нежная зайка. Век бы с тебя не слезал, до того с тобой хорошо…
Так что тебе нужно, Вадим Несторович? Ты сам-то едва держишься, едва отстраняешь в сторону оргазм, тебя того гляди накроет самого. И судя по тому как дергается мир, скрутит тебя самого до землетрясения. И небеса падут на землю, и все такое прочее. И хотеться будет только в кому впасть, а не шевелиться, и уж точно — не ехать на переговоры.
И все равно же мало. Мало!
Нужно больше. Её — больше. Времени с ней — больше.
— Моя! Моя! Моя!
Это не слова, это рык, с которым Вадим вколачивается в сладкое податливое тело своей девочки. И в ответ на каждый — пронзительный вскрик. То что нужно.
Его кроет. Его кроет настолько густой тьмой, что и сам он сейчас не может думать ни о чем, кроме того, чтобы трахать эту красивую девочку. Свою послушную красивую девочку.
Идеальная. По тому что она делала, как играла, как принимала — она была идеальна.
Нет, все, невозможно уже терпеть, скоро уже голова взорвется от такого длительного ожидания оргазма.
И все-таки Вадим не любит кончать первым. Да и счет по оргазмам надо сравнять.
Пальцы свободной руки ложатся на клитор девушки. У неё в голове уже и нет ни единой мысли в эту сторону, она и забыла, что можно так, сосредоточившись на другом виде удовольствия. Поэтому сейчас вздрагивает, ахает, начинает елозить активнее. Три движения — все что нужно сейчас. Она измучена этим заходом, теми крохами удовольствия, что ей доставались, ей много не надо. Три отточенных резких движениях — и её тело, мечтавшее о разрядке столько времени, выгибается дугой, содрогается в мелких судорогах. И сама она воет — негромко, восторженно. Воет и дрожит.
— Вот так, моя хорошая, — шепчет Вадим и доделывает и сам. Ему нужно немногим больше неё, он уже на грани, хватает четырех резких фрикций. А потом для него остается только удовлетворение. Густое, как смола. Темное, как затмение. Пропитанное запахом сониных волос.
И она, его зайка, его девочка, лежит рядом, свернувшись в клубочек, а Вадим неторопливо гладит её пальцами по спине, прижимаясь губами к её виску. Нужно вставать, а хочется только послать все нахрен.
— Самое время бежать, зайчонок, — чуть улыбается Вадим, — а то я, кажется, вхожу во вкус и могу затрахать тебя до смерти.
Не то чтобы он собирался дать ей сбежать. Но можно же прикинуться. Тем занятней будет следующий этап игры. Хотя, каким бы ни был тот следующий их этап — он все равно будет замечательным.
Соня шевелится, но напротив — для того чтобы крепче прижаться к Вадиму.
— Хорошо бы было, — тихонько откликается она. Отрава ушастая. Поди-ка оторвись от неё, вот такой вот невыносимо подходящей именно ему, Дягилеву.
Её щеки — соленые на вкус. И хочется сцеловать с нежной кожи каждую молекулу тех слезинок, что бежали по этим щекам, ради того лишь, чтобы Вадим получил свое удовольствие.
— Я не думала, что ты найдешь меня так быстро, — негромко произносит Соня, задумчиво теребя пальцами пуговицу на рубашке Дягилева.
— В следующий раз прячься лучше, — Вадим ухмыляется, касаясь кончиками пальцев маленького ушка девушки, — зайчонок. Вот серьезно. Ты за кого меня держишь? Я был твоим первым мужчиной. Думаешь, это ничего не значит для меня? Ты думала, я дам тебе взять и убежать из моей постели? Вот так вот просто? Какая ты у меня мечтательная, зайка.
Соня замирает, будто напрягаясь. И это на самом деле странно — наблюдать такую её реакцию.
— А если… — девушка запинается, кусая губу, — если…
— Если что? — максимально мягко уточняет Вадим. — Ну же, говори, я не кусаюсь. Почти.
— Если я скажу тебе, что ты не был первым? — торопливо выдыхает Соня, явно пытаясь вытолкать эти слова из себя побыстрее.
Дурочка начинает нести несусветную чушь.
— Зайчонок, у меня доказательства были, — весело откликается Вадим. — Можешь мне поверить, вполне достаточные.
— И все-таки… — Соня отводит глаза и запинается на каждом слове. — Все таки нет, правда. У меня еще был… Баринов. Просто он не смог…
Не смог прорвать? Ох, вот как от этого не ржать, а? Вот вроде надо посочувствовать мальчику, ему в жизни не повезло, а хочется только ржать. Хотя… Вадиму вдруг становится не до смеха.
— Так он из-за этого хотел тебя дружкам отдать? — медленно уточняет Дягилев. Если ответ будет положительный — нужно бы оторвать сопляку Марго гениталии и заставить их сожрать. Хотя это в любом случае надо сделать.
— Ага, — Соня тихонько всхлипывает и тыкается носом в плечо Вадима. — Так что девственница я была бракованная, и если ты из-за этого…
Вадим зажимает её рот ладонью. В этом мире и так происходит слишком много чуши, не стоит договаривать еще и эту.
— Еще раз повторишь этот бред — и в следующий раз вместо пробки в твою сладкую попку я запихну вибратор, — ровно произносит Дягилев, глядя в Сонины голубые глаза. — Ты не была бракованная, ты была для меня. А не для него. Поэтому у него и не вышло. Ты поняла?
Соня кивает, глядя на Вадима вытаращенными глазами. Кажется, фразочка вышла более эффектная, чем ему казалось.
Занятно.
Он вообще-то не настаивал на том, чтобы Соня делилась этим откровением, но… Но она его выдала. Честно. Хотя явно переживала, что это испортит отношение Вадима к ней.
Дурочка ушастая. И честная. Хорошо, что честная, не будет хранить идиотских тайн.
В душе Вадима не перещелкнуло вообще нигде. Девочка досталась ему девственницей, что бы она там ни считала. То, в чем она сейчас созналась, добавляло происходящему даже чуточку больше символизма.
И все-таки щенка Баринова нужно наказать. Это, разумеется, грозит конфликтом с его матерью, но с Марго у Вадима сроду толком почти ничего не срасталось. Было бы за что цепляться.
— Тебя потеряют, — произносить это не охота. И думать. Но она пока не может сломать всю свою жизнь в угоду Дягилеву. Хорошо бы, если б так получилось однажды. Но её право — оставить для себя хоть какие-то границы.
— Еще чуть-чуть, — умоляюще хнычет Соня и ластится к Вадиму. Нежная какая зайка. Вот зря она это делает, на самом деле. Ведь не так и просто на неё сейчас не наваливаться и не затевать новый акт этого спектакля. Игрушек в запасе у Вадима не было, зато были руки и ремень, на первое время хватило бы и их. Но все-таки зайку следовало пожалеть и отпустить домой.
— Откуда ты вообще взялась на мою голову? — Вадим смеется и прижимает девушку к себе так крепко, как только возможно.
— С балкона, хозяин, разве ты не помнишь? — лукаво мурлычет эта нахальная девица. И глазищи так и блестят, так и блестят. Кто-то очень хочет нарваться на еще одну трепку? Ох, все-таки хочет чья-то пятая точка, чтобы её нарумянили. Ну ничего, все еще будет. Но ввести в Тему надо будет по-нормальному. Её инстинктивное следование роли — это хорошо. Но осознанности не хватает.
— Если бы я знал заранее, что получу такой подарочек, вышел бы тебя ловить, — ухмыляется Вадим. А затем поднимается с кровати. Соня огорченно хнычет, и это на самом деле жуткое вероломство с её стороны. Он бы тоже сейчас остался и продолжил. А потом сожрал что-нибудь и продолжил снова. Но они ж так из гостиницы неделю могут не выйти.
— Вставай, ушастая, — мягко торопит девушку Вадим. — А то в следующий раз будешь бегать по папиному двору и под конвоем. И придется мне рыть к своей сладкой зайке подземный ход.
— Моя комната на втором этаже, — явно для того, чтобы выкроить себе еще секунду, возражает Соня.
— Тем более, вставай, — Вадим запускает в девушку её же водолазкой.
Соня красноречиво вздыхает и медленно и осторожно начинает сползать с кровати. Когда садится — сдавлено ойкает. Видимо, “последний бастион”, павший сегодня, дает о себе знать. По губам Вадима ползет улыбка.