Несколько минут я следил за ними сверху, потом спустился на танцпол и встал позади, чуть в стороне. Я не сводил с нее глаз, но она не обращала на меня никакого внимания. Ее вертлявая подружка, не переставая обжиматься со своим фриковатым приятелем, напротив, пару раз взглянула на меня, вскользь, но быстро забылась, переключившись на жаркие поцелуи, и уже вскоре, обнявшись, они направились к выходу. Для чего? А для чего еще сваливают с танцпола, присосавшись друг к другу?
Почти сразу же я увидел, как прилизыш сказал ей что-то на ухо, и она рассмеялась. Ее улыбка выбила меня из колеи. Я тот час же представил, как следом за первой парочкой уходят и они, и от этого мне стало по-настоящему противно. Я не мог даже думать о том, как этот хмырь станет лапать ее в кабинке туалета, и поэтому свалил из клуба сам. Иначе… я за себя не ручаюсь!
И вот я сижу на этих долбанных порожках и жалею, что вообще приехал сюда. Перед глазами стоит одна и та же неизменная картинка, которую я нарисовал себе сам. И улыбка. Ее чертовски соблазнительная улыбка!
Я ухмыляюсь. На ум приходит примитивное прозвище «Ковбой» — ну уж извините! на что способен! — и застревает где-то на подкорке, хотя я стремлюсь сразу же выкинуть его из головы.
Поэтому вскидываюсь:
— Эй! Парень! — обращаюсь к парнишке, взбегающему по ступенькам. А потом вспоминаю, что бросил курить, и машу головой, чтобы тот продолжал идти своей дорогой.
Но меня выворачивает наизнанку. Черт! Я взрываюсь! Встаю и спешу умчать отсюда куда подальше. Я надеваю шлем, вставляю ключ, рывком нажимаю на кнопку зажигания и стартер и, стиснув зубы, уже собираюсь дать газу… как застываю на месте. Потому что снова вижу ее, Ковбоя.
С визгом она вываливается из дверей, обрушивая на качка из фейсконтроля такую брань, что я не могу не усмехнуться, и буквально пару секунд мечется из стороны в сторону. Выглядит она слегка потрепано, но ей и это идет. Ее длинные рыжие волосы волной встали у лба, отчего ее миленькая мордашка открылась мне полностью.
Я не свожу с нее глаз. И пока не понимаю, что произошло — жду, когда прилизыш выскочит следом за ней. Но ни он, ни ее подружка не спешат составить девчонке компанию. Я уже хочу соскочить с мотоцикла, чтобы… чтобы… Не знаю что! Как она оборачивается и, молниеносно оценив ситуацию, впивается в меня взглядом. А потом в мгновение ока оказывается на сидении, позади меня.
— Знаешь, где Озерки? — спрашивает она, положив руку мне на предплечье. Я киваю и слегка поворачиваюсь, чтобы еще раз взглянуть на нее и убедиться, что это не галлюцинации. Но она фыркает: — Че смотришь? Поехали!
Я ухмыляюсь — ну, Ковбой! — и, коротко мотнув головой, газую.
Дернувшись, мы срываемся с места, и ее руки крепким кольцом смыкаются у меня на животе, отчего под ними вспыхивает дикий огонь. Мне хочется, чтобы она прижалась ко мне всем телом и устроила настоящий пожар, но она лишь прячет от ветра свою прелестную головку за моей спиной. Черт! Я только сейчас соображаю, что она плоховато одета для подобной ночной прогулки и как ей, должно быть, холодно, поэтому поддаю газу — до Озерков минуты три, если постараться.
Мы мчим по опустевшей трассе, и звезды куполом нависают над нами. Не знаю, что она со мной делает, но я замечаю все это: темное небо с миллионом мерцающих лампочек, желтое свечение над лесополосой — так город прощается с нами — и приближающиеся огни поселка, встречающего нас с распростертыми объятиями.
— Высади меня здесь! — рычит она и колотит меня по плечу кулаком, чтобы я среагировал. Наверное, это не первая ее попытка докричаться, и я, понимая ее негодование, сразу же, но как можно аккуратнее, торможу возле третьего дома первой улицы.
Она ловко спрыгивает с мотоцикла и, слегка поеживаясь, устремляется вперед. Ее удаляющаяся стройная фигурка сводит меня с ума. Я смотрю ей вслед и не могу не улыбнуться: да-а, таким-то темпом она бы с легкостью добралась до поселка и пешком!
Хохотнув, я откидываю визор* и присвистываю:
— Эй, Ковбой! — И уже дождавшись, когда она обернется, спрашиваю: — Может, оставишь номерок? Или хотя бы поблагодаришь за услугу?
Не останавливаясь, чертовка трясет головой, отчего ее волосы, взметнувшись, каскадом рассыпаются по плечам, и вместо «спасибо» одаривает меня своей сногсшибательной улыбкой. А потом, не меняясь в лице, показывает средний палец, и, юркнув вправо, скрывается в густой тени двух смежных домов.
Весь следующий день я катаюсь по Озеркам. Ну как катаюсь? Рассекаю его вдоль и поперек, уделяя особое внимание главной центральной улице, и не успокоюсь, пока не разыщу ее, рыжую бестию! Каждый раз, когда я приближаюсь к тому месту, где мы вчера распрощались, внутри меня все вспыхивает и в дикой пляске адского пламени разжигает что-то давно уснувшее и забытое. Чертовка! Оторвать бы ей тот самый пальчик! Но ни при каких обстоятельствах я не посмел бы сделать ей больно.
Поравнявшись с двумя домами, в одном из которых она, возможно, и живет, я перевожу свой собственный вес на руки и, не позволяя мотоциклу двигаться быстрее скорости пешехода, пускаю заднее колесо в букс. Жженой покрышкой я выписываю на асфальте послание — любыми способами стараюсь выманить Ковбоя из укрытия.
— И долго ты тут гарцевать будешь? — орет на меня тетка, проходящая мимо. — Весь асфальт изгадил!
— А это ваш асфальт, что ли? — косо смотрю на нее я.
— Пылишь тут! — продолжает кудахтать она и сворачивает к кованым воротам по левую сторону. — Газон от тебя вянет!
— Да он у вас еще до меня завял! — хохотнув, отвечаю ей я. — У такой-то брюзги! И мужик, наверно, сбежал куда подальше!
— Ах, ты! — разворачивается она и кидается на меня с кулаками. — Говнюк!
Но я поддаю газу и, сорвавшись с места, оставляю брюзгу в облаке пыли. Надо же подтвердить сказанные ею слова. Быть говнюком — так до конца!
Временно оставив особо значимое место, я выезжаю на вторую, параллельную этой улицу и мчу до самого конца, не забывая вглядываться в прохожих, которые при моем приближении шарахаются с обочины к заборам. Но мне плевать — ни одно из встречных лиц не волнует меня так, как она! А Ковбоя я пока не вижу…
Со свистом остановившись возле магазина, я решаю войти внутрь и расспросить продавца: наверняка тот, кто здесь работает, знает в поселке всех.
— Ты б сначала взял чего-нибудь, — сходу перейдя на «ты», пытается флиртовать продавщица, типичная салатница неопределенного возраста. И вместо того чтобы ответить на мой несложный вопрос без ужимок, строит из себя черт знает что: — А уж потом поговорим…
Но я решаю не вступать с ней в бой, а подыграть. Поэтому улыбаюсь:
— Минералку. Ледяную. С газом.
— Подороже? — приподнимает бровь она.
— Подороже! — ухмыльнувшись, соглашаюсь я. Беру бутылку, привычным движением срываю крышку и прикладываюсь к холодному стеклу. — Ну, так что, — одним глотком опустошив почти половину, спрашиваю на ее же манеру, — знаешь такую?
— Да вообще-то я недавно тут работаю, — хлопает глазами салатница, выдавая себя за кокетку. — И особо никого здесь не знаю.
— А-а, — тяну я и с грохотом возвращаю бутылку на прилавок. — Ну ок. Спасибо за минералочку! — И твердой походкой направляюсь к выходу.
— Э! Погоди! — бросает мне в спину она. — Вернись! Ты ж не заплатил! Мне не нужны проблемы!
— А мне не нужна твоя отстойная минералка!
И уже через пару секунд расплачиваюсь с ней столбом пыли, который она наверняка оценила через окно.
Прокатившись туда и обратно по асфальтированным улицам, я съезжаю на проселочную дорогу и петляю по ней, исследуя все закоулки поселка. Озерки оказываются в разы шире, чем представлялись со стороны: их большая часть спрятана в низинах и ложбинах, заворотах и тупиках, и небольшие вереницы домов встречаются в самых неожиданных укромных местечках.
Я пролетаю через одно такое место и, минуя поворот, едва успеваю затормозить: какие-то чудилы перегородили начало улицы тремя тачками. Не знаю, что они там устроили, но выглядит это так, будто посреди дороги монголо-татары устроили сабантуй.
Мысленно выругавшись, я уже собираюсь соскочить с мотоцикла, чтобы разобраться с этим беспорядком, как в одном из клоунов узнаю своего бывшего одноклассника, Артурчика. Поэтому сменив гнев на улыбку, откидываю визор:
— А ну-ка убрали свою помойку, сосы малолетние!
— Че? — вскидывается Артур.
— Че слышал, Шарик!
И пока он недоуменно прет на меня, а его дружки бессмысленно таращатся по сторонам, я снимаю шлем и вешаю его на руль.
Минута тишины сменяется восторженным воплем:
— Ааа! — рвет глотку он. — Тони! Антоха! Какими судьбами? — накидывается на меня, как полоумный. Потом пристраивается на сидение сзади, толкаясь, выпихивает меня с мотоцикла, хватается за руль и, выпятив нижнюю губу, делает «газульку». Прид-дурок!
Я ржу:
— Триста лет прошло, а ничего не изменилось!
— Да ладно, триста! — лыбится он, уступая место. — Хочешь сказать, тебя жизнь потрепала? Ты че тут делаешь-то вообще?
— Да ничего, — ухмыляюсь я, — катаюсь.
Уж кому-кому, а рассказывать Артурчику о Ковбое я не намерен. Этому извращюге только дай наводку.
— А че раньше не заруливал?
Я пожимаю плечами:
— Не мог.
— Дела были? — как конченный наркоман смеется он.
Это смех у него такой дебильный, с которым Артурчик уже родился.
— Вроде того, — отмахиваюсь я.
— Слышь, погоди! Тюнс по весне говорил, что ты в армии. Так че, выходит, что…
— Выходит, — усмехаюсь я.
И получаю тычок в плечо:
— Вот это ты тогда удачно попал! Прямо на шашлычки! Давай, загоняй свой байк во двор, — приглашает он меня. И я, лишь на секунду замешкавшись, медленно трогаюсь с места. — Это серьезный повод…
— У вас что повод, что не повод! — встревает в разговор какая-то тетка, такая же недовольная, как и та, что пару часов назад беспочвенно беспокоилась о своем газоне. Она стоит, подбоченившись, у соседской калитки и ненавистно морщит нос: — Теперь еще и это слушать будем!
Артурчик отворачивается и по-бабски закатывает глаза, вводя меня в курс дела — всем своим видом изображая их давнюю контрреволюцию.
— Да ладно, теть Люб! — натужено расстилается он.
А я решаю слегка усугубить ситуацию:
— Вы о чем? — выкрикнув, спрашиваю ее. — Об этом? — И демонстративно дергаю ручку газа, заставляя двигатель надрывно рычать.
Тетка обрушивает на меня трехэтажную брань, о которой я могу только догадываться, а когда ее обветренные губы наконец-то смыкаются, подталкиваю повторить всю ту тираду на бис:
— Простите, я не расслышал, что? Что вы сказали? — и, торжествующе улыбаясь, не даю ей вставить и слово. Газую на месте и с ревом вкатываюсь в Артурчиков двор.
*Визор — защитное стекло на шлеме.
4. Женя
Я люблю ранее утро за его приветливую тишину: только щебет птиц, шум ветра, разгулявшегося по макушкам деревьев, редкое блеяние животных, отдаленные звуки еще не до конца проснувшейся трассы. После вчерашней шумной ночки такое умиротворение — то, что доктор прописал.
Обнявшись с булкой свежеиспеченного пшеничного хлеба и со стаканом теплого молока, я сижу на порожках террасы, водрузив на колени ноутбук, и строчу Юльке сообщение ВКонтакте. Коз я уже напоила и вывела на пастбище, и теперь у меня есть минутка свободного времени, чтобы позавтракать, а заодно решить вопрос о способе возвращения моего телефона. Сегодня суббота, и мы, по идее, должны будем снова пересечься в маршрутке, а дальше по традиции отправиться на танцпол, но, вспоминая ночную потасовку, что-то как-то не хочется. Я уже устала прокручивать в голове сложившуюся ситуацию, пытаясь понять, что я такого сделала и за какую такую непростительную подлость на меня накинулась эта Аня. Но что бы там ни было, как мне кажется, сперва ей стоило бы разобраться со своим парнем: какого черта он танцует с кем-то еще, если где-то поблизости находится его девушка?!
Но если смотреть правде в глаза, я не удивлена. Я уже давно догадывалась, что особи мужского пола делятся только на два вида: тех, кто втайне мечтает стать доминирующим самцом и осеменить добрую половину человечества, и тех, кто уже встал на этот «праведный» путь. К первой категории, вероятно, должен будет примкнуть парень Ани — эдакий тихий кобель, сам себе на уме. А во вторую уж точно войдут такие, как наши соседи.
Вообще-то сосед-то у нас всего лишь один — типичный придурок с завышенным самомнением, но иногда складывается ощущение, что за забором не меньше десятка подобных, различающихся только ростом, телосложением и лицом, но все с той же неизменной мерзкой начинкой.
И вот все эти представители обоих видов для достижения той самой единственной цели придумывают всякие способы и разрабатывают кучу приемов, один из которых — тошнотворные понты! Они распушают свои павлиньи хвосты, посвящают стихи, воют под луной, напускают туман, вешают спагетти на уши, предварительно сдобрив их сладковатым соусом «Тан-ку-янь», в котором буква «к» лишь прикрытие другой, разоблачающей истинное название, буквы. В общем, думают не головой, а причинным местом, стремясь как можно скорее пристроить его в тепло. И нет никаких исключений! Есть лишь благоприятные периоды, когда самка от подобных телодвижений впадает в блаженное отупение.
— Эй, Джон! — на соседском балконе показывается ненавистная мне рожа, и я еле сдерживаюсь, чтобы не запульнуть в нее чем-нибудь. Надо же было спроектировать дом именно так! — Че делаешь? — невинно спрашивает сосед, но я-то знаю, что ничего хорошего ждать от него не стоит. И точно! — Угости молочком! — орет он. — Дай титю пососать!
— У дружков своих пососи!
С грохотом захлопнув ноутбук, я вскакиваю с порожков и забегаю в дом. Иначе… иначе я за себя не ручаюсь!
Вот ведь дебил! И не надоело?
Оказавшись в прихожей, я немного успокаиваюсь. Из кухни до меня долетает кислый, но такой божественный запах хлебной закваски, что я окончательно прихожу в себя. Мне хочется помочь маме здесь, но я помню, что за козами необходимо присматривать. Мы не привязываем их, как это обычно делают остальные — наши животные находятся на свободном выпасе. И хотя они никуда не денутся из-за изгороди, присмотр все-таки необходим.
Я отношу ноутбук в свою комнату, прихватываю недочитанную книгу и возвращаюсь во двор. Мимо забора я пролетаю стрелой, стараясь не обращать внимания на соседский балкон и тех, кто там сейчас находится, а оказавшись на пастбище, ухожу в другой его конец, подальше от участка соседей, и устраиваюсь в тени старой яблони. Молодая козочка Майка, завидев меня, сразу бредет обниматься. Она такая ласковая!
Время пролетает незаметно, и ближе к обеду вся эта шайка-лейка окончательно просыпается — они выходят на соседнее поле, чтобы погонять мяч. Точнее, чтобы вновь достать меня, где бы я ни находилась.
— Эй, Джон! — надрывается один из них, выкрикивая издалека. — А ты сено заготовила?
И все они срываются на дружный гогот:
— Зима близко!!!
А потом эти придурки прыгают на что-то, и это что-то вылетает из-под чьих-то ног, взмывает ввысь и, взрываясь, вспыхивает пламенем.
— Дракарис!!! — орут они.
Недоумки!
Но я стараюсь не реагировать на их глупые выпады. Я встаю, ласкаю Майку и перегоняю коз к лежбищу. Наевшись, они должны немного отдохнуть и пережевать свою жвачку, а я тем временем смогу сходить в дом и пообедать. Заодно проверить: ответила ли мне Юлька.
К обеду приезжает и папа. Обычно он занимается развозом продуктов до самого ужина, но сегодня он разделывается с запланированным пораньше, потому что несколько наших клиентов изъявили желание приезжать за сыром и молоком сами по мере надобности, а не ждать разовую недельную доставку по графику.
— Какие делишки? — весело спрашивает он, пока намыливает руки.