Нет! Я это так просто не оставлю!
Как ужаленный я срываюсь с места, оглушив характерным свистом парочку, обжимающуюся под фонарем, и, стремительно набрав скорость, на ближайшем повороте догоняю машину такси.
Я сажусь ей на хвост. Благодаря свету встречных фар, я вижу ее тень на заднем стекле. Я ощущаю ее суету. Я обжигаюсь ее горячим пламенем. И понимаю, что она сама хотела этого — чтобы я ее проводил.
Вот только водитель, заметив хвост, напрягается и желает уйти от меня во чтобы то ни стало. Сначала он просто ускоряется, срезает путь дворами, совершает маневр за маневром, но потом, выехав на опустевшую трассу, когда мой мотоцикл, кренясь, настигает его тачку сбоку, понимает, что зря старается. От нее ко мне тянется невидимая нить, которую не оборвать.
— Ты дебил? — высунувшись в окно, орет мне мужик.
Но мне плевать на его выпады. Я сигналю ей, и знаю, что втайне она довольна нашей совместной ночной прогулкой. Мне нравится ее игра, но я все еще не получил свой приз.
Незадолго до поворота к Озеркам машина такси сбавляет скорость, и мне приходится сделать то же самое, чтобы продолжать быть рядом с ней. Я снова пристраиваюсь сзади и довольствуюсь затемненным силуэтом на стекле. Но как только я собираюсь проследовать за ним вправо, на дороге как из-под земли вырисовывается наряд ДПС. И меня останавливают. Меня, не такси!
Проклятье!
Я резко даю по тормозам — проблемы мне ни к чему, — достаю из внутреннего кармана куртки документы — с ними все в порядке, — протягиваю их и даже снимаю шлем, чтобы инспектор мог взглянуть на мою физиономию. Мне важно как можно скорее продолжить путь. Если потребуется, сейчас я перед ним даже лезгинку станцую.
После непродолжительного диалога меня отпускают. Я подозреваю, что этот водятел из «Мицубиси» наделал в штаны и подсуетился насчет моей остановки, сообщив кому надо по рации, но мне не хочется даже и думать о нем. Меня волнует другое — я потерял километры времени, я потерял ее. Снова.
Я заворачиваю в Озерки и, оказавшись скрытым от патруля лесополосой, наваливаю газу, пытаясь нагнать расстояние, которое разделяет нас. Я злюсь. Честное слово, злюсь! Но не на рыжую бестию, а на себя. В который раз я ищу ее, ищу везде, проезжаю по каждой улице, свечу вдаль фарой, будоража спящий поселок. Ищу, но не нахожу. И в начале третьего, вконец потеряв надежду, подъезжаю к дому Артурчика.
За забором бахают басы, эхом расползаются по всей округе. Слышен гогот, девичий смех, всплески воды, пахнет чем-то паленым, и я вкатываюсь во двор, заглушая все это ревом уставшего мотоцикла.
— Тони! — кричит кто-то издалека, но я не реагирую на чужие голоса до тех пор, пока стойка не хуже складного ножа не втыкается в податливую почву газона. Я не спеша вешаю шлем и куртку на руль, нехотя сползаю с сидения и только тогда иду к ним, разгоряченным, но не столько алкоголем, сколько бесшабашным времяпрепровождением.
Кто-то протягивает мне пиво, я машинально делаю глоток и отдаю бутылку обратно. Я уже вижу надувной матрас, предназначенный не для плавания, а для сна, распластанный по водной глади — это для него Артур искал насос, — и, игнорируя бестолковые расспросы о том, где был, вытаскиваю его из бассейна и падаю на сухую поверхность, раскинув конечности.
— Оу, кто-то устал, — подсаживается ко мне блондинка со смутно знакомым лицом. Кажется, зовут ее Лена. Или не Лена. — Может, нужен массаж? — спрашивает она, участливо заглядывая в глаза.
— Только если ты на этом специализируешься, — хмыкаю я. Переворачиваюсь на живот и, едва ее теплые руки касаются моих плеч и спины, мгновенно отрубаюсь.
Просыпаюсь я оттого, что рядом кто-то тихонечко ржет. Почти хрюкает. Я открываю один глаз — в окно брезжит рассвет. Я прекрасно помню, как я, замерзнув на улице, перебрался на веранду и устроился на диване, но вот какой заботливый тип укрыл меня пледом — загадка.
Я вылезаю из своего теплого гнезда, сажусь на край постели и сонными глазами стараюсь разглядеть, кому с утра пораньше так весело. Всю ночь проржали, и им мало?
Через проход от меня, на кушетке, поджав под себя ноги и спрятав тощие руки между колен, посапывает Тим. С уголка его губ тянется тонкая нитка слюны, оставляя на мягкой светлой обивке серое разрастающееся пятно.
Я морщусь. И переключаю внимание на другого.
На карачках возле кушетки сидит сам Артур и, как пятиклассник в лагере, ловко орудует ватной палочкой — рисует на теле спящего татуировки зеленкой. Крест, купола, какую-то хрень, не похожую ни на что, и добавляет к своему произведению искусства торжественную подпись из трех букв, поясняющую картинку на лбу Тима.
Я ухмыляюсь:
— Капец! Тебе заняться нечем?
Артурчик снова хрюкает и мотает головой, не собираясь отвечать мне что-то более конкретное. А я и не жду — то был риторический вопрос. Я озираюсь по сторонам в поисках своей футболки — сейчас ее местонахождение волнует меня больше всего. Вроде лето, помещение, а холодно. Я передергиваю плечами, встаю и, обнаружив пропажу на крючке для верхней одежды, выворачиваю, быстренько надеваю ее на себя и отправляюсь на поиски кофе.
Через несколько минут в кухню является и сам Артур.
— Чего-то ты какой-то невеселый, Тони, — бодро хмыкает он и подсыпает в мою кружку еще одну ложку кофе. — Подзарядись! Ты вчера откуда такой вымотанный вернулся?
— С работы. Откуда ж еще?
— В три часа ночи? — взвизгивает он, прыская со смеху. — С шиномонтажки? Летом? Че вы там делали? В шахматы играли?
Я улыбаюсь, понимая его подковырку. В такое время года работа в шиномонтажной мастерской обычно стоит.
— Да так… — я шумно отхлебываю горячий кофе, — наведался в гости один УАЗик. Да ещё и на родных покрышках, — вкратце объясняю я.
Если Артурчик не дурак, то должен понять, что подобный гость не только большая головная боль, но к концу дня еще и мышечная.
— Припахал тебя Вадик, — снова ржет он.
Вот только сейчас его юмора я не понимаю. Я брату очень даже благодарен за все то, что он для меня делает. Но пререкаться с Артурчиком и объяснять ему что-либо даже не собираюсь.
— А ты не работаешь? — спрашиваю я его, заранее предчувствуя ответ.
— Я? — морщится он. — Нет! Вот доучусь, а там подумаю…
Я пожимаю плечами: хорошо ему рассуждать, когда предки все на себя взвалили. Допиваю пустой кофе и, осознавая, что окончательно проснулся, чувствую, как живот от голода скручивает.
— Слышь, Артур, а есть че поесть? — отставляя кружку, посматриваю в сторону холодильника.
— Ща Ленку разбужу, — подрывается он.
— Да не, не надо. Я сейчас сам что-нибудь соображу. Если можно.
— Если и мне сообразишь, то нужно!
Я по-свойски заглядываю в первую камеру.
— Яичница с сардельками подойдет?
— Давай! — довольно улыбается он и разваливается на стуле в углу.
А я смотрю на его свежую физиономию и вслух удивляюсь:
— А ты вообще не спишь, что ли?
— Я? — в своей коронной манере ржет он. — Я в будние дни отсыпаюсь.
А, ну да.
Через полчаса сытые и в меру довольные мы отправляемся в холл, чтобы порубиться в приставку. Несколько эпизодов «Планеты обезьян», и к нам подтягиваются полусонные тела с мятыми лицами, которые сначала тупо следят за ходом событий, а потом, после очередного кровавого месива, садятся чуть ли на головы.
— Не надо было туда ходить! — как полоумный орет мне на ухо Гарик. — Дай! Я буду за Джесс! Я уничтожу этот обезьянник!
Но когда мы к полудню возвращаемся на третий трехчасовой круг, чтобы переиграть только одну лишь финальную сцену, всех собравшихся вокруг PS4 игра начинает жутко раздражать.
— Гарик! Отвали уже, а? Сколько можно?
— Оборвите нафиг все провода! Или лучше руки Гарику!
— А это что такое? — спрашивает кто-то, пытаясь перекричать всеобщий гвалт возмущения, и указывает на огромный пакет в углу комнаты.
— Это «Орби», — отвечает внезапно появившийся в дверном проходе «красавчик» Тим.
Все оборачиваются и срываются на дружный гогот.
Не понимая, в чем прикол, тот продолжает флегматично объяснять:
— Для пейнтбола. Мы ж еще вчера хотели проиграть.
Он недоуменно морщит лоб, и нарисованный на нем «болт» натуралистично съеживается. Видеть это без приступа слезовышибательного смеха — стоит большой силы воли. Я ржу, по достоинству оценив, художества Артурчика.
А потом мы все вываливаемся во двор и принимаемся швыряться гидрогелевыми шариками, которые при попадании в тебя, смачно чавкают и размазываются по телу и одежде противной субстанцией. Кто-то догадывается замочить новую партию в воде с зеленкой, и следующий раунд выходит не менее эпичным, чем художества на лбу Тимура: зеленые круги на лице, следы от обстрелов на пятых точках, тошнотворное желе в волосах.
В какой-то момент мне все это надоедает, и я, раздевшись по пояс, устраиваюсь возле бассейна в шезлонге. Я наблюдаю, как Ленке точным прицелом залепили шариком в грудь, и теперь у нее один сосок четко обозначен, в то время как второй только еле заметно проступает под майкой. Как Толстый зажал у стены сразу двух и то ли размазывает гидрогель по их тонким шейкам, то ли просто нахально лапает обеих девчонок. Впрочем, те довольны сложившейся ситуацией и лишь вяло отбрыкиваются, не переставая хихикать. Как Артурчик в погоне за Гариком поскальзывается на газоне, запнувшись о пустую бутылку, и как эта бутылка со зла летит через забор. Я даже немного сочувствую соседям — сколько всякой подобный хрени к ним прилетает. Но сразу же беру свои слова обратно, потому что… потому что, черт возьми, получаю чем-то по голове! Так неожиданно и больно, что искры сыплются из глаз и теряется равновесие. Я с грохотом падаю с шезлонга, а снаряд, настигший меня, отскакивает и рассыпается на осколки на гладком бетоне.
В растерянности я вскакиваю. Крепко выругиваюсь, глядя на темные склянки и горлышко «розочкой». И прямо этой «розочкой» мне хочется прикончить того, кто это сделал!
— Это Джон! — угорает Артур. — Джон Сноу за стеной спутался с одичалыми!
— Мне плевать, кто! — рычу я. — Хоть сам Король Ночи! — И вмиг оказавшись на улице, буквально вышибаю чужую калитку и вваливаюсь в соседский двор.
Сейчас тому, кто это сделал — не поздоровится!
Но я замираю, не успев сложить пазл к пазлу в единую картинку.
Испуганными глазами на меня смотрит… Ковбой.
8. Женя
Блин! Блин! Блин!
Услышав за забором матёрую брань, я в ужасе отскакиваю в сторону. Кажется, я попала точно в цель… Еще секунду назад я только мечтала проучить этих недоумков, а теперь кусаю ногти, увидев одного из них, озлобленного донельзя, у себя во дворе. У него разбита бровь, и тонкая струйка крови бежит мимо носа.
Я смотрю на него, на его рассерженное лицо и боюсь даже пошевелиться, боюсь встретиться с его черными глазами, которыми он меня прожигает. Я, честное слово, не хотела никого покалечить, я только лишь отправила бутылку назад. А если бы она попала в меня? Даже страшно представить, что было бы!
— Черт! — слетает с моих губ, и я их поджимаю. — У тебя кровь. — Сообщаю ему, будто бы он не знает.
Но он продолжает таращиться на меня молчком.
— Может, прижечь перекисью?
Он не реагирует.
Тогда я поднимаю глаза:
— Ну, блин! Ну, прости меня! — но тут же отвожу взгляд, сосредотачиваясь на нескольких красных каплях на бетоне.
Мне жаль его. Жаль искренне. Должно быть, ему очень больно.
Но он все еще молчит.
— Ну, скажи уже что-нибудь, в конце-то концов! — вспыхиваю я от чувства вины, от злости на саму себя. — Обзови меня, обругай, выдай пулеметную очередь ваших похабных шуточек! Что там у вас в репертуаре? «Доярка», «Джон Сноу», «Дракарис»? Расскажи, какая я корявая уродина и долбанутая на голову! И тебе станет легче! — Я делаю решительный шаг вперед. — Обязательно станет, давай! — и толкаю его в грудь. Но с опозданием соображаю, что сошла с ума, потому что коснулась его оголенного тела. — Черт! — снова выскальзывает из меня.
На что он реагирует совершенно неожиданно: его густые темные брови, сдвинутые в кучу, расправляются, взгляд смягчается, а разгневанное лицо вмиг приобретает приятные черты. Он улыбается. Его улыбка заставляет расслабиться и меня. Но он по-прежнему ничего не говорит.
Эй! Где тот словесный понос, который каждый из них вываливает на меня при любой, даже самой мимолетной встрече?
Коротко усмехнувшись, он разворачивается и уходит. Фух! Я не могла и представить, что все это закончится для меня так просто. Но заметив на его спине зеленые художества — женскую грудь внушительных размеров, пупок и шевелюру, взрывом торчащую из-под линии пояса джинсов, — я хихикаю.
— А ты ничего! — сраженная наповал его «формами», кричу ему вслед.
Мой сдавленный смех перерастает в открытый и непринужденный, и он, конечно же, останавливается. «Красавчик» не понимает, что я имею в виду, но комплимент ему однозначно нравятся. А мне нравится, что он улыбается. Улыбается без злобы или насмешки. Но чтобы он не обольщался, я решаю дополнить свои слова пояснением:
— Сзади ты гораздо привлекательнее, чем анфас!
Он смеется:
— Ты тоже… — мгновенно найдя, что сказать.
Что???
Я уже собираюсь отвесить ему что-нибудь в ответ, как он добавляет:
— …Ковбой! — и его глаза ставят меня в замешательство.
А когда он, довольно ухмыльнувшись, все-таки уходит, мысли разом раскалываются на миллиарды частиц и пылью ссыпаются под ноги.
Так, стоп. Что он сказал? Ковбой? И стоит только вдуматься в буквенное звучание последнего слова, как на меня нападает паника. Я только сейчас осознаю, с кем столкнулась нос к носу у себя во дворе. Да, эти его черные стильные кроссовки, потертые джинсы классического кроя и глаза… темные и суровые… Я хватаю ртом добрую порцию воздуха, силясь не сорваться с места и не сбежать. Но бежать уже поздно.
Хорошо, что он не расправился со мной прямо на месте. Тем более, после бутылки… после того, что я с ним сделала. И сделала столько раз!
Но почему?!
Надеюсь, вчера ему не сильно прилетело от патруля, ведь этот прилипала — вот уж точно! — любит скорость, а еще и додумался преследовать машину такси. И, вспоминая, какой впечатляющей получилась дорога домой, про себя улыбаюсь. А потом принимаюсь перебирать эпизод за эпизодом: поездку с ним на мотоцикле, его тяжелую горячую руку у себя на плече, мороженое и новенький шлем в молочных потеках, дикую погоню по Озеркам, виноградные заросли, разбитую бровь… Бедняга! Сколько на него перепало!
Но если смотреть правде в глаза — он этого заслужил. Ненавижу, когда думают, что каждая встречная на пути, достанется с легкой руки!
Весь оставшийся день с замиранием сердца я прислушиваюсь к звукам за забором. Я стараюсь из всего этого балагана узнать именно его голос, уловить фразы, которые он говорит, потаенно подсмотреть, что он там делает. Быть может, вся эта шайка-лейка уже в курсе наших «тепленьких» отношений, и сейчас они вместе придумывают изощренную месть? У соседа хватит ума указать приставале на мои уязвимые стороны или, того хуже, рассказать о нашей давней вражде.
Я не могу ни о чем другом думать, только и знаю, что хожу кругами в ожидании подставы. Я машинально завиваю волосы, подкрашиваю ресницы и губы, отрешенно рассматриваю свое отражение в зеркале, каждое мгновение ожидая чего-то внезапного и непредсказуемого, даже находясь в доме, и в конечном итоге решаю не ехать в город. Я быстренько набираю Юльке короткое сообщение и сразу же отключаю телефон, чтобы не пришлось объяснять. Да и как тут объяснишь? Я настроилась держать оборону и отстаивать свое, даже если сила оппозиции будет превышать мою во стократ! И какой-то там упертый баран на мотоцикле не сумеет сломить меня. Я останусь здесь и не поддамся на дешевые провокации…