И я тоже перехожу на таинственный шёпот:
– Замётано! Вы вытащите меня отсюда – я подарю вам поцелуй. Нет, даже два.
Почему-то в этот момент меня совсем не останавливало то, что я обещаю поцеловать мужчину, у которого не спросила даже имени. Почему-то мне кажется, что его имя может разрушить всю чудесность момента. Не хочу его знать.
– Даже два, – повторяет он. – Да ради такой награды и луну с неба можно достать. Только вот… Вам надо полностью довериться мне, иначе я не смогу вас похитить тихо и надёжно.
Он протягивает мне руку – ладонь такая, что моя в ней утонет, но при этом выглядит по-мужски изящной: красивая, сильная, с тонкими длинными пальцами. Я вкладываю в неё свою.
Мужчина бережно, словно боясь навредить моей ладони, сжимает её, а потом – галантно подносит к губам и целует, обжигая кожу затаённой страстью.
– Это аванс, – говорит он, и голос у него при этом немного севший, а глаза, – различаю даже в призрачном лунном свете – сияют.
У него немного шершавые пальцы, но моим – нравится их касаться. Несколько секунд мы заворожено изучаем друг друга кончиками пальцев. Потом он неожиданно притягивает меня к себе и осторожно обнимает. Как нечто невесомое и очень хрупкое. У меня даже ноги подкашиваются от удивительного коктейля силы и нежности, в который меня погружают эти объятия.
Пару мгновений он прижимает меня к себе, потом отстраняется с явной неохотой.
– Достаточно, чтобы довериться?
Я киваю.
Он выскальзывает за окно, повисает на верёвках. Я забираюсь на подоконник, наклоняюсь вперёд, цепляюсь за широкие плечи незнакомца. Наши лица так близко.
Сейчас, когда он попадает в яркую полосу лунного света, я могу рассмотреть, как он красив. Будто сказочный принц или голливудовский актёр. По тёмным волосам разливаются отблески лунного серебра. И мне заворожено хочется их коснуться.
– Вы не боитесь, – шепчу я, – что мой отец, если узнает, очень разозлится?
Незнакомец мотает головой.
– Не боюсь. Сегодня я вас похищу, а завтра – пусть меня даже казнят. Миг рядом с вами – стоит целой жизни.
Я, наверное, уснула, и мне снится дивный сон.
Потому что в жизни не бывает таких невероятных, таких обворожительных мужчин.
Он помогает мне спуститься, держась за верёвку. Когда до земли остаётся около двух метров, он ловко прыгает вниз, а я – повисаю на верёвках.
– Давайте, – подбадривает он, – не бойтесь. Я поймаю.
Зажмуриваюсь, отпускаю руки, лечу.
Меня ловят, прижимают к сердцу, и я слышу, как оно гулко стучит. От моего похитителя одуряюще пахнет – терпкий парфюм ему идёт. Он осторожно опускает меня на землю, протягивает руку и говорит:
– Бежим!
И мы срываемся с места.
Боже! Мне так хорошо! Так весело сейчас! Хочется хохотать и кружиться. Я убегаю из дома сурового отца с самым красивым мужчиной на свете. Всё так феерично, что даже не верится в реальность происходящего. Лишь когда я ещё раз прыгаю в его объятия – на этот раз с забора, окружающего нашу усадьбу, то понимаю: у нас получилось!
Я свободна!
А мой похититель смотрит на меня заворожено и влюблено.
И я могу вволю любоваться им: такой высокий, однозначно, выше отца, стройный, широкоплечий. Но он не производит впечатления шкафа с антресолями, как нанятые отцом охранники. Скорее в его фигуре и облике сквозят изящество и аристократизм. Даже, несмотря на то, что одет он сейчас в простую толстовку с изображением мохнатого серого пса, тёмные джинсы и кроссовки.
Он стоит, опираясь о чёрный, немного хищный Bugatti, и выглядит расслабленным и спокойным, но при этом во всей его фигуре чувствуется затаённая грация хищника. И спокойствие это так обманчиво. Но мне по-прежнему ничего не угрожает рядом с ним, я уверена.
Он снова берёт меня за руку и, глядя в глаза, говорит:
– Раз уж я похитил принцессу, то должен и увезти её.
– Обязательно, – киваю я.
Он открывает дверь своего шикарного авто и достаёт букет. Этот скромный нежный подарок резко контрастирует с роскошью машины. Ведь в букете только незабудки и ландыши – мои любимые цветы. Мужчина с улыбкой наблюдает за тем, как я прячу лицо в душистое облако. Мои щёки заливает румянец смущения и удовольствия.
Сильные мужские пальцы поддевают мой подбородок, наши взгляды встречаются. Глаза мужчины лучатся концентрированным обожанием. Мне даже неловко слегка, что неизвестный мне человек любит меня так сильно. Но я принимаю эту любовь, тону в ней, растворяюсь, лечу.
– Кажется, – вкрадчиво произносит он, – я заслужил первый поощрительный поцелуй?
И прежде, чем я успеваю ответить, наклоняется и целует – невесомо, нежно, знакомясь. Но и этого хватает, чтобы земля ушла из-под ног.
Он помогает мне сеть в машину, и мы летим куда-то по пустой ночной автостраде.
Остановимся на берегу озера – за городом у нас живописные озёра. В отблесках луны озёрная гладь выглядит особенно красиво.
Мужчина стелет плед на песок и предлагает мне сесть. Я усаживаюсь, устраиваю на коленях букет, прикрываю глаза и наслаждаюсь тем, как ветер ласково треплет мои волосы. Обычно они золотистые, но сегодня – словно из серебра.
Мой похититель набирает их полные пригоршни и осыпает поцелуями.
А потом – поцелуй касается и моих, чуть приоткрытых губ. В этот раз он целует меня куда более уверенно, так, будто имеет на это право, вторгаясь в мой рот и сплетая наши языки в страстном танце любви. Я цепляюсь за его плечи, он прячет ладонь в моих волосах, массируя затылок. Мы растворяемся в этом поцелуе, сливаемся, переплетаемся, как нити ДНК. Единое целое! И даже сердца стучат в унисон.
Он с трудом отрывается от моих губ, берёт мои ладони в свои и, глядя мне в глаза, шепчет хриплым севшим голосом:
– Дарина, выходите за меня замуж. Я обещаю сделать вас счастливой.
Сердце болезненно ёкает от дурного предчувствия. Я высвобождаю руки, отвожу взгляд и спрашиваю, уже заранее зная ответ:
– Может быть, сначала представитесь, чтобы я знала, кому давать ответ.
На несколько мгновений он замолкает, я не смотрю на него, слышу только взволнованное дыхание и бешеный стук сердца.
Потом он произносит, так тихо, словно не имя своё говорит, а приговор собственный читает:
– Кирилл Тихомиров.
И волшебство этой ночи разлетается на куски.
3(3)
Вот значит как! Мужчины снова решают, что лучше для женщины. А мне ведь даже мысль не закралась: как неизвестный человек оказался на территории хорошо охраняемого двора?! А теперь понимаю… Папа ведь сказал мне: «Ещё познакомитесь», вот и познакомились. Не иначе, как с папиной подачи этот спаситель явился «принцессу из башни» вызволять.
На душе становится так гадко, из-за того, что самый близкий мне человек, тот, кого я все эти годы беззаветно любила, мой родной отец! – распоряжается мной, будто вещью. Обидно до слёз, до колючего кома в горле…
Предательство – какой же горький привкус у этого слова. И с каким же громким треском бьются наши иллюзии, сталкиваясь с реальностью.
Вскакиваю, швыряю букет в озеро, обхватываю себя руками за плечи, прячу слёзы и говорю, так холодно, как только могу:
– Кирилл, пожалуйста, отвезите меня домой…
– Дарина, сначала выслушайте меня, – он шагает ко мне, замирает в шаге, протягивает руку, чтобы коснуться, но потом отдёргивает. – Не придумывайте себе того, чего нет. Не накручивайте себя.
Вскидываю на него взгляд, надеюсь, достаточно гневный, и невольно срываюсь на крик:
– А вы не указывайте мне, что делать! Как вы смеете спрашивать у меня, выйду ли я за вас замуж, если вы с отцом уже всё решили?!
– Смею! – его голос холодеет до температуры арктических льдов. Теперь в нём нет и бархата. Только холодная беспощадная сталь. – Никто ничего не решил. Я, как и положено мужчине, попросил вашей руки у вашего отца, он – дал согласие. Всё. Никто не собирается тянуть вас под венец силком.
– Но отец же запер меня, чтобы я никуда не сбежала до свадьбы…
– Он запер вас, чтобы вы сбежали со мной, – честно признаётся Кирилл, подтверждая мои догадки о причинах разыгравшего у нас дома спектакля.
– Феерично! – замечаю я, кривя губы в горькой усмешке. – Собственный отец!
– Поверьте, ни он, ни я не стали бы действовать подобным образом, если бы были уверены, что вы не натворите глупостей.
Его голос тоже срывается, дрожит, бьётся о стену моего отчуждения. Но Кирилл не оставляет попыток достучаться до меня.
– То есть то, что я хочу уехать в Москву учиться на флориста, для вас глупость? – и всё же эта противная предательская дрожь прорывается в мою пылкую речь, портя впечатление. – Предлагаете мне предать мечту?
Он всё-таки приближается и берёт меня за руку, а потом и вовсе требует:
– Дарина, посмотрите на меня.
И не знаю почему, – оттого ли, что приказ звучит мягко, почти просящее, или оттого, что мне самой хочется видеть его глаза, – я починяюсь.
Наши взгляды скрещиваются. В его глазах – сейчас тёмных, почти чёрных – плещется тревога, боль, нежность, вина.
Он снова целует мне руку, но только в этот раз – перевернув ладошкой вверх, в самый центр, посылая от кисти до плеча электрический импульс.
– Я люблю вас, Дарина, – говорит он, возвращая в голос бархат, а во взгляд – сияние, – и меньше всего на свете хочу к чему-то принуждать. А уж тем более – к замужеству. Но вы не оставляете мне выбора.
– Вот как, – фыркаю я, пытаясь высвободить руку, но он не намерен меня отпускать, удерживая бережно, но крепко, – поэтому вы решили не оставить выбора мне?
– Да, потому что вы – не ведаете, что творите. Не думаете о последствиях.
– А вы, – смотрю ему прямо в глаза, – вы думаете? Как вы станете жить с женщиной, которую заставили отказаться от мечты?!
Он морщится.
– Вот только давайте без пафоса и патетики. И да, думаю. От мечты вам отказываться не нужно. Вы просто не поедете в Москву.
– Почему? Потому что вы с отцом так решили?
Он горько усмехается.
– Нет, Дарина, потому что вы – не знаете жизни. Вы – тепличный цветок, бережно лелеемый любящими родителями. Вы не представляете, что с одинокой юной девушкой может случиться в чужом огромном городе. Реальность просто растопчет вас. Дарина, сейчас мужчине хочется извиниться перед вами, за то, что он иногда позволяет себе смотреть на вас с вожделением. И да, я хочу, чтобы вы такой и оставались. Хочу беречь вас, холить, лелеять, как делали ваши родители. Защищать от всех бед и невзгод. Просто позвольте мне это – выйдете за меня.
Его слова заставляют утихнуть мою злость. Потому что он прав, и родители правы – я не знаю жизни. Деньги для меня действительно пока что растут на деревьях. И да – мне очень-очень страшно уходить в большую жизнь самой. Но… разве согласиться сейчас – не значит сдаться? Утратить право голоса и отказаться от права выбора? И поэтому я достаю последний и, как мне кажется, самый веский аргумент:
– Но я не люблю вас.
Кирилл вздрагивает, как от удара, бросает на меня какой-то странный, болезненный взгляд, но произносит уже спокойно и даже как-то буднично:
– Я знаю. Вы пока не умеете любить. Я вас научу.
Какой самоуверенный!
Хмыкаю:
– А если так и не полюблю?
– Значит, я – плохой учитель.
Убеждать он умеет, этого не отнять. Тем более что у меня закончились аргументы.
Вздыхаю – выбора мне не оставили – и тихо произношу:
– Согласна.
Лицо Кирилла сияет, он наклоняется и нежно целует меня в губы. А потом, улыбнувшись, говорит:
– Третий – примирительный – поцелуй.
И я, почему-то, даже не злюсь: наверное, вымоталась за сегодня эмоционально. Впрочем, сегодня медленно ползёт к концу. Вон уже утренняя заря разливает пурпур по серебру озёрной глади.
Кирилл привлекает меня к себе, прячет в объятиях, и мы так и стоим, наблюдая, как занимается новый день.
– Зря букет выбросила, – говорит он, легко переходя на «ты», – он очень тебе шёл. К тому же цветы твои любимые.
– Откуда ты знаешь? – фыркаю я, тоже отбрасывая «вы» – мы ведь решили быть семьёй.
– Я многое о тебе знаю, – он наклоняется к уху и обдаёт меня горячим дыханием, – даже какого цвета твои любимые трусики.
Заливаюсь краской, выскальзываю из его объятий, смотрю зло и соплю.
– Не злись, ПоДарёнок, – ласково говорит он, – хотя злость тебе очень идёт. Просто собирать информацию об интересующем объекте – моя работа.
– Я – интересующий объект? – вскидываю голову и бросаю на него, хочется надеяться, грозный взгляд.
А у Кирилла в глазах пляшут бесенята. Сейчас я могу рассмотреть цвет его глаз – серо-синий, как у грозового неба, и ресницы – пушистые, длинные, на зависть любой девчонке. При свете солнца мужчина кажется ещё более нереальным. Ночь способна воплощать фантазии. А день… День – высвечивает реальность: тёмные волосы с золотистым отливом, смуглая кожа, прямой нос, чётко очерченные губы, твёрдая линия подбородка. Ни одного изъяна – не в лице, не в фигуре. И это будоражащая аура спокойного хищника. Так, наверное, выглядели боги, когда принимали человеческое обличье.
Впрочем, напрасно я решаю, что хищник спокоен: мгновение – и я оказываюсь в его объятиях. Вскидываю руку в попытке оттолкнуть, но он тут же перехватывает моё запястье, сжимая его аккуратно, но так, что становится понятным, кто здесь главный. И проводит языком по нежной коже, от чего в низ живота бьёт горячая волна. Я выгибаюсь в его руках, как травинка на ветру. И замечаю, как опасно загораются его глаза – в них пламя и голод. Это гипнотизирует, завораживает.
Он наклоняется к уху и обжигает кожу шёпотом:
– О нет, ты не объект, – теперь поцелуи уже без счёта, горячей дорожкой от уха к ключице, – ты наваждение. Одержимость. Соблазн. Ты сводишь с ума.
Голос низкий, хриплый, бархатный. Отзывается внутри меня сладостными вибрациями.
И в тот миг, хватаясь за его плечи и судорожно хватая воздух, потому что он вдруг весь выгорел, я почти верю, что научусь любить этого невозможного мужчину…
Глава 4(1)
Под утро я всё-таки отключаюсь.
И просыпаюсь от возни у двери. Несколько минут испуганно оглядываюсь, не в силах сообразить, где я нахожусь. Потом понимаю, пугаюсь ещё больше, тяну на себя одеяло. Хотя уснула вчера полностью одетой, даже туфли не сняла.
Дверь, в конце концов, открывается, и на пороге появляется вчерашний рыбоморд. Лыбится довольно. Проходит в комнату, ставит на стол поднос, где я замечаю овсянку, гренки и сок.
Рыба ухмыляется:
– Босс добрый сегодня. Глянулась ты ему. Сказал вот кормить. Не любит голодных и несчастных трахать.
Хлопаю глазами:
– Он же собирался меня трахать, – грубое слово мне самой режет слух, но я всё же произношу его: не любовью же Вазир со мной заниматься будет?! – когда моего мужа найдёт?
Рыба гыкает:
– Да это как настроение у него… может, и сегодня. Говорю же, глянулась ты ему. Любит он таких – беленьких, тоненьких, – а у самого глаза сально блестят, и слюна едва не капает. Меня передёргивает. Невольно вспоминаю, как смотрит на меня Кирилл – с восторгом, страстью, нежностью. Так же и касается.
Рыба моё передёргивание по-своему понимает:
– Да ты не ссы, девка. Босс, пока сам не попробует, другим не даёт.
Утешил!
– И жри, силы понадобятся.
Киваю:
– Хорошо, поем. И, – скромно опускаю глаза, – ты не мог бы выйти. Мне надо всякие женские дела сделать.
Он соглашается:
– Пожрёшь – стучи. Мы с парнями – сразу за дверью.
Он уходит, а я хватаюсь за голову: перспективы у меня такие, что в пору в петлю лезть. Если этот Вазир… поимеет меня – как я потом буду Кириллу в глаза смотреть? Как мне потом с этим жить?
Ну где же, где же мои спасители?
Дверь в стене, как я и предполагала, ведёт в ванну. Здесь только мыло и полотенце, нет даже зубной щётки. А сама ванна – глухой коробок: ни окна, ни какого-то отверстия.
Уныло полощу рот водой (почистить зубы хочется просто смертельно), и плетусь в комнату. Хожу босиком, потому что на моих «шпильках» бегать туда-сюда тяжеловато.