И только я немного пришла в себя, как поняла, что скоро, вот-вот я вновь дойду до пика.
Стоило мне об этом подумать, как Марк вышел из меня.
– Что ты… – растерянно пробормотала я, но тут же была аккуратно развёрнута в его руках и поставлена на колени, спиной к нему.
Я без указаний опёрлась на локти и сразу же он вновь в меня вошёл, только теперь ритм толчков был задан ещё более резкий и быстрый, что буквально через несколько мгновений привело к моему новому оргазму, только в этот раз Марк последовал за мной.
Глава 18. Мира.
На следующий день я проснулась оттого, что меня ласкали пальцы Марка. Он сам лежал рядом, а его рука находилась у меня между ног, заставляя меня задыхаться. Я уже была близка к оргазму, и он не останавливался, а лишь ускорялся.
Мягкая волна удовлетворения накрыла меня, заставляя окончательно проснуться. Марк мягко поцеловал меня, скорее просто к губам прикоснулся и сказал:
– Доброе утро.
Я едва сфокусировала на нём свой взгляд, сглотнула и хрипло произнесла:
– Очень… доброе утро, – я всё ещё чувствовала, как сокращаются мышцы влагалища, лёгкие искры удовольствия продолжали пронизывать тело. – Это было… вау.
Марк рассмеялся, встал с постели, демонстрируя то, что он уже одет по-домашнему.
– Всё для тебя, – его взгляд при этом стал немного не таким, как обычно. Теплее, что ли? Да, наверное именно это слово подходит.
Я так и не нашла в себе сил сесть на кровати. Но меня никто и не торопил.
Когда я всё-таки кое-как приняла душ, всё ещё чувствуя возбуждение, мне оттуда выйти не дали: альфа ввалился в ванную, когда собиралась оттуда выходить, задрал на мне свою же огромную футболку, которая сошла мне за платье и трахнул прямо на тумбочке.
Душ пришлось принимать повторно, но я готова принимать его хоть по десять раз в день, кажется. Марк заводил меня одними взглядами, а его прикосновения творили что-то невероятное. Описать свои чувства словами я точно не могла.
Для нас будто бы наступил медовый месяц. Или это был конфетно-букетный период? Наверное, он. Я ела конфеты, Марк дарил мне цветы, у нас был секс. Нет, не так. У нас было чертовски много секса.
И всё это длилось целую неделю. Нет, потом ничего не произошло, просто Марк вспомнил о том, что нужно бы вообще-то сводить меня в клинику, а я… испугалась. Вдруг накатил просто панический страх, я вся сжалась от ужаса и всё, что могла сделать – этот попросить отложить эту процедуру.
Малыш исправно шевелился, заставляя меня переставать дышать, бывало и во время секса, чем смущал меня, но не Марка, который лишь хохотал над моими заскоками, но всё-таки не выставлял их глупостью. Ему было забавно, но при этом он спрашивал меня о том, насколько серьёзно меня это волнует. Я подумала и решила, что не очень и он продолжил усмехаться, когда я краснела, чувствуя толчок изнутри.
Но вот на мои мольбы о том, чтобы отложить приём, Марк не поддавался. Он с упорством барана, даром, что волк, твердил мне, что мы обязаны туда сходить. Он даже наступил себе на глотку, помня, что врач, который у них в клинике “на все руки мастер”, всё же мужчина. Этот факт переставал его волновать, как он говорил, когда дело касалось моей безопасности.
А я свою панику ничем объяснить не могла, чувство было иррациональное. Марку понадобилось целых два дня, чтобы уговорить меня на поход в клинику. Как оказалось, врач был в поездке до этого момента, а альфа этим поинтересоваться забыл, и лишь поэтому на мои “истерики” было выделено так много времени. Да, Марк шёл на компромиссы и уступки, но не в тех вопросах, которые считал принципиально важными.
И даже увещевания о том, что с ребёнком априори всё в порядке, его не успокоили.
Как позже оказалось, не зря. Вот только я бы предпочла всё-таки никогда в клинику не попадать и вердикт волко-медика не слышать.
***
Всю дорогу до клиники я нервно грызла ногти. У меня такой привычки не было совсем, вот только сейчас я только таким образом могла заставить себя относительно спокойно сидеть и не орать. А орать очень хотелось, надо сказать.
Я не понимала, что со мной происходит, но в последний раз такое случалось перед гибелью родителей. Мне говорили, что это нечто сродни интуиции и бла-бла-бла. Но я не верила.
Верить отказываюсь и сейчас, потому что всё с моим малышом нормально. Он вот буквально десять минут назад очень активно ножками меня попинал. А ещё он – оборотень, может быть, даже альфа. Его организм силён, с ним просто теоретически не может ничего страшного произойти. Так почему же меня так накрыло?
Марк просто молчал. Моё настроение передавалось и ему, и я видела, что он тоже нервничал. Почему-то почувствовала себя виноватой: накрутила себя, а теперь вот и его. Но пружина истерики прочно засела внутри, и я не могла от неё избавиться никак. Даже сделать вид, что всё в порядке, не получалось. Хотя я старалась. Но в эти два дня меня ничто не могло отвлечь: даже секса с Марком у нас не было. И пусть на это он не злился, он, честно говоря, вообще не злился, я всё-таки чувствовала себя идиоткой, которая вообще всё испортила.
И вот мы подъехали к клинике. Если бы не уверенный вид Марка, я бы никогда не подумала, что это – больница. Обычное, ничем не примечательное двухэтажное строение на вид напоминало нечто среднее между жилым зданием и офисом. Отсутствие вывесок намекало на первое, а небольшая стоянка рядом – на второе.
И когда мы вошли внутрь, тоже больницей не повеяло. Конечно, это была клиника стаи, куда вообще редко кто-то попадал, да и обустроено тут было всё не по “госам”, но всё-таки я никак не могла заставить себя думать о том, что нахожусь в лечебном заведении.
Марк уверенно свернул в один из коридоров, держа меня при этом за руку. Прошёл мимо двух дверей, а в третью постучал. На двери не было никакой вывески, как и на предыдущих двух, впрочем, но нам ответили:
– Входите.
Внутри обстановка напоминала скорее чей-то домашний кабинет. За столом сидел немолодой мужчина, возраст которого я угадать не могла, потому как совсем не разбиралась как в определённом возрасте оборотни выглядят. Вот Марку на вид можно дать тридцать пять только за счёт его внушительности и серьёзности, а так и до тридцати он не дотягивал. А этот оборотень по человеческим мерка выглядел на пятьдесят, но сколько ему? Семьдесят? Восемьдесят?
– Здравствуй, Николай, – поздоровался с ним Марк. Тот кивнул в ответ, при этом не сводя с меня взгляда.
– Здравствуй-здравствуй. Это, я так понимаю, Мира?
Его тон мне не понравился совсем. В нём не было неприязни, вот только было кое-что иное. Жалость? Сочувствие? Он смотрел на меня так, будто бы к нему привели не беременную девушку, а жертву аварии, которой предстоит лишиться обеих ног.
Но в ответ на его вопрос я всё-таки кивнула.
– Что ж, присаживайтесь, – он указал на два кресла напротив него. Мне не хотелось терять ладонь Марка, но в итоге и не пришлось: кресла стояли достаточно близко, чтобы я могла вцепиться в руку Марка и сидя. – Я был в поездке не просто так, – сказал Николай, когда мы сели.
– Может быть, ты сначала её осмотришь, а потом уже будешь разглагольствовать? – грубо перебил его Марк, но доктор лишь улыбнулся:
– Мне не надо её осматривать, я итак знаю, что с вашим сыном всё хорошо, – потом он принюхался и добавил: – Ну, да, сын. И с ней всё хорошо. Пока.
Последнее его слово заставило меня вздрогнуть. Я посмотрела на него в ожидание того, что он скажет дальше. Марк откровенно закипал от ярости, но больше ничего не говорил.
– Ты, Мира, чистокровный человек, – он продолжал окатывать меня всё тем же непонятно-жалостливым взглядом. – И то, что ты забеременела от самого сильного альфы, чтобы мне удавалось повстречать – не иначе, как чудо. Но чудеса не случаются просто так.
Он сделал паузу, сжал свои виски, и лишь затем продолжил:
– За всё надо платить, не просто же так у Марка столько времени не получалось обзавестись наследником. Так вот, – он буквально выдавливал из себя слова, – Я был в поездке, в течение которой встретился с семью более опытными лекарями. И она поделились со мной опытами. Один даже предоставил мне записи своего отца, – голос Николая был тихим, но я его слышала очень хорошо. – Ни одна человеческая девушка, которая попыталась родить от альфы, не выжила.
В этот момент мне будто бы вырезали сердце. Вот оно было во мне, билось, а вот уже вместо него зияющая дыра.
– Повтори, – хриплый голос Марка раздался как гром среди ясного неба. – Повтори, что ты сказал.
Николай не мог ослушаться приказа альфы:
– Если Мира родит ребёнка, то она умрёт.
Мир забился на тысячи осколков с оглушительным звоном. Уши от этого звона у меня заложило. Сердце в груднуе клетку вернули, вот только теперь оно было исколотым и израненным. Оно было разорвано в клочья, а затем кое-как собралось обратно, чтобы доставлять мне нестерпимую боль каждым ударом. Терзать меня тем, что я живу и дышу.
Новость оказалась смертным приговором для меня. Не для ребёнка, для меня…
И я пребывала в таком трансе, пока не услышала слова Марка:
– Хорошо, когда ты сможешь провести операцию?
Я даже не поняла о чём идёт речь, поэтому из последних сил переспросила:
– Какую операцию?
Ответил мне доктор:
– Аборт, Мира. Срок уже большой, но это спасёт тебя…
И в этот самый момент внутри меня толкнулся мой малыш. Я обняла живот, защищая своего сына, и посмотрела на обоих “вершителей судеб” так, будто бы волком тут была я, а не они.
– Нет.
Марк зарычал. Откровенно зарычал, вскакивая с кресла.
– Да, Мира, да! – его глаза были глазами зверя, а не человека. Вот только сейчас это не произвело на меня никакого впечатления. – Я тебя не спрашивал!
Это стало последней каплей. Та самая пружина истерики раскрутилась внутри меня, и я захохотала. Наблюдала за собой, будто бы со стороны. Моё тело извивалось от хохота, который был похож скорее на смех сатаны.
– Мира, это, блять, ни разу не смешно! – орёт мне в лицо Марк, а я смеюсь всё громче и надрывнее.
Вот-вот, кажется, смех перейдёт в рыдания, но вместо этого он просто обрывается, а я перестаю быть посторонним наблюдателем. Возвращаются мучительные удары мышцы, которая по моему телу качает кровь.
– Не будет никакого аборта.
Голос мой тихий, надломленный, в противовес недавно грохочущему смеху. Сил говорить вообще нет, но моя тщедушная душонка откуда-то их находит, лишь бы как-то защитить ребёнка.
Сейчас даже плевать становится на то, что я умру. Страшно. Да, страшно, но ещё страшнее думать о том, что мой малыш, который толкает меня ножкой изнутри, может не родиться. Наверное, ещё несколько недель назад меня смогли бы на это уговорить, но сейчас я чётко осознаю лишь одно: он уже настолько часть меня, что я просто не переживу его смерти. И тогда это просто будет напрасным. Лучше ведь, чтобы один кто-то умер, чем оба. Из двух зол нужно выбирать меньшее, не так ли?
– Мира, это не вопрос, – холодно произнёс Марк, пытаясь, кажется, подавить меня одним своим взглядом.
Но у него ничего не получилось. Я смотрела ему в глаза, крепко сжав зубы. И когда взор отвёл он, произнесла:
– Или он будет жить, или мы оба умрём, вот это вопрос.
Глава 19. Марк.
Очень редко случалось такое, что я о чём-то сожалел. Обычно, даже если и случалось что-то, то я всегда помнил о том, что время вспять не повернуть, а ошибки исправлять нужно в настоящем.
Сейчас мне хотелось вернуться в тот день, когда я встретил Миру и убить себя. Она бы тогда просто повеселилась на вечеринке, а потом вернулась домой и всё. Просто всё. В ней не завёлся бы паразит, как бы больно ни было его так называть, который её убьёт.
И виной всему я. Какого хера я вообще не пользуюсь своими мозгами тогда, когда надо? В итоге буквально через три месяца она может умереть по моей вине.
– Мира, – я не понимал, почему она упирается. Она должна бояться смерти, она молодая девушка. В конце концов, после того, как… после операции, она сможет оправиться и через какое-то время родить от человека. Наверное, она просто не осознаёт слов, сказанных Николаем. – Если мы успеем сделать операцию, то ты выживешь и будешь здорова. Пройдёт какое-то время, и ты об этом забудешь. Ты – человек, уже имеющийся человек. То, что живёт в тебе могло бы стать нашим сыном, если бы не убивало тебя.
Эти слова давались мне с трудом, но стоило мне только представить, что она умрёт, я готов был отринуть в сторону все уговоры и силком отправить её на хирургический стол. А после этого отпустить.
Но Мира била в самую суть. Она будто бы читала мои мысли сейчас.
– Если ты заставишь меня это сделать, то я себя убью. И тебя убью. Всех вас убью! – её голос итак был хриплым, а сейчас сорвался на надрывный крик вновь. – Не трогай его. У тебя будет сын, он не виноват в том, что произойдёт. Человеческие девушки тоже умирают при родах. Не трогай его…
Она после крика почти шептала, безумным взглядом прожигая мою душу. Заставляя меня сходить с ума вместе с ней от бессилия.
Я ей верил. Я смотрел на неё и верил в то, что она говорила. Она правда отомстит за смерть своего ребёнка. И, что страшнее всего, она и правда не будет жить. Это читалось в её взгляде так легко, будто бы написано буквами там было.
– Мира, почему?.. – всё, что мог спросить я. Зачем она губит себя… Зачем? Вся её жизнь впереди, но она хочет махом перечеркнуть её. Почему именно в ней взыграло это непреодолимое желание защитить своего дитёныша? Не у всех волчиц хватило бы слабоумия и отваги на такое… Почему именно она? Человеческие женщины порой бросают своих детей, а она готова умереть за ребёнка, который ещё и не появился.
Мира будто бы пребывала в трансе: она смотрела перед собой, раскачивалась взад-вперёд, сгорбившись и обнимая свой маленький живот. Пока маленький. А потом он вырастет и убьёт её.
Но я всё ещё верил ей. И представить себе не мог, как силком заставляю её пройти операцию, а потом она убивает себя. И всё действительно зря.
Где эти сраные фантасты со своей машиной времени? Я бы вернулся и убил себя. Убил бы себя, а она бы жила дальше и радовалась.
Я посмотрел на Николая, в тайне надеясь, что он знает, как это исправить. Вот только он смотрел на Миру, как на уже умирающую, а глаза его блестели. От слёз, видимо. От чёртовых, блять, слёз!
– Почему, Мира?! – не выдержал я и вскочил с кресла, буквально рыча.
А она потеряла сознание.
Буквально вырубилась, будто по щелчку. Она не отняла рук от живота, закрывая его и в таком состояние.
– Она легко может выполнить своё обещание, я такое видел, – тихо проговорил Николай то, что я итак знал. – Я… Я думаю, что мы должны принять её решение.
Я подхватил Миру на руки, перенося её на диванчик, стоящий в углу. И тут же развернулся.
– Какое нахуй решение?! Убить себя? От такого лечат, вообще-то!
Николай смотрел на меня безотрывно. А потом сказал:
– Судя по сроку, ребёнок внутри неё уже шевелится, – я кивнул. – Вот, она это чувствует. Он для неё не эфемерный комок, он для неё уже есть. Она его любит больше всего на свете, больше всего. Она уже мать. И ты убьёшь её, если заставишь меня это сделать. И этим самым действительно потеряешь обоих.
Мне хотелось сказать, что мне нахер не сдалось существо, которое её убьёт, но потом я сам себя услышал. И пусть гнев мой никуда не делся, вслух я это произносить не стал. Он просто не поймёт.
– Я бы раз уговорить её, но она сразу приняла решение, – Николай продолжал. – И я, как врач, повидавший многое, могу тебе сказать, что остаётся только смириться. К тому же, факты. Учитывая примерные размеры плода, операция никак не может быть безопасной. Это серьёзная угроза жизни. А в случае родов ребёнок выживет точно, тут, сам понимаешь, без рисков.
Но его слова меня только больше злили:
– Она уже есть! Он – просто кусок мяса. Не думает, не говорит, не чувствует, планы на жизнь не строит! Я готов был заставить её родить, но не ценой её жизни!
Николай прервал меня:
– У тебя есть две недели на то, чтобы убедить её. Действительно убедить, а не заставить. Может быть, первый шок спадёт, и она всё-таки напугается смерти. Есть такой шанс. И лучше тебе сделать это ласково. Если она испугается потерять свою жизнь, то после операции будет проще сделать так, чтобы она пришла в себя, и её психика восстановилась.