Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c845322/v845322632/20a1f7/pJebv8eGQk0.jpg
Дейенерис Таргариен чертовски богата. У неё в доме живут три ящерицы с мудреными именами, которые шипят на гостей и гоняются за особенно им неугодными, норовя прихватить за пятки — воображают себя драконами. Джон Сноу в глаза не видал таких денег, что Дейенерис тратит на красивые платья и на благотворительность. Хотя бы в добром сердце ей нельзя отказать.
Её муж — Дрого — вечно в разъездах, почти не бывает в городе. Он занимается продажей оружия в охваченные народными восстаниями Семь Королевств. Никогда в Вестеросе не бывает спокойно, и даже разделение его на реальные семь стран им не помогло. Джон учил историю, он знает и о войнах за Железный Трон, который давно стал номинальным, и о многочисленных разрушениях Королевской Гавани в этих войнах. Он из Вестероса давно сбежал за Узкое море, дальше, как можно дальше от отвергнувшей его семьи и от возмущений, поднимающихся на Севере против нынешнего правительства. Мог бы — отправился бы на Стену, да только от неё уже многие столетия одни обломки, туда детишек на экскурсии возят да о Короле Ночи старые легенды рассказывают. Легендам этим тысячи лет. Робб их очень любил, когда был совсем мелким, а старая Нэн их часто рассказывала. Джон подслушивал.
Ему не разрешалось играть с младшими Старками. Он был внебрачным сыном Неда Старка, которого Кейтилин Старк приютила якобы из доброты, а на самом деле прав у него было не больше, чем у дверного коврика, о который все вытирали ноги. Поэтому он и сбежал в Эссос, прямиком в Миэрин — уже давно не цитадель работорговли. Пришлось попотеть, чтобы устроиться — пять лет, похожих на каникулы в Седьмом пекле, Джон участвовал в подпольных боях и уличных гонках, завел тысячу сомнительных знакомств и добрый десяток раз был на волосок от смерти. На одном из подпольных боев его и нашел Дрого по кличке Кхал. Нашел и нанял телохранителем для своей жены.
Дейенерис недовольна. Ей телохранитель не нужен, она и сама хорошо справляется. Джон усмехается в короткую бородку, следует за ней тенью, пытаясь на обращать внимания на ледяное презрение, которым окатывает его жена Дрого. С другими она мила — с удовольствием возится с детьми (в такие минуты в её глазах появляется боль, которую она умело прячет), встречается с подругами, такими же супругами местных бизнесменов. Дейенерис держит спину, как королева, царственно поворачивает голову и элегантно пьет свой травяной чай, и каждый её жест раздражает Джона.
Она раздражает своим совершенством, тогда как он сам — даром, что переоделся в костюм — всё ещё тот мальчишка, приехавший из Вестероса и дерущийся в подполье за деньги на потеху таким, как её муж. Там они своих телохранителей и бойцов и набирают, и эта судьба куда лучше, чем сдохнуть на ринге во время нечестного боя. Возможно, лучше.
Раздражение у них взаимное.
Дрого уезжает постоянно, и Дейенерис уже не тоскует по нему, как отмечает Джон, пусть и не желает этого видеть. Какое его дело? Он в доме Кхала для защиты Дейенерис, а не для сбора ненужной информации о чужих семейных проблемах. Впрочем, Дрого слишком занят, чтобы улавливать перемены в отношении жены к нему. Дрого зарабатывает деньги. Джон знает, что Кхал — до кучи ещё и владелец одного из крупнейших подпольных рингов, и это так тошнотворно, что тянет блевать. Возможно, Дейенерис не знает. Возможно, ей всё равно, пока есть деньги на помощь бездомным детям и животным, чьи судьбы её действительно волнуют. По-настоящему волнуют, Джон знает. Не слепой.
У Дейенерис — длинные серебристые волосы и фиалковые глаза, и наверняка нежная кожа. Джон не улавливает момент, когда прекращает раздражаться при виде Дейенерис. Когда, принюхиваясь по-волчьи, начинает ловить аромат её терпких духов ещё до того, как она войдет в гостиную. Ему так странно хочется зарыться лицом в шелк её волос, чтобы убедиться, что они и правда такие мягкие, как ему кажется. Джон понимает, что это означает, и это опасно. Ледяное презрение Дейенерис никуда не девается, но Джон понимает, что дело вовсе не в нём лично. Она просто чувствует себя не женщиной, а птицей в золотой клетке, и оковы её прочнее, чем прутья. И она одинока, так одинока, что сжимается сердце. Джон отлично знает, что такое одиночество, хлебнул его сполна. Хоть что-то он в этой жизни знает точно.
Постепенно их отношения теплеют. Презрение уходит, и, хотя они по-прежнему всего лишь телохранитель и его подопечная, Дейенерис больше не злится на него за молчаливое присутствие за её плечом. Свыклась. Иногда и улыбается даже, говорит о чем-то незначительном, вроде погоды или расписания на день, которое Джон знает лучше неё. Понимает, наконец, что Джон не в состоянии разжать прутья её золотой клетки, но может беречь её. Старается беречь. Это его долг. Но Дейенерис не знает, что это — ещё и его собственное желание.
Однажды, во время очередного отъезда Кхала, на Дейенерис нападают. Нагло, прямо на улицах Миэрина, когда она собирается садиться в машину. Чутье Джона, ощущающего опасность за мгновение до, не подводит, и он бросается вперед, отталкивает Дейенерис, накрывает своим телом. Кто-то из прохожих кричит — вопль пронзительный, женский. «Уби-и-и-ли!». Но Дейенерис, вообще-то, живее всех живых. Она лежит, уткнувшись лицом в землю, и ругается так, что позавидовал бы любой грузчик или один из «расходных» бойцов в подполье. Джон знать не хочет, откуда Дейенерис эти слова знает. Он шепчет ей на ухо:
— Не вздумайте подниматься, — и перекатывается по земле, выхватывает оружие. Замирает за машиной. Адреналин в крови бурлит.
Стреляли с противоположной стороны улицы, с окон одного из домов, он уверен. Дейенерис прекращает ругаться и просто дрожит. Дорогущее платье от падения порвалось, волосы рассыпались по плечам и спине. Джон осторожно высовывается наружу, но стрельба не повторяется.
Это не киллер, такие не промахиваются. Кто-то наёмный, но не профессиональный. Вряд ли Дейенерис хотели убить, а вот предупредить её мужа о чем-то — запросто. Кхал Дрого — не последняя фигура в Миэрине.
Это значит, что нужно всё время быть начеку. Вот когда Джон жалеет, что оставил Призрака на Севере. У его пса всегда было сверхъестественное чутье на опасность. Джон по нему скучает, но не тащить же северную собаку на Юг?
Кхал где-то в дотракийских городах, но приказывает Джону следить за Дейенерис в оба глаза. Если с ней что-то случится, Джон ответит за это жизнью. Как будто и так непонятно. Впрочем, Джон не позволил бы Дейенерис умереть. Он не может. Не хочет, чтобы с ней произошло что-то страшное. У него что-то тёмное и страшное внутри поднимается, как только он думает об этом.
Дейенерис оказывается сильнее, чем Джон о ней судил. Она отходит от покушения быстро, и, пока они спешно возвращаются домой, мягко спрашивает у Джона, всё ли с ним хорошо. Он кивает, а её забота греет ему сердце, которое, как он полагал, в Миэрине очерствело.
Охранять Дейенерис — это его долг, но её безопасность становится его личным делом. И провались Джон в Седьмое Пекло, если не понимает, что это значит. Если не ощущает жар, вспыхивающий от её близости. Он чертовски попал, но справится с этим. Как всю жизнь справлялся со всяким дерьмом, что на него валилось.
Вечером Дейенерис приходит к нему в спальню — Дрого поселил Джона буквально напротив, на случай, если на жену попытаются напасть среди ночи. Её волосы струятся по спине серебристым каскадом, она кутается в плед и нервничает. Почему она нервничает?
— Кто это мог быть? — спрашивает она. — Я ничего о делах мужа не знаю.
— Вас не собирались убивать, — Джон чистит пистолет. Оружие нужно держать в порядке.
Дейенерис рядом садится, обдавая терпким ароматом восточных духов, наблюдает за его действиями, склонив голову. Откуда-то из-за её плеча появляется ящерица, кажется, Дрогон. Деловито сползает на пол и устраивается у колена Джона.
— Ты ему нравишься, — чуть улыбается Дейенерис. — Дрогону мало кто по душе.
— Польщен, — хмыкает Джон.
От её близости внутри вновь становится жарко, будто чиркают зажигалкой, и костер возносится языками пламени, обжигая внутренности. Это ни с чем не спутаешь, это оно, желание, пожирающее тебя, пока от здравого смысла не останется пепел. Он понятия не имеет, когда захотел жену своего работодателя, но так уж есть.
И он не должен… не может её хотеть.
Дейенерис кладет руку ему на локоть.
— Спасибо.
Её прикосновения опаляют, хотя Джон и так горит.
— Это моя работа, — кивает он.
Долг. Тот самый, которому он всю жизнь следует. Его работа — швырять Дейенерис на землю при малейшей опасности, накрывать собой, как живым щитом. Возможно, его работа — умереть за неё. Но Джон жаждет ощутить её под собой… не так. Не на асфальте, а в постели. Узнать, как она стонет и как целуется, как прикасается к мужчине, которого по-настоящему хочет. Джон понимает, что это невозможно.
Слово «невозможно» осыпается пеплом, когда Дейенерис целует его сама.
========== V (Джон/Дейенерис) ==========
Комментарий к V (Джон/Дейенерис)
Финал “Игры Престолов” - это очень больно. Слишком много слитых персонажей, слишком много ООСа, слишком много обрубленных сюжетных линий и равнодушия сценаристов, которым хотелось сделать уже “хоть как-нибудь”. Не пофиксить финал истории Джона и Дени (которую можно было бы раскрыть и показать куда полнее и ярче) я не могла.
Все прощено.
Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c844618/v844618031/20ba7b/XEVhrVx2OxQ.jpg
Джона преследуют кошмарные сны. Раз за разом в них он убивает женщину, которую бесконечно любил и которой клялся в верности — как вассал и как мужчина. Раз за разом наблюдает, как гаснет в её глазах жизнь. В памяти людей Дейенерис Таргариен осталась Безумной Королевой, но Джон Сноу — он отрекается от имени Эйегона Таргариена, это имя принесло слишком много несчастий — знал Дейенерис другой. Знал женщиной с добрым сердцем, желавшей помочь жителям Вестероса обрести свободу от Серсеи. Знал потерявшей так много, преданной теми, кому она доверяла. Знал её любящей и нуждающейся в любви.
В любви, в которой он, Джон Сноу, ей отказал. Боги, он просто не мог смириться с их родством, оно резало его по живому, оно ворочалось ножом, воткнутым в сердце! Переступить через себя Джон так и не смог. Его вера, его воспитание слишком владели им. Сейчас он плюнул бы на их родственные связи, ибо прошедшие годы доказали ему — всё это мелко и не стоит переживаний. Всё становится мелким, когда живешь с бесконечными видениями смерти женщины, которую любил, и продолжаешь любить, хоть она и мертва.
Годы идут, и давно уже Бран, ставший правителем Вестероса, разрешил Джону возвратиться из-за Стены — хоть на Север, где воцарилась Санса, хоть в Королевскую Гавань. Джон знает, что он ещё может продолжить династию Таргариенов. Заключить брак, например. С той же Сансой, которая если бы и решилась выйти замуж, то лишь за своего кузена. Но Джон застревает в снегах, а годы идут, приближая смерть.
Джон уже умирал однажды. Это не страшно. Гораздо хуже — вот так вот жить, видя сны, просыпаясь в поту, пока верный Призрак, уже очень старый, ворча, поднимает голову и смотрит умными глазами. Лютоволк всё знает и всё понимает.
Дени.
Его королева.
Лишь боль в сердце доказывает, что Джон Сноу ещё не заледенел изнутри насовсем. Он медитирует у сердце-древа, но Старые Боги молчат. Быть может, они гневаются, что он полюбил собственную тетку, что огненная кровь Таргариенов и северная кровь Старков не подсказала ему правду. Быть может, им всё равно.
Джон охотится и кормится тем, что они с Призраком и Тормундом убивают в лесах. Иные ушли, рассыпались вместе со своим Королем, их больше нет, и страх покинул бескрайние снежные земли за Стеной. Он мог бы отправиться к одичалым, и они бы даже приняли его, но Джон сознательно избирает другой путь.
В конце концов Тормунд тоже уходит, возвращается к одичалым, и Джон остается один. Ему нигде нет места. Впрочем, одиночество — его вечный удел. Он был одинок, будучи бастардом, он был одинок в Ночном Дозоре и был одинок, нося тяжелый венец Короля Севера, он одинок и теперь.
Нет ничего страшнее для мира, чем одинокий Таргариен. Джон послал в Седьмое Пекло это имя, лишившее его Дейенерис, но не мог послать самого себя. Он был настолько же Таргариеном, насколько и Старком, и воспитание Эддарда, которого Джон почитал своим отцом, спадало, словно шелуха, с каждым месяцем, проведенным в одиночестве. Многие вещи кажутся совершенно другими. Будь Джон сейчас в Королевской Гавани, он во многом поступил бы иначе.
Но шанса повернуть колесо времени у него нет. Никто не может возвратиться в прошлое и исправить свои ошибки. И Джон раз за разом истязает себя воспоминаниями. Видит кошмарные сны и просыпается с мокрым от слёз лицом.
Призрак умирает в одну из долгих зимних ночей, когда ветер завывает за стенами, и Джон хоронит его недалеко от сердце-древа, где ещё Дети Леса века и тысячелетия назад вырезали плачущий лик. Вместе с Призраком уходит ещё одна часть его сердца, и Джон леденеет, будто новый Король Ночи. Но единственного, кого он хотел бы убить, он убить не может. На самоубийство Джон Сноу всё ещё не способен — и вовсе не от слабости характера.
Он знает, что смерть за ним придёт. Он ожидает.
И смерть приходит в лице медведя-шатуна, проснувшегося среди зимы. Огромное, злое на весь мир животное приходит на запах крови — Джон только что поймал в капкан зайца — и оно бесконечно голодно. Шатуны, Джон знает, не способны сами охотиться на лесную дичь, но зато могут отнять добычу у более слабых. Возможно, Джон должен бороться за свою жизнь. Возможно, стоит притвориться мертвым. Но медведь ревет, встает на задние лапы, готовый к нападению, и Джон готовится отражать опасность. Но он — не Тормунд, и он уже не так молод. Медведь валит его на землю, подминая хрупкого человека под свою тяжеленную тушу.
Медведь рвет Джона на части, и тот прекращает сопротивляться. Боль слепит, полыхает в мозгу белым маревом, и, Боги, Джон ошибался, думая, что умирать — не страшно. Всегда страшно, даже во второй раз. Теперь — окончательный. Мелисандры больше нет, и некому будет вернуть его назад.
Ослепляющая вспышка превращается в темноту.
Джон открывает глаза.
Нет ни снега, ни леса, ни медведя. Он оглядывается и узнает корабельную каюту, и слышит плеск волн за бортом. И ледяная корка, покрывшая его сердце, крошится и осыпается со звоном. Джон чувствует, что вновь молод, но он не ожил и не вернулся в прошлое, о, нет. Это никому не под силу, даже Мелисандре не было бы.
Он умер. Теперь окончательно. И, наверное, его тело — теперь добыча медведя, но почему-то Джона Сноу это больше не беспокоит. Он ощущает бесконечное облегчение — он прощен, он спасен, он получает Боги-знают-какой-шанс, и он не хочет его упустить. Он слышит скрип снастей и знает, что это плавание уж точно не закончится на Севере. Оно никогда не закончится, ибо у мертвых есть всё время мира.
Присутствие Дейенерис на корабле он чувствует кожей, хотя её в каюте нет. Она здесь, она ждала его, ждала столько лет (почему он так в этом уверен?), и, Боги, у него перехватывает в горле от любви и тоски. Все эти годы он видел её во снах, но никогда — счастливой и смеющейся, чувство вины будто стерло эти видения, заменив их кошмарами, полными крови и предательства. Но сейчас будет иначе. Джон искупил свой поступок, а Дени, кажется, искупила свой, иначе не очутилась бы здесь, где они прежде были так счастливы. Ему не почудилось тогда, в тронном зале Замка, в её глазах действительно была боль, сожаление от всего, что она сотворила с собой… и что он сотворил с ней.
Джон бросается к двери, останавливается — вновь нерешительный, будто подросток. Он убил её, этого не стереть и не изничтожить. Вдруг Дейенерис его не простила? Кто знает, о чём она думала, путешествуя на этом корабле через вечность? В полном одиночестве. Так же, как и он.