Никки не удерживается и падает на пол, успевает прихватить её за руку и тянет за собой. Они хохочут, как тинейджеры, пока по-дурацки барахтаются на ковре, путаясь в конечностях друг друга.
— Твою ж мать, — проникновенно сообщает Никки, глядя в потолок. — Я, блять, спину ударил.
Никки откидывается на подушку, разметав влажные черные волосы, и со свистом выдыхает. Джо утыкается носом в его плечо. У неё болят мышцы, и она уверена, что не сможет толком встать с постели, но перед глазами всё меркнет, когда она думает о тяжести тела Никки на себе, о его поцелуях и о синяках, которые он наверняка оставил на её шее и на бедрах, о том, как он стонет ей в губы, кусает их, раздвигает языком, как ловит её стоны и охает в ответ так, что её бросает в жар.
Они до постели добираются лишь к пяти утра, потому что не могут отлипнуть друг от друга после долгой разлуки. Сикс вытаскивает бутылку виски и поливает им Джо, слизывая капли с её плеч, груди, живота; Джо глотает алкоголь из горла, пока Никки языком вычерчивает узоры на её липкой от Дэниелса коже, а затем снюхивает кокаин, рассыпанный по её животу, и мурчит, как довольный кот. Джо знает, что это всё — чертово безумие, но ей нравится. И даже против кокаина она не возражает, там всего одна доза.
У Никки — опухшие и явно саднящие от поцелуев губы, мокрое от пота тело; он прикрывает глаза длинными ресницами и издает какой-то довольный звук; голос у него низкий и охрипший. Джо улыбается. Никки поворачивает голову и тянется за очередным поцелуем, у них уже рты болят целоваться, но хочется до безумия. Так же, как хочется провести в постели ближайшую вечность, даже если простыни пропахли сексом.
— Вот блин, — сообщает Никки и смеется, — я жрать хочу. В холодильнике повесилась мышь.
Джо закатывает глаза.
— Семь утра, Никки!
— Знаю, — он фыркает, зарывается носом в её шею. — Я пьян, обдолбан и обтрахан, и теперь я хочу жрать. Что тут удивительного?
— Хочешь получить всё и сразу, м? — Джо ведет ладонью по его спине, ощущая кончиками пальцев вспухшие царапины от её ногтей. — Думаешь, получится?
— Уверен, — он опрокидывает её на спину, нависает над ней: красивый до рези в глазах, темные пряди прилипли ко лбу, серая радужка превращается в тонкий ободок вокруг распахнувшегося зрачка. По-кошачьи поддевает носом мочку её уха. — Надеюсь, ты взяла сегодня выходной?
Джо помнит, как подошла к управляющему «Рейнбоу» с просьбой о выходном, и как полыхали её щеки, когда тот сверил календарь и ухмыльнулся так, будто всё понимает. Она помнит, как подшучивал над ней Джейк — второй бармен — и говорил, что раз Никки приезжает, то, видимо, ближайшие дни на работе Джо не появится? Джо показала ему средний палец.
Она кивает. Никки обдает горячим дыханием её шею, текучим движением скользит вниз, широко проводит языком по её животу, всё ещё чуть липкому от виски, и у Джо всё внутри сводит от желания, она запускает ладонь в его жесткие черные волосы и всхлипывает. Скулит, когда он кладет ладони на её тазобедренные кости, чтобы удержать её ноги и смотрит снизу вверх, задорно и жарко. Джо выгибается, протяжно вскрикивает, дербаня горло, пальцами впивается во влажную простыню и в пряди волос Никки.
К десяти утра Никки и Джо вываливаются на улицу, хохочут, добираясь до ближайшего супермаркета — Никки кое-как влез в джинсы и косуху на голое тело, Джо кутается в его шмотки, потому что даже для неё надеть мини-юбку в десять часов просто слишком. В супермаркете сонные продавцы раскладывают товар, а Сикс удерживает её за талию, целует в шею, будто оставленных им же засосов недостаточно — их даже волосами не прикрыть.
— Пиццу или вон ту итальянскую херь? — он тычет пальцем в холодильник с полуфабрикатами.
— Это лазанья, дурень, — смеется Джо. — А не херь.
— Итальянская херь, — он хватает коробку, вертит её со всех сторон. — На картинке выглядит так, будто туда блеванули.
— Дурак, — Джо отнимает у него коробку, ставит на место. — Если хочешь пиццу, так бы и сказал.
— Я тебя хочу, — мурлычет он ей в ухо, губами ведёт по ушной раковине, и Джо чувствует, что краской заливается от самого лба до шеи. Ей кажется, что все работники супермаркета таращатся на них. — Но и пиццу тоже. И, знаешь, те дурацкие мультики в ящике, которые сейчас идут, — он смеется. — Про Рокки и Бульвинкля.
Джо вспоминает, как одну из бывших девчонок Томми, с которой он еще пару лет назад расстался, Винс прозвал Бульвинклем за схожесть с лосем из мультика, и хихикает. Но в груди у неё разливается дурацкое тепло, потому что Никки здесь, он рядом, и ей хочется утонуть в этой иллюзии, будто они в м е с т е, хотя это не так. Они не вместе, они просто друзья, но позвольте ей хотя бы один день думать иначе.
Джо знает, что она идиотка.
— Морепродукты? — она берет коробку пиццы.
Никки морщит нос.
— Пепперони. Когда я смотрю на креветки, меня мутит от мысли, что это когда-то ползало и пучило глазюки. Прямо как наш Винс.
Джо хохочет, но всё же прихватывает пиццу с пепперони. Две коробки сразу. На кассе Никки копается по карманам куртки в поисках налички, вываливает кучу смятых десяток и сотенных. У кассира лезут на лоб глаза, потому что Сикс не выглядит как тот, у кого может быть куча наличности. Если по-честному, он выглядит как нищий маргинал.
— И две пачки Лаки Страйк, — Никки кивает в сторону стенда с сигаретами. Кассир швыряет их на ленту. — Угу.
Джо подворачивает джинсы ещё сильнее, потому что пяткой наступает на них; Никки ржет и за руку тянет её к себе, целует так, что у неё колени подгибаются, а какая-то женщина, ведущая свою дочь в школу, вслух ужасается распущенной молодежи. Сикс нагло фыркает ей вслед и показывает средний палец.
Они едят разогретую пиццу, сидя прямо на полу перед телеком, оставшимся от предыдущих хозяев, и смотрят «Рокки и Бульвинкля», пока мультики не сменяются выпуском новостей. Никки морщится, вырубает ящик и тянется за очередным куском пиццы, запивает его глотком виски. Джо смотрит на его лицо, и её даже подташнивает от нежности, щупальцами охватившей её изнутри. Она прислоняется лбом к его плечу.
Никки удивленно смотрит на неё сверху вниз.
— Эй, — тянет он, — ты чего?
— Я скучала, Никки, — произносит Джо мягко.
Она знает, что истинного смысла её слов Никки не поймет, до него не доходит, как сильно она любит его, как готова отдать за него всё и даже больше. Это не важно. Ей важнее просто сказать.
— Я тоже скучал, — он улыбается, почти застенчиво, превращается в Никки, которым он, возможно, был когда-то, и которого Джо уже не знала. — Будешь? — он приподнимает коробку с последним куском уже остывшей пиццы. Она мотает головой. — Ну и сама виновата.
Джо думает, что любит его, и это навсегда. Хоть он об этом и не узнает.
========== Декабрь 1984 ==========
Сначала Джо кажется, будто всё происходит не с ней.
Раззл мертв. Его больше нет. А ещё позавчера он заходил в «Рейнбоу», так же, как заходил каждый вечер всё время, пока Никки, обдолбанный и вусмерть пьяный развлекался где-то на Мартинике. Джо думала, хуже всё уже не будет, но как же она ошибалась…
Раззл мертв, мертв, мертв. И мертв из-за Винса, потому что пьяный Нил не справился с управлением своей же машины.
Джо прорывает слёзами, так же, как и Томми; она цепляется за Ли, лбом утыкаясь в его худое плечо. Кровь на перчатках врача алыми пятнами вспыхивает под зажмуренными веками. Раззл, Раззл, Раззл… Николас. Имя стучит в висках, имя пеплом оседает на языке. Джо трясет; они с Томми плачут, уткнувшись друг в друга, где-то на фоне рыдает Бэт Линн, жена Винса, и черт знает, кого она оплакивает — Раззла, которого хорошо знала, ведь он был другом Винса; или самого Винса; или то, что её жизнь теперь изменится навсегда.
Эта боль словно когтями раздирает душу — за Раззла, за Винса. Джо хотела бы злиться на Винни, но она не может, потому что знает, что так, как больно ему, не больно никому из них, даже ей, даже Томми.
Нил сидел на обочине и выл, он был весь в крови. Полиция забрала его до выяснения обстоятельств, а он всё выл, выл, выл и смотрел на свои руки, на которых засыхала жизнь Николаса Дингли, его бесконечно близкого друга.
Смерть Раззла делит всё на «до» и «после». Томми отвозит Джо домой, потому что больше отвезти некому, и просится остаться — просто остаться, потому что он не хочет возвращаться домой. У него заплаканные, полностью трезвые глаза, полные боли, плещущейся на дне зрачков. Томми тоже больно, больно, и он понимает, что жизнь не будет прежней.
Они сидят на полу, как Джо когда-то сидела с Никки, и пьют пиво, но с Ли нет и никогда не будет подтекстов и недосказанностей, он прост, как кусок хлеба. «Лёвенбрау» горчит на языке, холодно скользит в горло. У Джо в уголках глаз кипят слёзы, она ловит себя на мысли, что ей не хватает Никки, но он просто сделал всем ручкой и улетел на Мартинику — он теперь звезда, их альбомы становятся трижды платиновыми, он может себе позволить всё, что захочет. Он может себе позволить забыть о тех, кто всегда был рядом, ради наркотиков, бухла и доступных тёлок.
Он называл Раззла другом. Он зовет Винса другом. Но, когда Никки Сикс должен был находиться рядом, его не было. Его нет, когда он нужен Винсу. Он так нужен Винсу сейчас… И Джо. Он очень нужен Джо.
Что вообще будет с Винсом? Эта мысль сменяет мысль о смерти Раззла, и они тасуются, как карты, в её мозгу. Джо всё ещё не знает, за кого ей больнее. За Раззла, которому уже всё равно? За Винса, у которого сломана жизнь?
— Он был классным чуваком, — произносит Томми надтреснуто. — Ты же знаешь.
Джо знает. И у неё душу раздирает от воспоминаний: вчера она видела Раззла, он был жив, он улыбался ей, как всегда, немного меланхолично и обдолбанно, эта улыбка знакома ей была до боли. Они расстались полтора года назад, но Джо всегда знала, что будет помнить его. Джо не любила его, но Раззл был — и остается — ей дорог.
Ещё вчера Дингли обнимал её, уткнувшись в её волосы. Ещё вчера спрашивал Джо, счастлива ли она. Теперь его нет.
Раззл вылавливает её на балконе у Винса — Джо курит, за последние годы она пристрастилась к Лаки Страйк, таким же крепким, как у Никки, — и обнимает со спины, кладет подбородок ей на плечо. Полы неизменной шляпы касаются её скулы.
— Привет, Джо-Джо, — Раззл тихо смеется, но в его смехе веселья не слышно. — Не помешаю?
Она разворачивается только чтобы взглядом упереться в его лицо: всё такое же бледное, остроскулое. Тёмные глаза запали, будто он не спал сутками или слишком много пил, возможно и то и другое. Джо хорошо его знает. Она касается ладонью щеки Раззла, он ведёт головой за её движением.
«Раззл, прости, я не люблю тебя, я никогда тебя не любила»
— Ты пробовал отдохнуть?
— Мы только и делаем, что отдыхаем, — он морщится. — Когда продолжится тур, никто не знает. Как ты, Джо-Джо?
Как она? Джо понятия не имеет. Она одна. Никки где-то ширяется и трахается, направо и налево швыряясь деньгами, заработанными за долгий мировой тур с Оззи. Она одна, даже здесь, в доме Винса, который был и остается её близким другом. Она всегда знала, что Никки не любит её, Никки приползает к ней только если ему нужен секс, Никки делится с ней многим и многим, но не любит её так, как она бы этого хотела. И Джо смирилась с этим, но это не значит, что она в порядке.
В июне, после окончания первой части тура с Оззи, она позволила себе думать, что может быть счастлива, но она обманывала себя, как и всегда.
— У меня ничего нового, — Джо поправляет ворот его рубашки и тут же отдергивает руку. Раззл выпускает её из объятий и берет за руку. Ей кажется, что это всё неправильно, что она причиняет ему боль. Так нельзя. — Что может быть у меня такого?
Раззл склоняет голову набок, напоминая ей Безумного Шляпника из детской сказки, которую она любила в детстве. Точнее, любила, когда мама читала её — многого в «Алисе…» Джо тогда не понимала. А теперь чувствует себя той самой Алисой, заблудившейся в стране, полной сказочных персонажей и поворотов судьбы, которые могут привести куда угодно. Только вместо Королевы Червей у неё — Король Пик, и он каждый раз рубит ей голову с плеч.
Или с плеча?
— Ты счастлива?
Вопрос, на самом деле, простой, но в нём Джо слышит то, что Раззл не договорил.
«Ты счастлива рядом с ним?»
Джо пожимает плечами.
Она счастлива, когда работает и видит, что у неё всё получается. Она счастлива, если счастливы её друзья. Она счастлива, когда Никки утыкается носом в её шею и сопит в её постели; она готова простить ему всё на свете, когда они сидят в его доме, и он играет ей новые песни. Она счастлива, даже если Никки подчеркнуто дружелюбен, треплет её по голове и называет «лучшей подругой» и «своей в доску».
Но она не счастлива, потому что Никки не любит её. Она не счастлива потому, что не видит своего счастья без него, и это просто тупик. Она довольствуется малым и выжимает своё счастье, из чего может.
— У меня всё есть.
— Это не одно и то же, — Раззл кончиком пальца ведет по её губам. — Это совсем не то.
Джо позволяет ему поцеловать себя, возвращая их обоих в 82-й, когда всё было проще, а наркотики хоть и маячили на горизонте, но не были мрачной тенью, нависающей над всеми. Раззл зарывается ладонью в её волосы, целует нежно и долго, а потом отступает на шаг.
— Будь счастлива, Джо-Джо, — он улыбается своей мягкой, обдолбанной улыбкой. — Просто будь, ладно?
Джо кивает, хотя не знает, что именно обещает ему.
— Раззл, мать твою, ты где там?! — голос Винса заставляет странные пять минут рассыпаться, будто их и не было.
Раззл танцующе разворачивается, поправляет на голове шляпу.
— Я здесь, я везде, я всегда, — доносится его голос, когда он выходит к Нилу.
— Поехали уже!
И это была их последняя встреча.
У Джо сжимается горло, она снова ревёт, пряча лицо на плече у Томми. Здесь и сейчас они оба объединены общей болью, общей потерей. Если бы она могла знать, что не увидит Раззла больше, что его, окровавленного, увезут в больницу, если бы она только знала, что будет это видеть, она остановила бы его…
Никто не может знать, когда умрет. Или когда умрет кто-то из близких.
Томми целует её в макушку.
— Тебе бы поспать, Джо, — советует он, хотя ему самому сон нужен не меньше. — Вы ведь были друзьями?
Джо кивает, хотя их с Раззлом отношения сложно было назвать дружескими, они вообще были непонятно какими. Она помнит его любовь к музыке T.Rex и к марихуане, которой пропахла её постель тогда, и помнит ревность Никки, она помнит всё, но не знает, остались ли они с Раззлом друзьями в итоге.
Он снится ей в ту ночь, пока Томми сопит на полу, подтянув к груди длинные тощие ноги. Раззл склоняет голову набок и снова спрашивает Джо, счастлива ли она. Просыпается она в слезах, съеживается в постели, и очухавшийся Томми вливает в неё остатки «Лёвенбрау», будто это может помочь. Будто алкоголь вообще хоть когда-то помогал. А потом Томми уезжает, потому что он должен подхватить Бэт и забрать Винни из участка.
Кто-то же должен.
Никки возвращается на следующий день из Майами. Он приходит в «Рейнбоу» вместе с Майклом Монро, на обоих нет лица. Джо сбегает через черный вход, она не может его видеть, не может смотреть Майклу в глаза — ей всё кажется, что она должна была остановить Раззла, но не остановила, и теперь его нет, нет, нет…
Никки догоняет её на улице, сгребает в объятия. От него пахнет алкоголем, сигаретами и кожей его куртки, он теплый, почти горячий, вплетается пальцами в волосы Джо и позволяет ей рыдать в его плечо, но молчит.
— Его больше нет, — всхлипывает Джо. — Его больше нет…
Собравшиеся над Лос-Анджелесом тучи прорывает дождем.
========== Апрель — май 1986 ==========
Комментарий к Апрель — май 1986
Aesthetic:
https://sun9-7.userapi.com/hTwueNV-_vNTGVWu3JcdhM28BoAzyqPr9HfZjQ/LQeyaAcZwqI.jpg
Никки Сикс гниет изнутри. Джо готова поклясться, что всё, что делало Никки тем, кем он был все эти годы, превращается в труху, разлагается где-то внутри. Алкоголь и наркотики в его жизни присутствовали всегда, это дерьмо стало частью его жизни, но героин… Героин — это новая ступень, очередной кошмар, финал которого ясен ещё на старте. Это даже не свет в конце тоннеля, это бесконечная тьма или глубокая яма, полная заточенных кольев. Смерть Раззла, в которой был виноват Винс, подкосила Никки, а Кимберли, его новая подружка, его очередная любовь на всю жизнь, какой была Форд, только подначивает.