Удивленно приподнятая бровь.
— Этот спектакль для меня? Я польщен.
Старк фыркнет и прошлепает босиком через залу. Плеснет себе чистого виски в бокал. Глотнет, не поморщившись, как лимонад или апельсиновый сок.
— Слишком много думаешь, Локи.
Это тот же известный всем Тони Старк. Миллиардер, балагур и повеса. Железный человек. Спаситель вселенной. Один из тех, кто победил в неравной битве с слетевшим с катушек титаном. Один из тех, кто помог вернуть все назад. Отмотать, как пленку старой кассеты, и на месте исправить ошибки. Исправить, чтобы тут же наляпать новых. Пару десятков. Хватило и их.
Этот тот же известный всем Тони Старк, что теперь словно стал чуть ниже ростом, бесцветней. Как будто Танос засунул в грудь ему руку и там что-то сломал. Мини-реактор? Невидимый стержень, что рассыпался пригоршней ржавой трухи, когда Стивен Роджерс рухнул наземь, чтобы больше никогда не подняться, когда Баки Барнс качал мертвого его на руках и никому не давал приблизиться и прикоснуться?
Может быть, было что-то еще? Локи, признаться, не думал.
Локи, в сущности, совершенно плевать.
— Я ни о чем не думаю, Старк. Я твоей компанией разбавляю томящую вечности скуку.
Четыре шага, и тонкие пальцы, что забирают опустевший бокал, отставляют в сторону куда-то, не глядя.
— Я помогаю тебе не свихнуться, думая обо всех, кого он забрал.
Он. Танос. Тот, чье имя они, как сговорившись, не называют. Тот, кто отнял больше, чем жизнь.
Стивен Роджерс — их сердце, их Капитан.
Добрый и улыбчивый Тор, непосредственный, как ребенок.
Брюс Беннер, так трогательно и безнадежно влюбленный в Наташу.
Алая Ведьма и Вижн, что друг без друга так и не научились, как свет не существует без тьмы.
Я. Тебе. Помогаю. Не. Думать.
Я никогда не думаю сам.
Я не помню.
Я умею жить без него, у меня столько раз получалось.
Пальцы бога скользят по обнаженному телу, как будто танцуют. Тони Старк закрывает глаза, опуская ладони на плечи. Чуть дернет в стороны, разрывая тунику. Ткань с тихим шелестом соскользнет, следом — остальные куски одеяния. Шесть с половиной секунд — слишком долго, теряешь сноровку — и Локи Лафейсон перед ним голый, точно младенец.
— Считаешь, что желания плоти сохраняют рассудок?
— Считаю, твой рот говорит не по делу. Давай займем его… чем-то другим.
Губой прихватит хищно за губу, ладонью накрывая пульсирующий пах. Каждый раз для двоих — это пляска похоти. Каждый раз — это шаг в пустоту, что рвет обоих изнутри на кусочки, которая никогда не позволит собрать… то, что от них осталось после битвы с Таносом. То, что уже не осколки. Лохмотья, ветошь, рванье. Бесцветные, измочаленные оболочки. Далекие от героев, богов и людей.
Он его грызет — не целует, вместе с кровью пьет его боль, заглушая свою. Он захлебывается стоном. Он ударяется затылком, когда крепкие руки подхватят, прижимая к стеклянной стене. Когда внутрь — рывком. Резко, без подготовки. Это больно, хотя с прошлого раза прошло меньше суток. Это больно. И боль — хорошо.
Пальцы до черных отметин вцепляются в бедра. Пот струится по спине и по лбу, заливая глаза. Локи выгибается и подается навстречу. Локи, кончая, очень сильно дрожит. Тони утыкается лбом в худое плечо и осторожно его отпускает.
— Там еда какая-то вроде была, — вялое движение пальцев, и наготу он прикроет уже целым, не распластанным на кусочки плащом.
— Лучше мы еще выпьем.
— Как скажешь. Мне все равно.
Локи вернется к столику, где напитки, бокалы. Не глядя, как Тони достанет из шкафа рубаху, штаны. Тони… он умный и, наверное, даже красивый. Тони хороший любовник. Только вот не тот и не то…
Холодно. Холод на самом деле привычен. Как и танец каких-то потусторонних теней на стене, в которых ночами Локи слышится голос мертвого брата. В которых, он точно знает, Старку грезится Капитан.
Холодно, пусто, и все… все совершенно ненужно. Все пресно и сыро, покрыто плесенью, льдом. И даже у воздуха привкус праха. Воздуха, которым они зачем-то продолжают дышать. Рядом друг с другом. Вдвоем. Как будто отбывают повинность.
Им неясно, как долго они вот так вот протянут.
Им неясно, зачем это все.
Им неясно, зачем цепляться за мир и выдавать себя за живых.
Им неясно.
========== 20. Стаки, Клинташа ==========
— Знаешь, Нат, Пегги как-то сказала, что мир стал другим, пока я спал подо льдом. Он изменился, но я все равно должен как-то жить дальше, начать все с начала, не думать каждый миг о том, что Баки остался где-то там, среди скал и почти вечных снегов. Прошло семьдесят лет, говорила она, и если ты не попробуешь снова, другого шанса не будет.
Стив, он сейчас будто тень того самого Кэпа, что стал кумиром миллионов мальчишек, что рвался только вперед, что жертвовал всем во имя добра. А после лишился последнего — самого важного смысла.
И сразу будто потух изнутри.
У Стива лицо от слез отекло. Он смотрит, но ее будто даже не видит.
— Ты знаешь, Нат, я всем говорю, что надо смириться, что все в прошлом, но не для нас, — голос ломается на последнем выдохе-слоге, и одинокая капля ползет по щеке. Как самая ядреная из кислот, что разъест любые доспехи, что уничтожит щит из вибраниума за секунды. На самом деле, и Мьёльнир вряд ли останется целым…
— Не для нас, — она отзывается эхом, думая, наверное, о чем-то своем. И Стив лишь сейчас понимает, что все эти дни не слышал ни слова… и сам не подумал, не узнал, не спросил.
Хреновый друг из тебя, Капитан.
— А Клинт… он… он тоже?..
Нет, сил не хватит закончить, как и прогнать из головы ту картину, что разворачивается перед глазами каждый проклятый миг. Горстка праха на земле вместо Баки. Горстка праха, что мешается с пылью. Горстка праха — меньше, чем ничего. И последний растерянный возглас, что и сегодня в ушах отдается рефреном.
“С-стиви?..”
Пожалуйста, только не снова. Пожалуйста, Баки, только не ты.
Насмешка-пощечина от судьбы или проклятой вселенной.
— Брюс… он узнал, что Клинт выжил после щелчка. Сейчас, кажется, в Токио пытается усмирить оборзевших Якудза.
Та, кого прозвали Черной вдовой, прикусит губу и отведет глаза, не выдержав слишком пристальный взгляд лучшего друга. Того, кто ее видит насквозь и понимает лучше, чем даже себя.
— Я знаю все, что ты приготовился мне сказать. Стив, не надо.
— Нат. Не говори, что ни разу… совсем не пыталась?
Она — та, которая самые жестокие пытки переносила без звука. Забрала на тот свет сотни, даже тысячи жизней. Умела иглы вгонять под ногти и снимать, если надо, заживо кожу, не растрепав при этом прическу и сохранив маникюр. Вливать кипящую смолу в глотку врагу или воткнуть в глаз свою шпильку тому, кто целует ей руку.
— Брюс сказал, он лишился семьи. Всех до единого… Лора и дети… Как я на него посмотрю? Как скажу, что посмела остаться в живых? Чтобы он смотрел на меня и каждый миг думал?.. Знаешь, если бы я могла поменяться…
— Наташа! — его выкрик, как оплеуха, как выстрел в упор. Его выкрик заставляет вздрогнуть и подобраться. В нем столько изумления и жалости сразу, а еще — неприкрытая ярость и гнев, что сочится, как гной, через броню, покрывшуюся сеткой микроскопических трещин.
Выдохнет. Она так бесконечно устала.
— Нет ничего ценнее семьи, тебе ли не знать. Для тебя семья — это Баки.
— Для Клинта ты тоже семья. Ты дура, Наташа, если не видишь.
Она вздрогнет опять, как будто не ударил даже, а пнул. Из уст деликатного Кэпа “дура” — это как святотатство от папы. Это как Локи, что вдруг отдал свою жизнь, спасая старшего брата. Это как Тони Старк, растерявший сарказм. Это Халк, который безумно боится. Это… наверное… то, что сотворил с ними Танос. Сломал каждого через колено — одного за другим.
— Прости, — Стив наклоняется через стол и берет ее холодную, узкую кисть. Сжимает и трогает такими же ледяными губами. Они давно не живут. Они — оболочки, бездушные трупы. — Прости, я был груб. Но для Клинта ты — все. И кто спасет его, если больше совсем никого не осталось?
Как у меня… оставался лишь Бак, а теперь…
— Если есть даже малейший шанс, мы обязаны. Ради тех, кого с нами нет, попытаться. Ты говоришь остальным, но мы — не они. Мы должны попытаться, даже если в итоге уничтожим планету. Лучше так, чем никак. Вернуть Клинту семью и его самого, тебе — Баки. Всех, кого уничтожил щелчок. Всех, к чей гибели приложил руку Танос.
Сейчас он про Локи и про Гамору, и про сотни миллионов других, павших на самых разных планетах галактик, посмевших встать на пути у титана, дерзнувших и проигравших.
— Любой ценой?
“Мелкий, я с тобой до конца, что бы ты, дурень, ни выбрал”, — если Стив закроет глаза, он вспомнит представит дыхание, что согревало бы шею, и руки, обвившие пояс. И тихий смешок, от которого бы стало щекотно, и мурашки побежали б по затылку и ниже. Если он закроет глаза, может, выйдет опять не заплакать?
Черт, ты в конце концов, капитан. Надежда всего осиротевшего мира.
— Любой ценой. Безусловно.
Потому что выбора нет. Потому что иначе не только мы, но и каждый, останемся куклами, которые ходят и дышат. Пьют и едят. Делают что-то, предусмотренное программой.
Все, что угодно, только вот не живут.
Потому что без части души не умеют.
========== 21. Стони/Стаки (юст) ==========
— Ты мне доверяешь?
Слова застревают в горле песком. Сухим и горячим, как целую вечность назад в той афганской пустыне, где он по всем законам жанра обязан был сдохнуть. Но хрен им. Тони Старк выживает всегда.
“Ты доверяешь?”
Тони только что вернулся с Титана, выбрался с этой механической девкой из западни, довел до Земли разваливающийся на части корабль практически с дырявыми баками. Снова выжил. Снова обдурил эту суку-судьбу, оставил с носом старуху с косой. Он выжил и не хочет считать, сколько месяцев… лет минуло с тех пор… с той заброшенной базы ГИДРы в Сибири, когда кровь на губах пузырилась, а Кэп уходил. Кэп уходил со своим Зимним солдатом. Кэп, предавший все, во что Тони Старк верил когда-то.
“Я тоже был твоим другом… я сделал бы все для тебя…”
Но… Кэп уходил. А теперь стоит перед ним совершенно один. Гладко выбрит, как прежде, серьезен. Вот только что-то поселилось в глазах. Как будто надрезали кинжалом зрачки, а радужку накачали ртутью или железом.
> > Ты доверяешь? После всего? После того, как пробил щитом мини-реактор и бросил. В Сибири. В снегу. Одного.
— Доверяю, — выдыхает уверенно, твердо и первым тянет для пожатия руку. Она твердая и холодная, с шершавыми мозолями на кончиках пальцев. Как будто Кэп учился играть на гитаре.
Смешно. Хотя ничего смешного в этом мире давно не осталось.
> > Все эти месяцы на Титане, и потом в корабле. Я думал… был уверен, боялся, что и ты, Роджерс… что ты превратился в проклятый пепел, прах или пыль. Что нихрена от тебя не осталось. Ни улыбки, ни даже грамма занудства. А ты… вот он стоишь, ты живой… Впрочем, нет… только тень прежнего Стива, только костюм, одна оболочка. Неужто и правда он для тебя — это все? Джеймс Баки Барнс…”
“Доверяю”, — сжимает ладонь так же крепко, как прежде. Может быть, даже сильней. Возможно, черт, Тони даже может в это поверить, сейчас Стив самую чуточку рад, что и Старк стоит на ногах после щелчка. Пусть выглядит не то чтобы очень… ну, и у них сейчас не прием, не банкет и даже не премия “Оскар”.
Он видит… конечно же, видит и мешки под глазами, и седину в волосах. Он видит каждый шрам, что не на теле остался, а глубже. Он тоже чувствует это. Вину. За то, что все это с ними случилось. За то, что не смог и не спас. Он — не спас.
— У нас есть план. Ты как, с нами?
— У меня может быть выбор? — усмешка с привкусом стылого пепла одна на двоих, и в голове опять всплывает тот шелест, и в лицо дует горячий ветер вместе с красным песком, и Питер Паркер рассыпается в ладонях, как неудачно сложенный пазл, как карточный домик на сквозняке.
“Мне… что-то так плохо. Мистер Старк, я не хочу умирать…”
> > Ты и не должен был, пацан. Ты — не был должен. Это должен быть я. Только я. Тот, кого здесь не то, что не ждали… У каждого нашелся бы кто-то, кому тот был бы более рад.
“Я тебе доверяю”.
> > Ты мне доверяешь? После того, как почти прикончил твоего ненаглядного Баки. Я бы сбросил его со скалы, снова с поезда, вниз, в ущелье, во льды и снега, в круговерть, чтобы и следа от него осталось, молекулы, запаха, выскреб бы саму память о нем. Я бы сделал все это снова. Стив, понимаешь?
И ты доверяешь мне?
“Доверяю. Я доверяю тебе”.
Дернет за руку так, чтобы ближе. Так, чтобы грудь впечаталась в грудь. Виском — к виску, и ладони скользнут по лопаткам. Дыхание жаром опалит небритую скулу, и мурашки толпой — на шею, под воротник, по спине и к рукам.
— Что бы там ни было, Тони, сейчас мы — команда. Мы обязаны попытаться. Ради тех, кого с нами нет. Любой ценой, понимаешь?
“Мистер Старк… мне что-то плохо…”
— Любой ценой, Роджерс. Да.
> > Это, черт возьми, так. Не ради твоего треклятого Баки, Стренджа, кто еще там пропал? Ради мелкого Питера, может быть, он еще ведь мальчишка и толком даже не жил. Ради тебя, кусок благородства и идиотизма, чтобы снова научился дышать полной грудью, чтобы перестал быть похожим на труп. На памятник себе же из дебильных музеев, куда толпами ходят герлскауты и лупоглазые девчушки в бантах из младшей школы.
— Главное не то, чего мы лишились, а то, что сумели сохранить.
Сумели, смогли, получилось.
> > Потому что, Кэп, если б и ты… к Таносу остатки этого мира.
Я смог бы, наверное, и дальше дышать, поддерживать живым состояние организма. Вот только пытаться изменить и спасать? На это бы сил, увы, не осталось.
— Тони, скажи, что мы сможем? — так отчаянно шепчет, хватаясь за руки. Слышит, как ломается голос. Стив ломается изнутри, как иссушенная зноем ветка на дереве, что мертво столько лет. Мертвы даже корни.
“Скажи, что я снова смогу быть с ним рядом. Скажи… я всегда буду верить… Но ты скажи, скажи мне именно ты. Тот, кто так сильно его ненавидел. Скажи, что поможешь, что ты сделаешь все…” — не подумает Стив и, конечно же, никогда не попросит.
— Нам придется, солдат. Соберись. Ныть мы будем позже. После победы.
У Кэпа расправляются плечи и, кажется, исчезают эти крохотные складки у глаз и у рта. Кэп словно становится еще выше ростом, сильнее. Наверное, это стоит всего.
Видеть, что ты — это тот, кто еще раз ему дарит надежду.
Хотя бы что-то, Тони. Хотя бы вот так.
Любой ценой, чертов Роджерс.
Комментарий к 21. Стони/Стаки (юст)
новому трейлеру посвящается. мы, блять, просто сдохнем массово в кинотеатрах.
========== 22. Тони/Стив (юст) ==========
Как будто не было всех этих лет и смертей. Как будто Тони — прежний Старк — стоит сейчас перед Кэпом не потрепанный жизнью, не с лицом, покрывшимся сетью мелких морщин, не с сединой в волосах, что тогда, в две тысячи двенадцатом были черны, как вороново крыло. Тони Старк — миллиардер, весельчак, балагур.
И растерянный Стив. Стивен Роджерс. Живой.
Здесь, где ничего непоправимого п о к а еще не случилось.
— Тони? Это ты? Где твой костюм? Что такое?
Это Стив. Стив две тысячи двенадцатого года перед ним в руинах разнесенного Локи Нью-Йорка. Стивен как будто… ох, к чему это “как”? Абсолютно живой. Все тот же пай-мальчик Роджерс. Все такой же правильный, боже, зануда.
Тони… странно… Тони хочется рвануться вперед и обхватить эти супергеройские плечи. Наплевать, забыть обо всем и с размаха врезаться в губы губами. Хотя бы раз, хоть вот так, но успеть. Слизать с них вкус крови и пыли.
— Это Локи натворил его магией? Как ты?.. — в голосе Кэпа звенит беспокойство. Он смотрит. Это прежний Стив. Он живой. Он живой и еще не знает про Баки…
“Это шанс”, — шепчет гаденький голосок в голове Тони Старка. Шанс отсюда, с этого места сделать все по-другому. И Стив никогда не узнает, кто такой Зимний солдат. И сержант Джеймс Бьюкенен “Баки” Барнс никогда не разрушит не успевшую окрепнуть дружбу и все, что могло бы случиться потом, но только никогда не случилось, потому что Стивен ушел. Потому что Кэп в любой из вселенных выбирал бы Солдата.