— Вы лишились лучшего друга. Я понимаю, Стив. Уже второй раз…
Не второй, девочка. Минимум — третий. А если бы он взялся считать…
Раз — когда Баки напялил пижонскую форму и, насвистывая что-то, так легко ушел на войну.
Два — когда попал в засаду у Аззано.
Три — когда рухнул из несущегося поезда в снежную бездну. Вопль ужаса Стива и сейчас, наверняка, гуляет где-то там, опять и опять отражаясь от скал. Многократно. Вынимая душу любому, кому доведется услышать…
Четыре — когда Стив проснулся через семьдесят лет после крушения во льдах и вспомнил. Вспомнил, что Баки нет, он уже не вернется, и даже тела уже не найти, чтобы проститься с ним и оплакать.
Пять — когда схлестнулся в смертельной схватке с Зимним солдатом и сорвал с него маску. Погибший друг вернулся из мертвых кем-то другим. Когда обрел того, с чьей смертью так и не получилось смириться, а тот снова растворился в многомиллионом Нью-Йорке, сбежал. Растаял мерцаньем в ночи, унося с собой душу и сердце.
Шесть — когда Баки моргнул осторожно, узнавая и признавая его, а после практически сразу опять превратился в Солдата. Когда эта тварь — недобиток из Гидры — опять запустил программу в промытых мозгах, меняющую минус на плюс. Рубильник, отключающий Баки, активирующий машину для одного — для убийств.
Семь — когда увозил Баки в Ваканду и смотрел, как его усыпляют, погружая в спасительный криосон. Могло случиться так, что на много лет или даже веков. Он снова прощался. На всякий случай — навеки.
Восемь — когда Танос… когда где-то там, на другом конце бесконечной вселенной безумный титан просто щелкнул рукой, и половина живого исчезла в мгновенье.
Лицо капитана сейчас, как оскал. Как бездушная маска.
Он находил Джеймса Баки столько раз, но теперь… Соломинка, что переломила-таки верблюду хребет.
Где ему найти те слова, чтобы все донести, рассказать? Всем этим людям, что замерли, ждут.
Как рассказать и зачем?
О том, какие нежные руки у Баки. О том, как заливист, как заразителен смех. Как лихо он носит фуражку и кепку, сдвигая на самый затылок. Как пленяет с первого взгляда, располагает к себе. Как за ним всегда толпой ходили девчонки, но он оставался с ним вопреки. Он всегда его выбирал. Своего мелкого. Стива.
— Он обещал, что будет со мной до конца, — слова, даже слоги, колючками застревают в гортани. И хочется кашлять, харкать кровью прямо на пол. Хочется выплюнуть, вытошнить эту боль изнутри и не помнить. Не помнить, что в этот раз — все. Баки нет. Баки рассыпался пеплом. Баки больше никогда не вернется.
А ведь он обещал… до конца. Давным-давно, в начале 20 века, в Нью-Йорке. Когда один, похоронив мать, на пороге темного и холодного дома пытался нащупать дрожащими пальцами в кармане связку ключей. А второй не смог его просто оставить.
Той ночью… пальцы Стива также дрожали. Как теперь много-много… много дней и ночей. Бесконечность.
Я не справляюсь. Бак, я не справляюсь без тебя. Я никак…
“Хэй, мелкий. Ты ведь сильнее, чем сам можешь подумать. Ты крепче нас всех. На тебя надеется мир…”
Зачем мне этот мир без тебя? Я бы следом… но где искать… там наверное, жутко темно. Если бы только ты подсказал, дал мне наводку.
“Стиви, сука, не смей! Иначе я вернусь, чтобы набить тебе морду и удавить своими руками…”
Что угодно, Бак… все, что скажешь.
Баки, ты только вернись.
— Стивен?! Стив? Стивен, вам плохо? Ох, да что же такое? Звоните девять-один-один…
— Стойте! Не надо звонков. Это приступ. Сейчас… у меня есть лекарство. И я его заберу, — ни один не заметил, когда вошла эта красивая леди, утонченная леди. А может, была здесь с первой минуты, с начала? Ни один не смог бы сказать…
Девица, что держит обмякшего Стива, испуганно вздрогнет, но тут же постарается взять себя в руки.
— А вы его?..
— Друг. Просто друг. Я Наташа. Приглядываю, чтобы не случилось чего. Стив… он без Баки… ему очень сложно. Не выходит привыкнуть.
Передернет плечами, как будто жалея о вырвавшихся невольно словах. Как будто не привыкла к откровенности. Не хотела.
— Все мы потеряли кого-то.
— У Стива оставался лишь он. Хэй, капитан… да ты заставил нас всех испугаться… — и тихо рукой по щеке, как сестра. И хрипло в ответ, отзываясь на ласку:
— Наташа… Нат… я видел его…
Наташа ему поможет подняться, закинет руку на плечи, предлагая лишнюю точку опоры. Тихо, и слышно, как где-то за дверью капает из крана вода. Отрывисто. Раздражающе. Звонко.
— Наташа. Я видел его.
— Знаю, Стивен. Тор тоже видел Локи сегодня. И Тони…
— Тони? Но ведь он…
Он тоже где-то в космосе… сгинул. Он, мелкий Питер и Стрендж.
— Тони вернулся. Стив, нам надо спешить.
— Это шанс?
— Я не знаю. Но это хоть что-то.
Руки. Руки безбожно трясутся. Так, что не удержать даже щит. Ничего. Если это их шанс… Если это их шанс, он использует его без остатка.
Баки… подожди, я иду…
Я с тобой до конца. Ты же помнишь?
========== 17. Локи/Тор ==========
Все закончилось лет тридцать назад, может, сорок. Последний бой, в котором мстители низвергли Таноса и отмотали время назад. Чуть дальше, чем проклятый щелчок, когда исчезла половина живых существ во вселенной. Они вернулись к тому самому мигу, когда перед украденным у Грандмастера космическим челноком, приютившем остатки асгардцев, из пустоты показался исполинский корабль. Как гора пред песчинкой. И время с места тогда сорвалось, завертелось. И бог хитрости и обмана пал навсегда, не сумев обвести вокруг пальца титана.
“Даю тебе слово, брат, солнце вновь воссияет над нами!” — бог озорства обещал. Обманул. Бог озорства не собирался возвращаться обратно. У Тора были другие планы, конечно. Тор никогда бы не смог допустить, чтобы все закончилось так. Тор… зачем ему бессмертие, вечность без Локи, который будет юлить и язвить, отравлять его жизнь и непрерывно вносить в нее смысл?
В первый раз Локи пал. Во вторую попытку Тор и шанса не дал ему попытаться. “Прости, я не могу рисковать. Не тобой”, — и Хеймдалль, повинуясь приказу своего короля, открыл Радужный мост, протянувшийся сквозь пространство к Земле. Открыл путь для отступления, бегства. И Тор швырнул брата в воронку, не слушая проклятий, срывающихся с тонких, кривящихся презрением губ.
Тридцать лет назад. Может, сорок. Они победили в итоге и поставили точку. Они победили, и Локи вернулся домой. На планету Земля, которая стала им прибежищем после падения Асгарда.
Тридцать лет или сорок, а они не стареют. Они же асгардские боги, хотя породивший их мир лежит в руинах и пепле. Теперь у них пентхаус в Нью-Йорке и уютный, прячущийся в густом подлеске коттедж часах в четырех езды от окраин.
Локи сюда выбирается редко, предпочитая шум и огни города, который не спит никогда. Локи любит сутолоку и роскошь Нью-Йорка. Локи не помнит, не видел, Локи был мертв в те ужасные дни, когда планета опустела, затихла. Когда каждый выдох разносился над землей, точно стон, прокатывался по лабиринтам заброшенных улиц, разбивался пригоршней боли о стены, которые уже начинали крошиться. Всего спустя семь-восемь лет после… после всего.
Сейчас уже прошло Рождество, которое ни один из них не считает за праздник. Минул Новый год, и февраль скатился к второй половине. Тор каждый день добросовестно расчищает от снега дорожки (снегопады этой зимой зачастили) и долго бродит по окрестностям с псом. Это золотистый ретривер, которого Локи как-то привез еще мелким мохнатым комочком, что помещался у брата в ладонях, и очень быстро вымахал почти до размеров теленка. Им не то чтобы плохо вдвоем. Вот только Тор очень сильно скучает. Но все же счастлив просто знать, что Локи где-то там — живет яркой жизнью и дышит. Просто дышит всему вопреки, Всеотец. Вопреки всем тем нелепым смертям и потерям.
— Ничего, еще месяц-другой, и Локи непременно вернется. Дружище, ты не должен скучать…
Потреплет пса по загривку, вот только тому все равно. Он стрелой срывается с места, наверное, за зайцем. Его радостный лай оглашает окрестности и, наверное, скрывает поскрипывающий под модными туфлями снег. Или Локи счел неплохой шуткой появиться за спиной совершенно беззвучно. Он все тот же бог озорства. До сих пор.
— Кажется, брат, ты стареешь. Каких-то пять тысяч лет придавили тебя? Не говори, что все это Земля. И та девица… как ее? Джейн… Мои соболезнования твоей безмерной потере.
Тор вскинется, не в силах с собой совладать. Всего два больших шага по засыпанной снегом поляне, и вот уже комкает в широких ладонях его воротник, ведет по спине, к себе прижимая.
— Локи. Ты здесь.
Он, должно быть, смешон, нелеп и до тошнотворного жалок. Но это же Локи. Это Локи приехал. Локи вернулся к брату, домой. В почти прозрачной белой рубахе под тонким пальто. В вырезе виднеется ворох каких-то амулетов на серебристых цепочках и тонких черных шнурках. А еще ключицы, к которым прямо сейчас тянет прижаться губами.
— А ты и правда стареешь. Не слышишь, что я говорю? — чуть отстранится. Почти что брезгливо.
Что там было? О Джейн? Та немного безумная дева, что встретилась ему на пути во время изгнания. Вот только что за потеря, о которой брат твердит так упорно и точно с упреком поджимает тонкие губы? И словно сердится снова, будто его что-то гнетет и рвет изнутри, вот только он не пускает наружу. Прячет под самой прочной во вселенной броней. Так, что даже стука сердца не слышно.
— О какой потере толкуешь?
— Леди Джейн оставила этот мир… — и замолкает, выжидая чего-то. А Тор пожимает плечами, не понимая, что он должен в ответ говорить и зачем:
— Это… прискорбно?
— Всеотец! Ты так и будешь тупить?!
Локи срывается и швыряет оземь перчатки. Локи толкает его, вот только Тор всегда был сильнее. Цепляет руками за плечи и смотрит в лицо. Самое нужное в этом мире. Все эти тысячи лет…
— Я не пойму, что ты хочешь услышать? Джейн была смертной…
— Она была твоей первой любовью, зазнобой! Ради нее ты от меня… ты бросил все и умчался тогда. А сейчас всего лишь пожимаешь плечами?
Локи так редко злится, кричит и психует. Тор… ему не под силу разобраться в этой смене настроений, стремлений, желаний. Это же Локи — он всегда остается загадкой. Локи, что вечно себе на уме.
— Но она не была. Ни первой, ни зазнобой, ни, конечно, любовью.
Как объяснить, что Тор пытался исправить ту поломку в себе, которой было быть не должно? Изгнать преступные чувства пусть к неродному, но брату, вытравить из мыслей всю похоть и постыдную нежность. Но и сегодня у него слабеют колени, и так пересыхает во рту…
— А что? Что тогда это было? — глухим шепотом, в самые губы, что непонятно как и когда над ним наклонились, и расстояние меньше дюйма, и вспышки фейерверков в глазах.
— Попытка уйти от тебя. Бесполезная, как и все остальные.
Локи целует первым, врываясь языком в его рот. Локи — уже не ледяной и далекий. Локи, который утром, может быть, снова уйдет, чтобы пуститься в путешествие по миру или провернуть какую-то пакость. Локи, который непременно вернется.
Локи, который все эти годы неизменно приходит. К Тору. Домой.
Локи целует. Сдается. Признает поражение. Локи, наконец, признает.
========== 18. Йон-Рогг/Верс ==========
— Зачем мне дана эта сила, если Высший Разум запрещает использовать ее?
Она смотрит с пола на него, снизу вверх. Она запыхалась, ее одежда — сегодня это не боевая броня — промокла насквозь. Йон рывком поднимает на ноги, подтягивает ближе к себе. Куда-то за разумную грань. За тот предел, за которым отключаются мысли.
— Ты — боец. Научись контролировать разум. Вся твоя слабость — у тебя в голове.
Верс с досадой прикусит губу и буркнет про “просто споткнулась”. Дернется, когда его губы коснутся виска, и дыхание опалит насмешкой. Почему-то скажет совсем о другом:
— Скруллы — это угроза для всей расы Кри.
— Я знаю.
Она попытается вырвать пальцы из хватки. И гнев ярко-красным огнем прошьет ее вены, почти заставит плавиться кожу, гореть изнутри.
— Ты должна управлять эмоциями, а не они — тобой, — его голос журчит, как водопад на планете, имени которой она даже не помнит. Той самой, что из ночи в ночь возвращается в жутких снах. Обрывками страха и каплями крови, к утру подсыхающей на губах.
Йон сильный. Йон каждый день ей помогает не гнуться. Он ее тренирует, он учит быть совершенным бойцом. Той, кем Высший Разум сможет гордиться. Той, что выполнит важнейшую миссию: закончит войну.
Йон. У него холодные пальцы и мышцы, как самый крепкий металл во вселенной. Йон пахнет потом и солью. Йон пахнет песком и огнем. Йон… его голос в подсознании будит что-то такое… его голос порой плавит все ее кости. Так, что почти невозможно стоять.
— Мы обязательно победим, — шепчет он, как будто царапает кожу… так хрипло. Он шепчет в висок и губами скользит по щеке. Спиной прижимает к твердому телу.
Она хотела бы растечься в его руках, точно мед. Она хотела бы выдохнуть и отпустить инстинкты на волю. Она хотела бы… но только чуть дернет плечом, легко освобождаясь из хватки.
Эмоции. Мы их должны контролировать, Йон.
Эмоции. Солдаты не могут им так легко поддаваться.
Эмоции. Ты и я — невозможно.
Эмоции — наш главный враг.
— Победим, — она кивает, и стягивавший волосы шнурок лопается, рассыпая волосы ей на плечи. Его зрачки — это черные дыры, и она — почти за горизонтом событий. Почти. Почти — не считается, правда? Почти… — На сегодня довольно?
Кивает медленно. Капли пота — на лбу, над губой.
— Можешь быть свободна, солдат. Постарайся поспать перед вылетом. Контролируй эмоции. У тебя уже получается лучше.
— Посмотрим, что смогу с этим сделать.
Она идет через зал и слышит, как громко он дышит.
Посмотрим? Смогу, если он… если Йон промолчит, не окликнет. Контролируй эмоции, солдат. Дыши, иди вперед, контролируй.
Свет становится чуть холодней и острей. Пульсацией колет глаза. Должно быть, ночь на исходе, приближается утро.
Ты не должна о нем думать, пока полыхает война, и воины Кри каждый день гибнут с метаморфами в схватках. Ты не должна огорчаться из-за того, что он отпускает тебя. Ты не должна чувствовать влечение плоти. Ты не должна…
“Почему?..” — недоуменно шепнет кто-то в ее голове прежде, чем знакомые руки накроют уже взявшиеся за поручни пальцы.
— Мы не закончили, Верс…
Она выдохнет, вышвыривая из головы сотни тысяч вопросов.
“Мы не закончили”.
— Это правда.
И чуть повернется, позволяя губам накрыть ее рот.
Ты не должна.
Она подумает после.
========== 19. Тони Старк/Локи (юст) ==========
Комментарий к 19. Тони Старк/Локи (юст)
упоминается Торки, Стони, намек на Стаки.
Бог озорства разучился пьянеть. А может быть, просто никогда не умел. Он — не его громогласный бог-братец, что, бывало, пил всю ночь напролет, чтобы под утро свалиться в комнате Локи с кровати. Он — не Тор. Всеотец, Тора здесь нет. Он — не Тор. Тор остался там, где когда-то возвышались витые стеклянные башни Асгарда.
Тора нет.
Кривым стальным лезвием — снова под ребра. Так, что весь воздух — вон. Так, что — зубами насквозь, и губы в лохмотья. Так, что перед глазами — красная, мутная пленка. Это ничего. Бога не сломить такой ерундой.
Аромат свежей травы сжимает горло удавкой. Сейчас. Сейчас все пройдет. Сейчас. Это очень быстро проходит.
Холода Йотунхейма ещё вечность назад заморозили кровь того, кто никогда не был настоящим принцем Асгарда. У него в венах — зима. У него в груди осколок льда мерно бьется.
Локи кривит губы в брезгливой усмешке, когда снаружи усиляется гул, доселе казавшийся далеким жужжанием осы в паутине.
Крыша расходится в стороны без единого звука. Просто как черные тучи, которые уносит в сторону ветер. Тот, что свежий и влажный, и пахнет йодом, дождем…
Локи вытягивается на диване гибким, ленивым котом. Пригубит из бокала прозрачную, горькую жидкость. Она обдирает горло, как магма, что изнутри сжирает планету. Она насквозь прожигает нутро, но не пьянит. Как будто это просто вода с таким отвратительным, мерзким вкусом. Пепел и болотная тина.
— Бухаешь, — не спрашивает Тони Старк и стягивает свой супер-костюм, что почему-то сегодня надет прямо на голое тело.