Селфи на краю - Суркова Екатерина 5 стр.


— Послушай! — воскликнул Ларс, — этот художник украл идею у Дали! «Балерина в голове смерти» — помнишь?

— Что? — не поняла Дана, — а, ты про этих… Ты у моей мамы спроси. Это она их тут повесила.

Ларсу показалось, что в её голосе промелькнула лёгкая грусть. Тема искусства была ей неприятна, и он сказал первое, что пришло в голову:

— Пластиковые вазы — лучшее изобретение человечества! Вот горшок пустой, и он предмет простой: он никуда не денется! И потому горшок пустой, и потому горшок пустой гораздо выше ценится!

Дана рассмеялась: песенка Винни Пуха на мгновение отвлекла её от грустных мыслей. Наверху царил полумрак. Она включила свет, и у Ларса захватило дух от шоколадно-бежевого простора комнаты. У самой дальней стены возвышался большой камин, рядом стоял накрытый столик с двумя бокалами и бутылкой шампанского. Справа поблёскивала прозрачная декоративная перегородка в виде аквариума. Глядя на витиеватые ракушки и рыб, Ларс вспомнил современную киноверсию «Ромео и Джульетты».

Словно прочитав его мысли, Дана подошла к аквариуму с другой стороны и взглянула на Ларса сквозь стекло и воду. Он зачарованно вглядывался в её лицо: смуглое, нежное, с точёным, вздёрнутым носиком, оно казалось ему воплощением красоты и совершенства. Тёмные глаза уже высохли от слёз, и взгляд их был озорным и лукавым. Флегматичные, полосатые скалярии толкали носами статуэтку водолаза, вплывающего в иллюминатор затонувшего корабля. Пучеглазые вуалехвосты, словно пышные алые цветы, плавно покачивались, время от времени пощипывая листочки водорослей. Тонкие зелёные стебли дрожали, словно играя воздушными пузырьками, стремящимися кверху. Дана улыбалась ему сквозь подводное великолепие. Совсем как Джульетта. Вдруг телефон, лежавший на кожаном диване, мягко завибрировал. Ларс вздрогнул, мысленно прощаясь с улетающим видением, но «джульетта» приложила палец к губам и не спеша взяла маленький, розовый айфон с подвеской в виде сердечка.

— Да, мама… — Голос Даны вдруг стал тихим и бесцветным. — Угум… Да-да, конечно, помню… Пока.

Даже понимая, что мадам Кобрина уже отключила связь и, судя по всему, находится где-то далеко, Ларс чувствовал себя крайне неуютно и даже хотел уйти.

— Да расслабься, — усмехнулась Дана, — никто сюда не придёт. Родители уехали. У домработницы выходной. А он… Ну… Ты его со мной видел… Артур…

Тут глаза Даны снова наполнились слезами. Она глубоко вдохнула и даже собралась было с духом, чтобы закончить фразу, но вдруг снова расплакалась так, что Ларсу захотелось обнять её и, гладя по голове, укачивать словно ребёнка.

Она подняла на него глаза — чёрные, глубокие, с дрожащими на ресницах слезинками — и даже шагнула вперёд, но он продолжал стоять, не в силах отвести взгляда от её заплаканного лица.

— Он тоже не придёт… Никогда. — Она вздохнула. — Я ждала его. Он обещал приехать, но опять нашёл отмазку. Срочные дела. Так всегда было. И сегодня я с ним рассталась. Сказала всё, что думаю. А когда ты позвонил, я подумала, что это он.

Ларс решился и шагнул к ней, но Дана резко подняла руку, жестом останавливая его. Она снова вытерла слёзы, села за столик и кивком указала ему на второй стул.

— Тебе поп-панк нравится? — спросила она, листая треки в айфоне.

— А может… — тихо ответил Ларс, — может, ты что-нибудь сыграешь? Все стреляются от твоей музыки, а я люблю слушать скрипку.

Дана надула губки и нажала кнопку на айфоне — загрохотал поп-панк, и девичий голос запел:

Убирайся, бывший,

Ты в моей жизни лишний!

— Как я ненавижу скрипку, ты бы знал! — слегка покачиваясь в такт музыке, сказала она.

— А что любишь?

Дана пожала плечами.

— Проще сказать, чего не люблю. Спешку. С детства всё делаю второпях. А ещё ненавижу слово: «Через не хочу». Три школы с семи лет — полная дичь. — Она покрутила пальцем у виска.

— А какая третья?

— Школа манекенщиц, — процедила сквозь зубы Дана, — как только я её окончила, меня запихнули на курсы норвежского языка.

«Джульетта» смотрела на аквариум, и её глаза выражали такую злость, что владей она магией, стекло лопнуло бы в два счёта. Однако и злость шла ей не меньше, чем кокетство, и Ларс даже «примерил» на Дану образ прекрасной, властолюбивой Морганы.

— Как Ленин на буржуазию, — пошутил он.

Дана рассмеялась и выключила музыку.

— Ну да, я ненавижу всё, чем занимаюсь.

Лавров разглядывал белую кружевную скатерть, тарелки с красиво уложенными салатами и одинокую герберу в хрустальной вазе. Уверенность быстро возвращалась к нему.

— Может, я открою шампанское? — предложил он.

— Ну наконец-то, — я думала, ты и до завтра не догадаешься.

От её слов Ларс почувствовал себя неловко. Он взял бутылку и не спеша разорвал фольгу. Пробка попалась пластмассовая, по мнению маминых гостей, самая коварная. Разматывая проволоку, Лавров старался придать своему лицу как можно больше невозмутимости, чтобы «джульетта» не сомневалась в его опыте. Пробка, словно объевшаяся улитка, лениво ползла вверх. Ларс осторожно придерживал и подтягивал её.

— Эй! Возьми! — Дана подала ему полотенце.

Ларс взял полотенце, случайно коснувшись её руки, но насладиться триумфом ему было не суждено: подлая пробка с глухим щелчком вылетела и, отрикошетив от аквариума, вернулась на стол. Лавров зажмурился — верное воображение успело нарисовать ему бурную струю воды и беспомощно бьющихся на полу рыбок.

— А-ха-ха… — расхохоталась Дана. — Ты что, калёного стекла не видел? Суперпрочность! Фирма гарантирует!

Ларс открыл глаза: ни лужи, ни осколков не было, лишь перепуганные рыбки метались из стороны в сторону среди взбаламученного, поблёскивающего песка.

— А, понятно… — Ларс робко улыбнулся. — Лёгкий шок и масса впечатлений. Рыбий экстрим, одним словом.

Дана ничего не ответила. Она вдруг снова погрустнела и молча уставилась в окно. Торопясь развеселить её, Лавров разлил шампанское по бокалам. Он вдруг вспомнил давнюю забаву, которой отец когда-то научил маминых гостей.

— Знаешь «морские камушки»?

— Это ещё что за фигня? — капризно спросила Дана.

— А ты попробуй. Сделай так… — Он накрыл бокал ладонью. — А теперь легонько ударь своим бокалом о мой.

— Ну и что будет?

— Увидишь.

Дана презрительно поджала губки, но всё-таки послушалась. Тишину комнаты тронул лёгкий стук морской гальки, загадочный и тихий, словно привет далёкой, морской стихии. Ларсу даже показалось, что он слышит крики чаек, и перед глазами, шлифуя прибрежные камни и взбивая пену, заблестели набегающие волны.

— Ой, — прошептала Дана, — море…

Её лицо на мгновение озарилось каким-то детским удивлением и восторгом.

— Давай ещё…

Ударяя бокалом о бокал, Ларс снова коснулся её пальцев. Дана словно не заметив этого, быстро выпила шампанское, поставила на стол чёрную кожаную сумочку и вынула из неё пачку сигарет.

— Хочешь?

Лавров лишь покачал головой. Его мимолетное знакомство с табаком состоялось в первом классе и не имело продолжения, поэтому теперь он был несколько удивлён, увидев «Мальборо» в нежных руках «джульетты», однако курила она красиво, затягиваясь не спеша и пуская дым в раскрытое окно. Ларс молча любовался ею.

— Можно тебя спросить? — тихо проговорил он.

Дана взглянула ему в лицо, и он опустил голову, внезапно заинтересовавшись блюдами на столе. На тарелке, сделанной в форме лодки, среди тонких огуречных ломтиков пестрели разноцветные квадратики-суши, по бокам, словно вёсла, лежали палочки.

— Угощайся смело! — воскликнула Дана.

Ларс застыл в нерешительности.

— Да забудь ты про эти палки! Ешь руками! Сделай хоть что-нибудь не так, как… Ха-ха-ха… «Как принято» или «как нужно делать»!

Ларс ел суши впервые, но совсем не испытывал восторга: просто рыба и рис. Айфон снова завибрировал. Увидев высветившееся имя, Дана закусила губу. Затем, быстро овладев собой, она выпрямилась, и держа айфон на ладони, твёрдо произнесла:

— Перестань. Мне. Звонить.

Она смотрела на экран с лёгким превосходством. Когда вибрация наконец смолкла, Дана щелчком выбросила окурок в окно, быстро провела пальцем по светящейся поверхности и нажала надпись «заблокировать абонента». Когда они поужинали, она вернулась к прежней теме.

— Так что ты хотел спросить?

— Ну… Ты не пробовала поговорить с мамой… Сказать всё по-честному?

Дана вздохнула. Она прошла по комнате, взглянула на аквариум, где успокоившиеся рыбки тупо глазели на мир сквозь стекло, и повернув выключатель, убавила свет. Потом «джульетта» грациозно опустилась на колени перед огромным камином, и в его квадратной нише, словно повинуясь волшебству, зашумело пламя. Ларс взглянул на него и обомлел: оранжевые шёлковые лоскутья, подсвеченные снизу, нежно трепетали под искусственным ветром, отбрасывая причудливые тени на стены и пол. Почерневшие дрова время от времени издавали приятный треск.

— Как? — изумлёно воскликнул Ларс. — Тоже ненастоящий?

— Пластик, подзвучка, подсветка и шёлк, — ответила Дана, — а насчёт того, что ты спросил…

— Если не хочешь, не отвечай.

— Нет, почему же… Моя мама выросла в детдоме. Там её сильно чморили. С тех пор она всё делает напоказ. Смотри!

Дана подошла к журнальному столику и постучала наманикюренным пальчиком по увесистой книге, лежащей на нём. «Ф. Достоевский. Подросток» — прочёл Ларс.

— Ого. Это ты читаешь?

Дана расхохоталась, и смех этот был не весёлым, а скорее, злым. Она взяла с дивана кожаную подушечку, открыла молнию её чехла и вынула синтепоновую ткань, сложенную вчетверо.

— Разверни.

Ларс развернул синтепон и увидел книгу. На обложке полуобнажённый красавец страстно обнимал девушку в кружевном белье.

— Что это? — не понял Ларс.

— То, что я читаю. Памела Прайд «Время страсти». Наша домработница любит посплетничать. Теперь она всем расскажет, какие мы умные, классику читаем. У мамы вся жизнь — сплошное шоу. Когда мне исполнилось десять лет, она заказала машину с воздушными шариками и шофёром-клоуном. На ней меня в школу привезли. Все помирали от зависти, а я чувствовала себя последней дурой. Так что, непонятно, кто был тогда настоящим клоуном…

— Послушай, а может, всё не совсем так?

— В смысле?

— То есть, твоя мама пытается подарить тебе то, чего не имела сама?

— Точнее, впихнуть это в меня, — съехидничала Дана, — лучше налей ещё шампанского…

Она, сбросив туфли, взобралась на подоконник. Ларс подал ей бокал, и Дана выпила шампанское до дна. Лавров сделал один глоток: он не любил тяжёлой тупости, наполнявшей голову после алкоголя.

— Меня всё достало! Смотри, мама, я тебя позорю! — Она произнесла это с большим чувством, но достаточно тихо. — Вечно понтуется! На выборы на машине ездит, а участок вон он, через дорогу! С вахтерами и гардеробщицами не здоровается, королеву из себя строит, а сама домработницу боится! Что смотришь? Сигареты подай…

Дана снова закурила. Воспользовавшись паузой, Ларс тихо проговорил:

— А может… Может, попробовать пожалеть ее? Родители хотят казаться строгими, но на самом деле они очень беспомощные… Потому что любят нас. Знаешь, однажды мой брат чуть не умер, и я никогда не забуду мамино лицо в тот момент.

— Да ну тебя…— Дана зло усмехнулась. — Она хочет, чтобы я вечно стыдилась того, что не страдала, как она! «Проблемы тебе и не снились!» «Я тебе ни в чём не отказываю — будь добра, учись!» Задолбала! Она ужасно боится, что кто-нибудь скажет, будто я тупая и все мои оценки купленные! А отец думает только о бизнесе… Он доверяет Артуру… Артур ждёт не моего совершеннолетия. Он ждёт от моего папы стартовый капитал для своего дела. А родители думают, что у нас всё супер! Но теперь он точно ничего не дождётся. Ха! Я их всех обломала! Всех!

Она вдруг замолчала, словно удивившись своей откровенности. Метаморфоза Даны заставила Ларса испытать лёгкий шок, однако чувство восторга вовсе не исчезло, а лишь пополнилось острым состраданием, ведь нежной эльфийской принцессе, похищенной из сказки, пришлось немного огрубеть, выживая в реальном мире. Джульетта изменилась, войдя в двадцать первый век, но не утратила своего очарования.

— Послушай, — тихо проговорил Лавров, — а чего ты больше всего на свете хочешь?

— Не знаю… — Она пожала плечами. — Я знаю лишь, чего не хочу, а чего хочу — не знаю.

Где-то вдали пророкотал мотоцикл. Огоньки ночного города ласково мерцали в густой темноте. На небе пронзительным серебром горела огромная луна — круглая, словно по циркулю. Завораживающий свет мягко очерчивал изящную фигурку Даны, касаясь её юного насмешливого лица.

— Смотри, Ларс! — Она стала медленно наклоняться назад и подняла руки. — Я не держусь…

Ларс молча подошёл к ней, схватил за руку и осторожно потянул вниз. Спрыгнув с подоконника, Дана оступилась и он, удерживая, крепко обнял её. Лавров боялся, что Дана оттолкнёт его, но она, наоборот, прижалась к нему ещё крепче. Она казалась ему не только прекрасной и опьяняющей, но и хрупкой и по-детски беззащитной, и он стал тихо укачивать её, с наслаждением вдыхая аромат чёрных кудрей.

— Скажи, тебе ведь тоже всегда приходится делать то, что нужно? — прошептала Дана.

— Ну да, наверное…

— Так сделай то, чего хочешь. Я научу тебя…

***

Ларс проснулся рано. Нежная утренняя лёгкость окутывала комнату: камин, столик и аквариум, казалось, застыли в этом мирке тихой радости. Дана спала, уютно положив руки под голову. Солнце осторожно касалось её растрепавшихся волос, словно боясь нечаянно разрушить живой, тёплый мирок. Ларс натянул джинсы, поднял валявшуюся на полу футболку и застыл в нерешительности. Он был безмерно благодарен судьбе за этот немыслимый и нереальный дар. Он вовсе не считал прошедшую ночь украденной, он лишь хотел вознаградить Дану так же щедро, как она вознаградила его за долгие годы верного ожидания. Он хотел подарить ей весь мир, но не знал, с чего начать. И тут его посетила великая идея: начать с малого, стремясь к великому.

Он шагнул было к лестнице, но испугался, что эти прекрасные мгновения растают, не оставив и следа, и решил обмануть хитрое, ускользающее время. Он взял айфон, нажал чёрный значок камеры и осторожно навёл объектив на спящую Дану. Её ресницы чуть подрагивали, густые чёрные пряди опутывали пальцы с поблёскивающим перламутровым лаком на ногтях. Ларс нажал на белую кнопку «фото» и, взглянув на похищенную у времени картинку, на цыпочках спустился вниз.

Его квартира с так и не дождавшимся у порога велосипедом показалась ему совсем другой, купающейся в том же зыбком мирке тихого, умиротворяющего счастья. Часы робко тикали, словно боясь его спугнуть, и пылинки, чтобы вписаться в его ритм, танцевали в солнечном луче медленнее, чем обычно.

Ларс торопливо выкатил велосипед из подъезда и вскочил на него. Он ехал по шоссе, время от времени отвлекаясь на спешащие машины, и не понимал, как люди могут думать о скучных делах и не чувствовать тепла этого зарождающегося, неповторимо прекрасного весеннего дня. В то утро он как никогда любил людей. Мимо промчался автобус, битком набитый садоводами, и Ларс пожелал им как можно скорее забыть давку и злость и хотя бы вполовину ощутить то, что чувствовал он. Его счастье было тихим, но таким щедрым и огромным, что казалось, его хватило бы на всех.

Лавров, не привыкший возиться с замком, как всегда, вскарабкался на старенькую ограду и легко спрыгнул вниз. Дачный дом и огород, казалось, тоже замерли в лёгком, полном тёплого света мирке счастья. Яблоневые ветви, усыпанные белоснежными цветами, стремились к небу — бездонному и по-весеннему чистому. Жёлтые глаза одуванчиков нагло глядели с оккупированных дорожек. В дальнем уголке сада, окружённые большими атласными листьями, робко белели жемчужинки ландышей. Перешагивая через недавно вскопанные грядки, Ларс подошёл к ним.

Он стал осторожно срезать ландыши секатором*. Прозрачные росинки проворно стекали по их листьям и, успев сверкнуть в солнечных лучах, капали в рыхлую, пахнущую свежестью землю. Осторожно застёгивая спортивную сумку, Ларс представлял, как обрадуется Дана, увидев его цветы. Они настолько прекрасны, что непременно заставят её забыть о слезах и боли.

Назад Дальше