Вся толпа устремляется вперед, прижимая нас к поверхности прилавка из нержавеющей стали, они толкают друг друга, тянут меня в разные стороны и пытаются зацепиться за спасение в моем кулаке жадными от отчаянья руками. Я кричу, когда кто-то вырывает у меня клок волос. Я шиплю, когда чья-то рука царапает ногтями мою щеку. Я кусаю и толкаю локтями всех, до кого могу дотянуться. Во время жестокой борьбы из меня вырываются вопли, крики и разочарованные проклятия. Тяжесть толпы давит, толкает меня вниз. Я сворачиваюсь калачиком на полу, прижимая пузырек к груди обеими руками, вздрагиваю и принимаю их удары.
Затем так же внезапно, как и началось, все прекращается. И мгновением позже в моих ушах появляется звон. Кто-то выстрелил из пистолета. Или из чертовой пушки, судя по звуку.
В помещении воцаряется тишина, толпа замирает, но я не поднимаю глаз.
Это может быть отвлекающий маневр. Возможно, кто-то просто пытается притупить мою бдительность, чтобы его соучастник смог украсть мои таблетки. Или, возможно…
Я вздрагиваю, когда горячее металлическое дуло пистолета обжигает мне висок.
— Пожалуй, она пойдет со мной, — слышу я незнакомый голос, после чего чья-то твердая рука хватает меня за плечо и рывком поднимает на ноги.
Я стою в оцепенении и смотрю в лица нападавшим на меня людям. В них нет ни капли порядочности выглядеть хоть немного пристыженными. На самом деле они вообще на меня не смотрят. Их глаза, а также несколько пистолетов и, по крайней мере, одна винтовка направлены на человека, который держит дуло у моего виска. Они злятся не из-за того, что он пытается похитить меня, а из-за того, что вместе со мной он похищает и таблетки.
— Кто ты такой, черт возьми? — из глубины толпы рычит мистер Латан, наш бывший почтальон. Он прищурил один глаз и смотрит в прицел своей винтовки, готовый выстрелить.
Мой похититель пожимает плечами и ведет меня к выходу:
— Это ведь уже не имеет никакого значения, правда?
Я вижу, как блестящие от гнева глаза каждого из присутствующих затуманиваются отчаянием, когда до них доходит смысл его слов.
Сегодня 20 апреля. И теперь уже ничто не имеет значения.
Я не сопротивляюсь. Даже не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на своего похитителя. Я просто позволяю ему тащить меня за ресторан и молюсь, чтобы то, что он собирался со мной сделать, он сделал быстро.
Чтобы не привлекать лишнего внимания.
По пути я понимаю, что хромаю, но никак не могу определить место травмы. Во рту ощущаю вкус крови, но мне не больно. Мое тело кажется таким ватным и легким, несмотря на то, что несколько минут назад на меня набросилась половина города.
Черт, этот гидрокодон — очень мощное дерьмо.
Я смеюсь над абсурдностью всей ситуации, в то время как вооружённый мужчина ведет меня к припаркованному грязному мотоциклу, он останавливается и кладет руку мне на плечо.
— Что тут смешного? — его голос мягок, как и его прикосновение.
Я поворачиваюсь, чтобы ответить ему, и чуть не захлебываюсь собственной слюной. Слова застревают в моем горле, когда я смотрю в болотно-зеленые глаза парня, который не намного старше меня. Высокий и великолепный, он должен висеть на плакате в моей спальне, а не похищать меня из «Бургер Паласа».
Я ожидала увидеть какого-нибудь лысого мужика средних лет, с пивным животом и седеющей бородой, а не… его. Этот парень идеален. Как будто его родители были настолько богаты, что обратились в специальную клинику и сами выбрали его ДНК еще до того, как он был зачат. Высокие скулы, прямой нос, добрые глаза, выразительные брови и полные губы, которые он рассеянно жует.
Но в остальном он совсем не выглядит богатым. На нем обычная белая майка, сверху надета голубая гавайская рубашка в цветочек, дырявые джинсы, а растрепанные каштановые волосы заправлены за уши, словно они уже годами не видели ножниц.
В отличие от моих…
Я провожу пальцами по своим укороченным локонам, внезапно чувствуя себя очень неловко из-за своей неопрятной внешности.
Мой похититель приподнимает свои темные брови, давая понять, что он все еще ждет, когда я расскажу ему, что же тут смешного.
Я думаю о болеутоляющих таблетках, из-за которых смеялась, когда вспоминаю обо всех других вещах, которые вытащила из кармана вместе с маленькой оранжевой бутылочкой.
— Вот дерьмо! — ахаю я, отчаянно хлопая себя по животу, надеясь нащупать содержимое кармана толстовки. — Я оставила на прилавке все свои деньги! И свои ключи! — Я морщусь и щиплю себя за переносицу. — Боже, какая же я идиотка!
— Таблетки все еще у тебя? — Он отодвигает в сторону край расстегнутой гавайской рубашки и засовывает пистолет в коричневую кожаную кобуру.
— Эм… да, — я крепче сжимаю в кулаке пластиковый пузырек.
— Хорошо. — Он кивает подбородком в сторону грязного мотоцикла, стоящего позади меня. — Садись.
— Куда мы поедем?
Он поправляет свою рубашку и пригвождает меня взглядом, который я не совсем могу понять. Я так давно не видела ничего, кроме опухших от отчаяния красных глаз, панического подергивания от страха или отстраненного взгляда от сладкого, вызванного наркотиком оцепенения, что его спокойное, сосредоточенное поведение чертовски сбивает меня с толку.
— За покупками.
Я хмурю брови, когда он проходит мимо меня.
— За покупками?
Незнакомец останавливается рядом с мотоциклом и надевает на голову черный шлем, игнорируя мой вопрос.
— Шлем. Что, правда? — фыркаю я. — Нам осталось жить всего три дня, а ты беспокоишься о правилах безопасности? Ты ведь не один из этих лайферов?
Лайфер — это термин, несколько месяцев назад придуманный СМИ, чтобы описать отвратительно оптимистичных членов нашего общества, которые просто отказывались верить, что конец близок. От других людей они отличались благодаря их глупым, улыбающимся лицам и радостным приветствиям. Но сейчас они выглядят точно так же, как и все мы — безумные, грустные, испуганные или оцепеневшие.
— Я не лайфер. Просто мне нужно закончить кое-какое дерьмо, и я не смогу этого сделать, если мои мозги будут размазаны по асфальту. — Парень садится на свой оранжево-черный байк и поворачивает ко мне свою голову в шлеме. — Садись.
Я обдумываю свои перспективы. Вернуться в «Бургер Палас» и просить о помощи — точно не вариант. Я не в том состоянии, чтобы снова драться. Конечно, можно попробовать бросить обезболивающие в одну сторону и бежать со всех своих искалеченных ног в другую. Это может сработать, если все, что он хочет — это таблетки. Но что дальше? Хромая дойти до дома и стараться выжить на кленовом сиропе, пока за мной не придут четыре всадника Апокалипсиса?
Да уж, думаю, я лучше предпочту быть похищенной.
Я сажусь на байк позади своего похитителя и обхватываю руками его талию, как это обычно делают девушки в кино. Я никогда раньше не ездила на мотоцикле, или на грязном байке, или как там еще это называется. И рада, что это дает мне повод обнимать этого парня. Вздыхаю и прижимаюсь щекой к желтому гибискусу на его гавайской рубашке. Знаю, это не настоящее объятие, но все равно чувствую себя чертовски хорошо. Думаю, я никого не обнимала с тех пор, как…
Какое-то воспоминание мелькает на краю моего сознания. Должно быть одно их плохих, потому что мне становится трудно дышать. Поэтому я отбрасываю его туда, где спрятаны все остальные.
Если я смогу подавлять их до 23 апреля, то потом мне больше никогда не придется ощущать ту боль, которую они вызывают.
Лайфер нажимает на какой-то рычаг, и мы срываемся с места, словно на ракете. Я визжу, когда мы объезжаем здание, и крепче держусь за парня правой рукой, пока вытягиваю левую и показываю «Бургер Паласу» средний палец.
Я улыбаюсь, все еще прижимаясь щекой к его спине, и размышляю о том, как он может пахнуть. Но все, что я чувствую, — это запах разлитого бензина из разбитых и брошенных машин, мимо которых мы проносимся на максимальной скорости. А еще запах от переполненных мусорных баков.
Налево, направо, налево, налево, направо.
Плавное движение и хриплый рев двигателя одновременно и возбуждают меня, и успокаивают. Я хочу, чтобы это длилось вечно, но через несколько мгновений мой водитель замедляет ход и поворачивает направо, въезжая на парковку «Хакаби Фудс».
Кто-кто нарисовал баллончиком с черной краской букву «Ф» поверх буквы «Х» на вывеске, поэтому теперь там написано «Факаби Фудс», но сейчас не самое подходящее время восхищаться проделанной работой.
Продуктовый магазин? Нет, нет, нет, нет. Так вот почему он взял меня с собой? Чтобы поменять меня на еду? Вот дерьмо!
На парковке почти нет машин, только несколько мотоциклов и грузовиков, которые либо брошены, либо угнаны. Мы останавливаемся рядом с фургоном, доставляющим хлеб, и я чувствую, как в моем теле начинает бурлить кровь.
Я смогу сделать это. Сейчас или никогда.
Как только мы останавливаемся, я перекидываю ногу через грязный байк, спрыгиваю и начинаю бежать в сторону шоссе. По крайней мере, мне казалось, что я буду бежать. Но как только я делаю шаг, то вспоминаю, что несколько минут назад из меня вышибали дерьмо, и единственное на что я способна — это ковылять в сторону шоссе.
Я успеваю отойти примерно на три метра, когда огромные руки сжимают мою талию, а под моей рукой появляется голова с блестящими каштановыми волосами. Одним резким движением лайфер выпрямляется, и я оказываюсь поднятой с земли, моя поясница упирается ему прямо в плечо.
Я кричу и пытаюсь зацепиться за его голову обеими руками, в то время, как мой мир переворачивается с ног на голову.
— Нет! — вскрикиваю я. — Опусти меня! — Я пытаюсь вырываться. — ДА ПОШЕЛ ТЫ! — Я брыкаюсь и дергаю его за волосы.
Внезапно Лайфер сгибает колени, отчего его плечо врезается мне в почку.
— Черт! Да остановись ты! — После каждого слова, он делает тяжелых вдох, изо всех сил пытаясь удержать мое извивающееся тело.
— Я туда не пойду, — я начинаю задыхаться. — Ты не можешь меня заставить. Я лучше умру с голоду, чем… Уфф, ах!
Теперь этот ублюдок идет обратно к мотоциклу, и с каждым шагом его плечо все сильнее врезается мне в спину.
Он ставит меня на ноги между своим байком и хлебным фургоном, а затем разворачивает лицом к себе. Его хватка, похожая на тиски, переместилась с моей талии на плечи. Ему на лицо упали волосы, а глаза сузились в щелочки от раздражения.
— Мне нужна еда, — выплевывает он сквозь стиснутые зубы. — И она там есть. И ты поможешь мне ее достать. А теперь, если ты заткнешь, на хрен, свой рот и выслушаешь меня, я позабочусь о том, чтобы ты убралась отсюда со своей нетронутой драгоценной невинностью.
— Невинностью? — Я закатываю глаза. — Пфф. Это дерьмо исчезло еще в восьмом классе.
Капитан Серьезность полностью игнорирует мою идеально подходящую к месту шутку и смотрит на желтый логотип «Twenty One Pilots» на моей черной толстовке.
— У тебя под ней надета футболка?
— Эм… да.
— Заправь ее в штаны.
Я ухмыляюсь, открывая рот, но остроумный ответ, который я приготовила, превращается в пыль, когда парень снимает свою гавайскую рубашку. Там, где я ожидала увидеть плоскую грудную клетку и тощие, как у подростка, руки, я нахожу рельефный мускулистый торс настоящего мужчины. Зрелого мужчины с настоящими бицепсами… и татуировками на них… и прессом, который я могу увидеть даже через его хлопковую майку.
Я чувствую, как начинаю физически отстраняться от него. Парни — это весело. Парни — мои друзья. С парнями я могу справиться. Но мужчины…
Мужчины пугают меня до чертиков.
Особенно те, которые живут в этом городе.
Я смотрю, как он снимает с плеча ремень, который крепится к коричневой кожаной кобуре. Судя по всему, пистолет, что находится внутри достаточно тяжелый, так как вены на его руке начинают вздуваться, когда он обматывает оружие ремнями и засовывает его под крыло колеса у фургона. Теперь уже безоружный мужчина снова натягивает свою голубую цветастую рубашку, и я быстро возвращаюсь к делу, заправляя свою футболку.
— Ты готова? — Его взгляд падает на завязки моих клетчатых пижамных штанов, которые я стягиваю в тугой узел, чтобы футболка не вылезла.
— Нет, — огрызаюсь я, глядя на него сквозь ресницы.
Он закатывает глаза и заправляет свои растрепанные каштановые волосы за уши. Это движение такое милое, что я почти забываю обо всех его татуировках и мышцах. Он снова становится обычным парнем.
А парню гораздо легче доверять, чем мужчине.
— Просто держи свой рот на замке и не отходи от меня, поняла? Мы зайдем и быстро выйдем.
Прикусив язык, я киваю и позволяю ему вести меня в «Факаби Фудс», положив руку на поясницу. У самого входа на складном садовом стуле сидит жирный придурок в татуировках. Он смотрит что-то на планшете, который лежит у него на коленях, и держит в руке автомат «Узи». Он так поглощен своим занятием, что не поднимает глаз, пока мы не оказываемся прямо перед ним.
— У тебя есть связь? — спрашивает мой похититель, указывая на эпизод «Американского мотоцикла», который идет на планшете у парня.
— Ни черта, — огрызается он, нахмурив брови. — Но я успел скачать это дерьмо еще до того, как рухнули вышки сотовой связи. — Он постукивает по своей голове толстым указательным пальцем. — Нужно быть умнее, парень. — Деревенщина, который выглядит так, будто только что сбежал из камеры смертников, косится на меня и ухмыляется: — Похоже, сегодня ты платишь не деньгами, ха?
Мне приходится бороться с волной паники, когда его взгляд скользит вниз по моему телу.
— Ты про это? — Он смеется, искоса поглядывая на меня. — Это, к сожалению, моя сестра. Я бы не пожелал ее своему злейшему врагу, чувак, — он наклоняется вперед и шепчет, но достаточно громко, чтобы я могла его услышать, — она кусачая.
Я скрещиваю руки на груди и склоняю голову набок, пытаясь сыграть роль капризной младшей сестры, в то время как верзила подозрительно смотрит на меня.
— Если ты не собираешься делиться этой киской, то тебе не следовало приходить, парень. Мои люди не сильно обрадуются, если не смогут попробовать ее, — он облизывает губы, и я стараюсь сдержать рвотный рефлекс от его пристального взгляда. — Если только у тебя не найдется чего-нибудь получше.
— Твоим парням нравится вкус Гидро?
Я не понимаю, о чем он, черт возьми, говорит, пока этот мудак не лезет в карман и не достает оранжевый пузырек, полный маленьких белых таблеток.
Мои руки взлетают к животу, сжимая теперь уже пустой карман толстовки.
— Нет! — кричу я, протягивая руку, чтобы выхватить свои таблетки, но Шрек хватает их первым.
С победоносной ухмылкой на лице он снимает колпачок и вытряхивает несколько штук на ладонь, а затем в рот.
— Лучше бы они были настоящими, — бормочет он, разгрызая их своими желтыми зубами. — Если я ничего не почувствую к тому времени, как вы соберётесь валить, то вы ублюдки мертвы.
Эмм, ты только что проглотил, около пяти таблеток гидрокодона усиленного действия. Думаю, это ты будешь тем, кто скоро умрет, тупица.
Он встает и обыскивает нас, похлопывая одной рукой, все еще держа во второй автомат. Затем достает два полиэтиленовых пакета из сумки, висящей на спинке стула, и протягивает их нам. — Берите, что нужно и проваливайте на хрен, у вас двадцать минут.
Как только за нами закрываются раздвижные стеклянные двери, я поворачиваюсь и бью своего похитителя кулаком в живот.
— Какого черта? — шиплю я. — Это были мои…
Прежде чем успеваю накричать на него в приступе гнева, я оказываюсь прижатой к стене и с зажатым рукой ртом.
— Давай кое-что проясним. — Глаза «Гавайи» расширяются и впиваются в мои, как лазеры, но его голос не более чем шепот. — Мне все равно, что тебе нужно. Я здесь, чтобы получить то, что нужно мне. А мне нужна еда, припасы и чтобы ты заткнулась на хрен. — Он бросает взгляд на входную дверь, где спиной к нам сидит наш новый друг. — Если, конечно, не хочешь, чтобы тебя услышали его приятели. Уверен, что они с удовольствием захотят посмотреть на твою горячую задницу, которую он только что сюда впустил.