Рэйн фыркает, как поросёнок.
— О, Боже мой! — она хихикает. — Ты только что пошутил?
Я приподнимаю бровь, глядя на нее, и продолжаю идти.
— Я бы никогда не стал шутить про Бибера.
Когда Рэйн идет рядом со мной, смеясь над моей дурацкой гребаной шуткой, я понимаю, что возможно раньше я ошибался.
Я уже ощущаю себя королем мира.
Я запихиваю все мысли о своей матери в крепость с другим дерьмом, о котором я больше никогда не буду вспоминать, опускаю подвесной мост и поджигаю эту суку. Потому что все это уже не имеет значения, и мы все умрем.
Через три дня.
Когда я поднимаюсь по шаткой лестнице к своему старому домику на дереве, то понимаю, что уже начинает темнеть.
Точнее два с половиной дня.
Все, что необходимо сделать — это не думать о маме еще два с половиной дня, и тогда мне больше никогда не придется о ней вспоминать.
Пока я жду, когда Уэс поднимется, принимаю еще одну таблетку, просто чтобы быть уверенной, что это дерьмо останется крепко запертым.
Когда он залезает, я забираю у него пакеты.
В этом домике нет ничего особенного. В основном это просто гниющая фанерная коробка, внутри которой есть пара грязных кресел-мешков и старый магнитофон. Но когда я была ребенком, это был замок Золушки, пиратский корабль Джека Воробья и невидимый самолет Чудо-женщины — все в одном флаконе.
Потолок настолько низкий, что Уэс даже не пытается встать. Он просто подползает к креслу и устраивается поудобнее. Вытянув перед собой свои длинные ноги, он кладет одну на другую и начинает рыться в пакетах с продуктами. Еще немного и его ноги торчали бы из двери. Это напоминает мне «Алису в Стране чудес», когда она слишком быстро выросла и застряла в доме кролика.
— Итак, — говорю я, плюхаясь рядом с ним на другое кресло, пока он сосредоточенно открывает банку этим чертовым консервным ножом, который недавно впивался мне в спину, — у тебя есть что-нибудь, что не похожее на собачий корм?
Уэс, не поднимая глаз, протягивает мне один из пакетов.
Я достаю упаковку с вяленой говядиной и жестом указываю на древний магнитофон.
— Слушай, не хочешь послушать музыку? Мне кажется, где-то здесь был старый мамин диск Тупака. Это, конечно, не Джастин Бибер, но…
Уэс ухмыляется шутке и кладет в рот кусочек картофеля.
— Побереги батарейки. Скоро электричества совсем не будет.
Его заявление стирает улыбку с моего лица.
Ах, ну да. Апокалипсис. Ура!
Я разглядываю Уэса, пока он вытаскивает из банки кусочки говядины, моркови и картофеля прямо пальцами, как голодный енот. Его одежда вся грязная, волосы растрепаны, и у него совсем нет личных вещей.
— Итак, — я делаю вид, что пытаюсь открыть упаковку с вяленым мясом. — Откуда ты?
— Отсюда, — отвечает Уэс.
Я смеюсь.
— Ты точно не отсюда. Я прожила здесь всю свою жизнь и никогда раньше тебя не видела.
Уэс бросает на меня взгляд, который говорит, что ему не нравится, когда его называют лжецом, а затем невозмутимо отвечает:
— Я жил здесь, пока мне не исполнилось девять, а потом я стал… часто переезжать.
— Правда? У тебя здесь еще остались родственники?
Уэс пожимает плечами и возвращается к своему консервированному обеду.
— Ты не знаешь? А у кого ты тогда живешь? — Я все еще не притронулась к своему вяленому мясу.
Почему я так нервничаю, разговаривая с этим парнем? Он всего лишь парень. Старше меня и крепкого телосложения. Ладно, он гребаный мужик, и я его не знаю, и у него есть пистолет, и в настоящее время он мой единственный источник пищи, которая не является заправкой к блинам.
— У тебя.
Подождите. Что?
— Ну уж нет! Ты не можешь остаться со мной. Ты что, бл*дь, шутишь? Мои родители…
— Не там. — Уэс жестом указывает на мой дом, зажав между большим и указательным пальцами кусочек говядины. Затем кидает его в рот и указывает на пол. — Здесь.
— Ох. — Я немного расслабляюсь, совсем чуть-чуть. — Думаю, я не против.
— А я и не спрашивал, — бормочет Уэс, доставая из банки морковку.
— А где твои родители? — спрашиваю я, все еще пытаясь сложить все кусочки пазла вместе.
Уэс бросает обратно в банку мокрый оранжевый овощ.
— Отца я никогда не видел, а мать сидит в тюрьме.
— О, черт! Мне так жаль.
— Не стоит. Она заслуживает худшего. — Его голос звучит бесстрастно, пока он выбирает из банки картофель.
— Эм… братья или сестры?
Его раздраженные глаза впиваются в мои, но только на секунду, прежде чем он снова возвращается к своей еде.
— Нет.
— Тогда почему же…
Уэс резко вскидывает голову.
— Я вернулся, потому что в детстве нашел здесь бомбоубежище. Понятно? Оно там, в лесу. — Он делает глубокий вдох через нос и выдыхает. Когда он продолжает, его голос становится не таким оборонительным. — Я планировал найти его сегодня днем, после того как получил бы припасы… но вместо этого я потратил весь день, чтобы найти твою задницу, а теперь уже слишком темно для поисков.
Мы одновременно выглядываем за дверь. Синяя пелена застилает небо, укрывая закат и пряча его на ночь. Вот на что похож комментарий Уэса. Знаю, им он хотел упрекнуть меня, но вместо этого он укрыл меня, как одеяло.
Уэс предпочел найти меня, а не бомбоубежище.
Я смотрю на его профиль, когда он снова опускает взгляд на банку, которую держит в руках. Мне хочется протянуть свою руку и провести по его идеальному носу. Я хочу обвести пальцем его сильную челюсть и почувствовать, как щетина царапает мою кожу, словно наждачная бумага. Я хочу просунуть свой палец между его пухлыми розовыми губами и позволить ему прикусить его, если он этого захочет.
Потому что, если Уэс считает, что я ему нужна, я полна решимости доказать ему, что он во мне не ошибся.
Когда последние солнечные лучи исчезают вместе с яркими красками на небе, мое тело пронзает холод.
— Я сейчас вернусь, — говорю я, убирая обратно в пакет упаковку с вяленой говядиной, и начинаю спускаться по лестнице.
Уэс не спрашивает, куда я иду, но его взгляд — это молчаливое предупреждение. Если я снова попытаюсь сбежать, он меня найдет.
Я сдерживаю улыбку, пока не оказываюсь на земле.
Отличная работа, придурок. Из-за тебя она снова сбежала, мать твою.
Смотри, вон она уходит.
Я сажусь прямо и наблюдаю, как утонувший в толстовке силуэт Рейн бежит через задний двор и исчезает за углом дома, как будто ей не терпится быть подальше от меня.
Может, ей просто нужно в туалет?
Ну, если она не вернется через шестьдесят гребаных секунд, я пойду за ней.
Примерно через тридцать пять секунд я слышу грохот, похожий на звук разбитого стекла. Я бросаюсь вперед, готовый выпрыгнуть из этого долбаного домика на дереве и посмотреть, что там происходит, но прежде чем успеваю добраться до лестницы, в одной из комнат внутри дома зажигается свет. Затем еще в одной и еще. Я качаю головой и плюхаюсь обратно на свое место.
Эта сука только что вломилась в свой собственный дом.
Я бросаю в рот горсть смеси орехов и конфет из упаковки «Трэил микса» и наблюдаю, как в разных комнатах зажигается, а затем гаснет свет.
Какого черта она там делает?
На улице уже кромешная тьма, поэтому я достаю из пакета фонарик, включаю его и устанавливаю так, чтобы он светил на противоположную стену домика. И тут замечаю, торчащую из щели между полом и стеной, пачку сигарет.
Да, черт возьми!
Я вытаскиваю пачку красного «Мальборо» и открываю ее. Затем переворачиваю, чтобы вытряхнуть одну из сигарет себе на ладонь, но в мою руку сыплются только остатки табака.
Бл*дь!
Я швыряю пачку в угол и слышу, как вдалеке хлопает дверь. Через несколько секунд Рэйн уже вовсю мчится по двору, неся в руках «бог знает, что». В доме снова темно.
Она кряхтит, взбираясь по лестнице с занятыми руками, но вместо того, чтобы сначала всунуть свою голову, через порог летит куча одеял и подушек. Затем крошечная рука опускает на фанерный пол с глухим стуком бутылку виски, и только потом появляется лицо и тело девушки.
На Рэйн надет рюкзак, размером почти таким же, как она сама. Она снимает его с плеч и садится, скрестив ноги, посреди домика и подтягивая его к себе. Открыв его, она начинает говорить со скоростью мили в минуту.
— Итак, я принесла тебе несколько одеял, полотенце и подушку, а также наполнила пару бутылок водой на случай, если ты захочешь пить. О, и я принесла немного туалетной бумаги, зубную щетку и маленькие туалетные принадлежности для путешествий, которые остались у меня с того единственного раза, когда мои родители брали меня с собой на пляж. Мы тогда остановились в настоящем отеле, а не просто у друга моего отца, который постоянно просил называть его дядей, как во время остальных отпусков. — Она ставит воздушные кавычки у слова «отпусков» и продолжает распаковывать вещи. — Я помню, как в ресторане гостиницы пыталась заказать жареную курицу и услышала на заднем плане голос женщины, которая кричала: «Жареная курица? Жареная курица!», а потом она выскочила из кухни и, уходя, бросила свой фартук на пол рядом с моим столом. Когда наш официант вернулся, он сказал: «Ну что ж, наш повар только что уволилась. Что насчет жареного сыра?»
Рэйн смеется, вспоминая это. Звук просто маниакальный.
— Я хотела принести теплую одежду, но моя будет тебе мала, а папины вещи лежат в его комнате и… — она снова роется в рюкзаке, хотя он уже пуст, ее левое колено дергается так сильно и быстро, что домик начинает немного шататься, — я не хочу туда идти.
Отбросив рюкзак в сторону, Рэйн хватает бутылку «Джека Дэниэлса» и делает большой глоток, когда жидкость стекает по ее горлу, девушка морщится и шипит. Затем делает еще один. И еще.
— Эй, — я протягиваю руку и забираю у нее бутылку, она отпускает ее без борьбы, — ты в порядке?
— Все нормально! — Она отводит глаза и запускает руки в волосы.
Я знаю, что недавно она приняла таблетку, но «Гидро» не оказывает такого эффекта. Что бы на нее не повлияло, это произошло внутри того дома.
Теперь она снова раскачивается взад и вперед.
Просто супер!
— Рэйн.
Она поднимает на меня свои глаза, частично освещенные фонариком, и я замечаю в них дикое отчаяние. И теперь до меня доходит, что я неправильно понял всю эту ситуацию.
Рэйн не живет одна.
Она живет с гребаным монстром.
— Ты боишься его, не так ли?
— Кого? Я никого не боюсь. — Она оглядывается на дом, как будто он мог ее услышать, колено все еще дергается, и она едва дышит.
— Да, это так. Посмотри на себя.
Она сглатывает и смотрит на свое колено. Когда судорога останавливается, подбородок Рэйн вытягивается и начинает дрожать вместо ноги.
Я так сильно сжимаю челюсть, что чувствую, как мои зубы могут расколоться вдребезги. Дергая подбородком в сторону дома, мне удается выдавить:
— Этот ублюдок сделал тебе больно?
Она прикрывает ладошками, которые полностью закрыты рукавами толстовки, свой рот и нос. Затем закрывает глаза и качает головой. Не могу сказать с уверенностью, отвечает ли она на мой вопрос или пытается избавиться от каких-то нежелательных воспоминаний, но мне на это наплевать.
— Ты можешь остаться здесь на ночь.
Рэйн открывает глаза, но не убирает рук от лица.
— Дай мне перефразировать. — Я выпрямляюсь и стучу пальцем по полу. — Сегодня ночью ты останешься здесь.
Она не возражает, и я откидываюсь назад, делая большой глоток из бутылки, которую держу в руке.
Черт, это потрясающе.
Я бросаю ей на колени пакетик «Трэил микса».
— Ешь. Завтра куча дел, и от тебя не будет толку, если ты будешь голодна.
— Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? — бормочет она сквозь руки.
Даже несмотря на то, что ее лицо частично спрятано, и единственный свет, который есть в домике, исходит от карманного фонарика, направленного на стену, я вижу надежду в ее больших голубых глазах.
Бл*дь! Зачем я это сказал? Она мне больше не нужна.
«Ты сказал это, потому что она полезна, — говорю я себе. — Она еще один полезный ресурс, и она лучшая из всех, что у тебя есть».
Я указываю на нее горлышком бутылки.
— Ты можешь пойти, если пообещаешь, что не съешь весь чертов M&M’s из этого пакета.
Рэйн опускает руки, обнажая свою улыбку, которую тщетно пытается спрятать, прикусив губу, и начинает копаться в пакете с орехами и конфетами, который лежит у нее на коленях. Она достает руку, держа между пальцами идеально круглую красную конфету. А затем она, бл*дь, щелкает ею в мою сторону. В этой части домика, где я сижу, так темно, что я не вижу, куда она летит, но затем слышу, как она отскакивает от фанерной стены где-то справа от меня.
— Сучка. — Я смеюсь, делая еще один глоток виски.
Благодаря этому маленькому комментарию, два драже M&M’s попадают мне прямо в голову.
— Ну все, держись! — Я хватаю кусок вяленой говядины и, наклоняясь вперед, начинаю шлепать ее этим куском, пока она не превращается в хихикающую, покрытую толстовкой кучу, которая извивается, лежа на полу. Затем откидываюсь назад, радуясь своей победе, и подвожу итоги дня.
Припасы? Есть.
Укрытие? Есть.
Самозащита? Есть.
Слегка ненормальна девчонка с зависимостью от таблеток, проблемами с отцом и бесконтрольным поведением?
Я ухмыляюсь, глядя на икающий комок девчонки, лежащей в позе эмбриона напротив меня.
Джекпот.
Я делаю глубокий вдох и выдыхаю, переключаясь на вторую передачу. Меня даже не беспокоит то, что я, возможно, только что наполнил свои лёгкие пыльцой. Этот лес зовет меня домой с тех самых пор, как я покинул его тринадцать лет назад. Он выглядит точно так же, как я помню, только стал гуще и выше. И теперь, когда я разглядываю его на «Ямахе», а не пешком в старых рваных кроссовках из благотворительного магазина… он стал более размытым.
Нам удалось запихнуть всю еду и припасы в рюкзак Рэйн, но она никак не могла удержать равновесие на заднем сиденье моего байка с этой здоровенной штукой за спиной, и я решил сам его надеть и позволить ей сесть впереди меня.
Самое. Наихудшее. Решение. В жизни.
Задница Рейн, трущаяся о мой член, делает чертовски бушующий стояк еще крепче. Я пытаюсь думать о политике. О бейсболе. Об обнаженном Уилле Феррелле с его волосатыми яйцами. Но ничего из этого не помогает. Мои мысли постоянно возвращаются к тому, как легко было бы стянуть вниз эти маленькие пижамные штанишки и позволить Рэйн прыгать на моем члене.
Мы проезжаем по тропинке, где выступают наружу корни деревьев, и я клянусь Богом, что на каждой кочке эта сука выгибает спину и прижимается ко мне еще сильнее.
Я больше не могу этого выносить.
— Газ, — рычу я ей в ухо, отпуская правый руль.
Мы замедляемся всего на секунду, затем Рэйн хватает рычаг. Она выкручивает из него все дерьмо, и мы летим вперед. Я смеюсь, когда она снова прижимается ко мне, и чувствую ее тяжелое дыхание своей грудью, с которой соприкасается ее спина. Мне приходится держать сцепление левой рукой, но зато теперь правая рука свободна, и я могу кое-что сделать с этой маленькой вредной дразнилкой, сидящей между моих бедер.