Но в его руках нет пистолета.
Я закрываю глаза и еще сильнее прижимаюсь щекой к спине Уэса. Затем запираю этот постоянно повторяющийся клип в крепости с другим дерьмом, о котором я больше никогда не буду вспоминать. Потому что все это уже не имеет значения, и мы все умрем.
Я чувствую, как под моими руками тело Уэса начинает выгибаться, как будто он пытается что-то сделать, поэтому я выпрямляюсь и заглядываю ему через плечо. Он держит одну руку на руле, а другой возится с кобурой. Я задумываюсь о том, не нужна ли ему моя помощь, но прежде чем успеваю предложить, он вытаскивает пистолет и бросает его в лес.
Я поворачиваю голову, провожая взглядом исчезающее в кустах оружие. Затем вздрагиваю, когда пистолет, о котором я совсем забыла, вырывается из моей руки и исчезает в его кобуре. Это был мой пистолет. Я открываю рот, чтобы возразить, и чувствую, как его тело сотрясается от смеха.
Мудак.
Я хлопаю его по плечу и слышу крик, даже через рев мотора.
Когда я смотрю на свою ладонь, то вижу на ней кровь.
О боже!
Уэс останавливается на обочине и сдергивает с головы шлем.
— Какого хрена?
— Мне очень жаль! Я не знала! — Я соскальзываю с кожаного сиденья и тянусь к рукаву его рубашки. Розовый цветок стал ярко-красного цвета. — Дай мне взглянуть.
Уэс сердито смотрит на меня и кивает. Один раз.
Он безжалостно жует свою нижнюю губу, когда я осторожно берусь за край рукава. Приподняв ткань, я нахожу на его предплечье глубокую рану. Дела обстоят плохо. Она около двух дюймов в длину и полдюйма в ширину, но не слишком сильно кровоточит. Как будто раскаленная пуля ее прижгла.
— Ну, есть хорошие и плохие новости.
Уэс раздраженно поднимает бровь, глядя на меня.
— Хорошая новость заключается в том, что это всего лишь поверхностная рана. Плохая новость — ты испортил свою красивую рубашку.
Уэс отодвигает от меня свое плечо и дергает рукав обратно вниз.
— Я испортил?
— Не смотри на меня так! Единственная причина, по которой эти парни вышли на улицу и стреляли в тебя, была в том, что они услышали твой шумный мотоцикл!
— Ну, если бы ты не сбежала, моего шумного мотоцикла там бы не было.
— Ну, а тебе не обязательно было приезжать за мной, ведь так?
Уэс поджимает губы и смотрит на меня так, как он смотрел бы на полку с консервами или стойку с инструментами. Как будто он обдумывает мою ценность.
— Да, это так.
Он ставит свой байк на подставку, затем слезает с него, не сводя с меня глаз, мое сердце начинает бешено колотиться. Мотоцикл стоит между нами, создавая границу, как линия на песке.
— Как бы ни приятно это было признавать, — выражение его лица немного смягчается, — ты довольно полезна, когда не пытаешься убить нас обоих.
Я сглатываю и выпрямляю спину, заставляя себя посмотреть ему в глаза. Трудно вести себя жестко, когда перед тобой что-то настолько красивое. Черт возьми, даже трудно вспомнить, что я собиралась сказать.
Так. И что же я собиралась сказать? Ах, да.
— Почему ты считаешь, что я хочу тебе помочь?
— А с чего ты взяла, что мне есть дело до того, чего ты хочешь? — Пуф! Мягкость исчезла.
— Ого, Уэс! Не обязательно быть таким мудаком. Можно просто вежливо попросить, не находишь?
Он вытаскивает мой пистолет из кобуры и с ухмылкой направляет его мне в голову.
— Я не обязан просить вежливо. Из нас двоих, пистолет есть только у меня.
Я закатываю глаза и скрещиваю руки на груди.
— Знаешь, что мне нравится в «Глоках»? — ухмылка Уэса превращается в презрительную усмешку. — Предохранитель находится прямо здесь. — Он постукивает указательным пальцем по спусковому крючку. Тук, тук, тук. — Тебе даже не придется снова взводить курок, прежде чем выстрелить. Ты просто… нажимаешь и все.
— Ладно! Я тебе помогу! — Я вскидываю руки в воздух. — Не нужно так драматизировать.
Уэс смеется, убирая пистолет обратно. Это напоминает мне о том, как он выглядел на детской площадке. Темные ресницы, веером рассыпанные по щекам. Безупречная улыбка. Хриплый смех. Вот только на этот раз видеть его таким не доставляет мне боли.
Потому что на этот раз он хочет, чтобы я осталась.
— Мне нужен бензин, — объявляет Уэс, бросая еще один быстрый взгляд на свое огнестрельное ранение. Должно быть это адски больно.
— Все бензоколонки поблизости пустые. Единственный способ заполучить бензин — это слить его с другой машины.
— Круто. — Уэс садится на мотоцикл и смотрит на меня. — Знаешь, где мы можем достать шланг?
— И повязку? — Я бросаю взгляд на испорченный рукав его гавайской рубашки.
— Да.
— Да, — я сглатываю, пытаясь избавиться от комка в горле. — Знаю.
Рэйн указывает дорогу, ведущую обратно через лес. Мы доезжаем до библиотеки, которая находится напротив старого доброго «Бургер Паласа».
— Не могу поверить, что эта машина все еще горит, — кричит она сквозь рычание мотора, пока мы проезжаем мимо дымящегося седана. — Она горит весь день!
Затем она велит объехать здание библиотеки и указывает на тропинку, которая ведет обратно в лес. Я направляюсь туда, но краем глаза замечаю какое-то движение. Поворачиваю голову и тянусь за пистолетом, но расслабляюсь, когда вижу, что это просто чувак… делающий другому чуваку минет.
— Простите! — хихикая, кричит Рэйн двум испуганным мужикам, и мы снова исчезаем в соснах.
Тропа становится неровной, поэтому я сбавляю скорость и понимаю, что впервые за день мне не нужно куда-то или от кого-то убегать. Я делаю глубокий вдох, жалея, что не могу учуять запах сосен через шлем, и чувствую теплое тело Рейн, дрожащее от смеха рядом со мной.
Затем одна из веток хлещет по моему раненому плечу, и я мечтаю сжечь весь этот чертов лес дотла.
— Туда! — Рэйн указывает пальцем на поляну впереди. — Там мой дом!
Ее дом? Это должно быть интересно. Уверен, ее родители очень обрадуются тому, что их драгоценная Рэйнбоу появилась к ужину вместе с вооружённым бездомным парнем с дыркой в плече.
Тропа ведет к заднему двору небольшого деревянного двухэтажного дома, который выглядит так, будто его не красили с тех пор, как юг проиграл в гражданской войне. Думаю, когда-то он был синим. Теперь он потертого серого цвета, покрытый плесенью и гнездами птиц.
Подъехав к дому, я паркуюсь на подъездной дорожке рядом с ржавым пикапом «Шевроле» 90-х годов. Я ожидаю, что в любую минуту из дома выскочит мужик средних лет с пивным животом и дробовиком в руке, жуя табак, он прокричит: «Убирайся сейчас же! Гаденыш!»
Может, мне пока не снимать свой шлем?..
Рэйн спрыгивает с мотоцикла и бежит к садовому крану. Она поворачивает его и подносит ко рту конец зеленого шланга. Ее глаза закрываются в экстазе, когда она жадно начинает пить, глядя на нее я понимаю, что сам умираю от жажды. Не могу вспомнить, пил ли я хоть что-то за целый день.
Я подхожу к ней и пока жду своей очереди, замечаю, что она с одной стороны намочила волосы. Мне хочется протянуть руку и заправить их ей за ухо, но я не делаю этого. Так поступают бойфренды, и последнее, что мне нужно, чтобы эта цыпочка получила неверное представление о нас.
Я не завязываю отношений. Отношения причиняют боль и убивают, поэтому людей я только использую.
Мои приемные родители использовали меня, чтобы получить деньги от государства. В свою очередь я использовал их ради еды, воды и крова. Девчонки в школе использовали меня, чтобы привлечь к себе внимание и заставить друг друга завидовать. Я использовал их в качестве теплого местечка для своего члена. Парни использовали меня, чтобы раздобыть наркотики, или оружие, или популярность, или ответы на экзамене по истории. За это я получал от них чертову кучу денег. Так устроен мир. И глядя, как Рэйн сжимает шланг в своем кулаке, жадно глотая воду и высовывая свой маленький розовый язычок из слегка приоткрытого рта, я думаю о других новых способах, как бы я мог ее использовать.
Словно услышав мои неуместные мысли, Рэйн поднимает на меня свои большие голубые глаза.
Я ухмыляюсь, глядя на нее сверху вниз.
— С раковинами в доме что-то не так?
Она убирает шланг ото рта и начинает кашлять.
— Ты в порядке?
— Да, просто, — она снова кашляет и вытирает рот рукавом, — я потеряла ключи, не забыл? Я не могу туда попасть.
— А чей это грузовик? Разве тебя не могут впустить? — Я тычу большим пальцем в сторону ржавого ведра на колесах.
— Моего отца, но… — ее лицо бледнеет, а взгляд мечется по сторонам в поисках лжи. — Он у меня глухой. И… целыми днями торчит в своей мужской пещере наверху, так что не услышит, как я постучу.
— Или не увидит, как ты постучишь, — добавляю я.
— Верно. — Рэйн театрально пожимает плечами.
— А где твоя мать? — Я выхватываю шланг из ее руки и начинаю пить, ожидая, пока она выдумает очередную дерьмовую историю.
— Она сейчас на работе.
Я делаю глубокий вдох между глотками.
— Сейчас никто уже не работает.
— Нет, это не правда! — Тон ее голоса взлетает вверх вместе с ее бровями. — Она работает медсестрой скорой помощи. Больница все еще открыта.
Я бросаю на неё недоверчивый взгляд.
— И как она туда добирается?
— На мотоцикле.
— И какой именно у нее мотоцикл?
Лицо Рэйн краснеет.
— Я не знаю! Черный!
Я смеюсь и выключаю воду. На кончике языка вертится дюжина остроумных ответов, но я решаю держать рот на замке. Если эта девчонка не хочет, чтобы я знал, что она живет одна — а это чертовски очевидно из ее дерьмовых ответов, — то я позволю ей думать, что она смогла меня обмануть.
Кроме того, не могу сказать, что виню ее. Уверен, что решение пригласить незнакомого мужчину в свой дом после того, как он наставил на тебя пистолет, входит в первую десятку списка дерьма, которое одинокие девушки не должны делать.
Решение пригласить незнакомого мужчину в свой дом после того, как он дважды наставил на тебя пистолет, вероятно, входит в пятерку.
Все еще взволнованная Рэйн поворачивает голову в сторону «Шевроле».
— Ты можешь выкачать бензин из грузовика моего отца, дороги все равно слишком забиты, чтобы ездить на нем. Думаю, ты можешь воспользоваться… — ее глаза снова устремляются на меня, когда я с щелчком открываю свой новый перочинный нож и отрезаю около пяти футов шланга. — Шлангом.
— Спасибо. — Я ухмыляюсь, подходя к грузовику, и разрезаю шланг на две части — длинную и короткую. Затем открываю бензобак и вставляю обе части в отверстие. — Подержишь это, ладно?
Рэйн подрывается так, словно ее задница в огне. Интересно, что она способна следовать указаниям только тогда, когда я прошу ее о помощи.
Наверное, она бы стала медсестрой, как и ее мать. Конечно, если она вообще медсестра.
Я снимаю кобуру, стараясь не задеть рану на плече, кладу ее на землю и замечаю, как она не сводит с нее глаз, поэтому отталкиваю ногой подальше.
— Нет, нет, нет.
— Это мой пистолет. — Рэйн делает вид, что дуется.
Затем я снимаю свою рубашку и засовываю ее в отверстие между шлангами.
После чего, перемещаю ее руки так, чтобы она держала вместе и рубашку, и шланги.
— А ты не можешь просто пососать один из них? — спрашивает Рэйн, когда я подвожу байк ближе к грузовику.
— Конечно, если бы я хотел полный рот бензина.
Она закатывает глаза, и это движение делает ее совсем юной. Как и эта гигантская толстовка «Twenty One Pilots».
— Сколько тебе лет? — спрашиваю я, наклоняя мотоцикл набок, чтобы его бензобак был ниже, чем у грузовика.
— Девятнадцать.
Чушь.
— А тебе? — спрашивает она, когда я засовываю конец длинного шланга в свой бензобак.
— Двадцать два.
Держа байк под правильным углом, я наклоняюсь к грузовику, туда, где Рэйн держит всю конструкцию, и дую в короткий кусок шланга. Рэйн ахает, когда воздух наполняет звук того, как жидкость плещется о дно бензобака.
— Где ты этому научился? — ее глаза округляются, голос хриплый, а рот слегка приоткрыт.
Я начинаю думать о других способах, придать ей такое же выражение лица, когда вспоминаю, что она задала мне вопрос. — YouTube.
— А, ну да, — она смеется. — Интернет не работает всего неделю, а я уже забыла про YouTube.
Между нами повисает неловкое молчание, пока мы вынуждены стоять, каждый держа по шлангу, и ждать пока бензобак заполнится.
Рэйн нарушает тишину и умудряется сделать все еще более неловким.
— Не могу поверить, что у нас осталось всего три дня.
— Говори за себя, — огрызаюсь я.
— А, ну да. — Она хмурит брови, обдумывая мое заявление. — Эй, можно задать тебе вопрос?
Я пожимаю плечами. — Ты все равно это сделаешь.
— Если грядущее будущее будет таким же ужасным, как все говорят, то почему тогда ты так стараешься выжить? Я имею в виду, вдруг ты окажешься последним человеком на Земле?
— Тогда я буду королем этого гребаного мира, — невозмутимо отвечаю я.
Бак почти полон, поэтому я ставлю мотоцикл прямо, чтобы остановить поток.
Рэйн издает печальный смешок, когда я вытаскиваю шланг и завинчиваю крышку бензобака.
— Да, ты бы стал королем разоренной и разрушенной планеты.
Я пожимаю плечами и опускаю подставку мотоцикла. Я никогда ни с кем не обсуждаю свое дерьмо, но есть что-то в том, как эта девушка внимательно ловит каждое мое слово, поэтому они так легко покидают мой рот.
— Я считаю, что если смогу выжить в этом гребаном апокалипсисе, то тогда все, что я пережил, будет иметь какое-то значение, понимаешь? Например, это докажет, что вместо того, чтобы сломать меня… они сделали меня неуязвимым.
Большие, грустные глаза Рэйн начинают блестеть, и я сразу же жалею о том, что не смог сдержать свой гребаный рот на замке. Мне не нужна ее жалость. Мне нужно, чтобы она слушалась меня. Мне нужны ее ресурсы. И, если быть честным, я бы хотел прямо сейчас нагнуть ее над капотом этого грузовика.
— Они — это кто? — спрашивает она, когда я выдергиваю шланги из ее мертвой хватки и швыряю их в высокую траву.
— Это не имеет значения. — Я поднимаю с земли кобуру и осторожно надеваю обратно на майку. — Главное то, что если я все еще буду жив, а они — нет, то я победил.
— Ну, кем бы они ни были, — Рэйн слегка улыбается, в то время как я встряхиваю рубашку, чтобы выпрямить ее, — надеюсь, они умрут первыми.
У меня вырывается смех, когда я смотрю на ее ангельское лицо. Она тоже начинает смеяться, а затем выхватывает из моих рук мою счастливую рубашку.
— О Боже, неужели ты всерьез собирался надеть это обратно? — Она смеется. Я хватаю другой конец рубашки, пытаясь вырвать у нее из рук, но она вцепилась в нее мертвой хваткой. — Как ты собираешься пережить апокалипсис в рубашке, пропитанной бензином?
— Я что-то не вижу здесь никаких прачечных, а ты? — Я притворяюсь, что наклоняюсь влево и пытаюсь снова выхватить рубашку, она дергается вправо и не отпускает ее.
— Я могу ее постирать.
— Когда твоя мама вернется с работы и впустит тебя?
Лицо Рэйн бледнеет, и она отпускает мою рубашку.
Бл*дь! Я не хотел упоминать о ней.
— Да, — отвечает она, ее глаза теряют фокус и опускаются на мою грудь, — когда моя мама вернется домой.
Дерьмо. Теперь она выглядит грустной и испуганной. И снова запускает руки в волосы. Это не к добру. Сука совершает глупости, когда начинает сходить с ума.
— Эй, — говорю я, пытаясь вырвать ее из этого состояния. — Ты хочешь есть? — Я перекидываю рубашку через здоровое плечо и начинаю отвязывать от руля пакеты с продуктами. — Я видел, у тебя во дворе есть домик на дереве. Мы можем поесть там наверху…
— На случай, если собаки учуют запах еды, — Рэйн заканчивает мою фразу с отсутствующим выражением на лице.
— Нет. — Я ухмыляюсь, держа пакеты в здоровой руке, и обнимаю ее другой, пока веду сквозь траву, высотой по колено. — Потому что там наверняка полно постеров с Джастином Бибером. Он такой чертовски очаровательный.