― Номер интересный, ― заметил Азирафаэль, пока Кроули воевал с замком. Ключ, видимо, заедал.
― Не то слово, ― фыркнул Кроули. ― Я дам тебе сменную одежду, как только мы попадём внутрь…
― Эм, Кроули, ― осторожно начал Азирафаэль. Замок наконец поддался, и дверь перед ними распахнулась. Внутри было на удивление чисто ― как-то не ожидаешь примерного порядка от подобного места. Кроули пропустил его вперёд и прежде, чем зайти, Азирафаэль всё же решился договорить. ― Я очень сомневаюсь, что влезу в твои футболки.
Кроули замер. Окинул его взглядом, потом посмотрел на себя. Потом снова на Азирафаэля — и тяжело простонал.
― Бли-ин, это что же теперь?..
― Не переживай, я переоденусь в спортивную форму, ― вздохнул Азирафаэль и прошёл в квартиру, стараясь больше не затягивать этот неприятный разговор.
― А, окей, ― тут же кивнул Кроули. ― Можешь оставить вещи прямо тут.
Азирафаэль прошёл по указанному маршруту, удивляясь тесноте коридора. Даже при том, что тут практически не было вещей, всё равно двое бы тут не разминулись. На вешалке у входа висела кожанка, спортивная кофта и серая, замусоленная кепка. Почему-то подумалось, что кепка просто не может принадлежать Кроули.
А дальше их ждало далеко не веселье, которое обещал Кроули, а много сложной работы. Нарядившись в шорты и лёгкие футболки, они вооружились кучей моющих средств, двинули к гаражу. Машина Кроули была такой же страшной, какой Азирафаэль её запомнил неделю назад: покрытой толстым слоем жирной пыли. Кроули, не слишком церемонясь, медленно выгнал её на газон перед домом и с видом женщины из рекламы моющего средства нацепил на руки резиновые перчатки.
― Чем быстрее закончим, тем быстрее получим награду! ― гордо заявил он и с завидным запалом приступил к наведению чистоты. Азирафаэль мог ему только позавидовать.
Под музыку Queen они тёрли грязный капот мочалками, пока практически вся машина не стала похожа на сугроб из-за количества пены. Азирафаэль вспотел так, что футболка противно липла к спине, и он недовольно думал, что ещё немного, и она прилипнет к нему достаточно плотно, чтобы были видны складки на животе. Но до этого не дошло. Потому что настала пора смывать пену. И Кроули собирался делать это совсем не тряпкой.
Когда струя холодной воды ударила Азирафаэля, тот взвизгнул от неожиданности. Наверное, в тот момент он был похож на поросёнка: большой, мокрый, красный от жары. Но зато, когда напор ослаб, ему полегчало: холодная вода действительно охлаждала, только вот Кроули со шлангом в руках вызывал разве что возмущение. В основном потому, что в наглую над ним ржал.
― Ты… Глупец, Кроули! ― в сердцах выкрикнул Азирафаэль, а через секунду уже и сам рассмеялся.
― Ну же, ангел, ты можешь сказать мне что-то более обидное! ― весело отозвался Кроули и снова направил струю, но теперь уже не на Азирафаэля, а на машину. Пена легко сползала на траву, забирая с собой большую часть грязи. Было понятно, что драить придётся ещё раз. Но прежде Азирафаэль не удержался от пакости: подойдя поближе к Кроули, он сунул ладонь под воду, почти у самого начала шланга, и струя, резко поменяв направление, ударила в лицо Кроули. Часть, конечно, попала на Азирафаэля, но тот уже был мокрым и не собирался таким оставаться в одиночестве.
Кроули издал булькающий звук и от неожиданности шмякнулся на траву. Его волосы, обычно торчащие во все стороны, теперь прилипли к голове и выглядели уже не так круто, да и сам Кроули, в мокрых солнцезащитных очках, с таким растерянным видом представлял собой забавное зрелище.
― Шалость удалась, ― довольно заявил Азирафаэль и рассмеялся. Его радость длилась недолго: ровно до того момента, как холодная струя снова ударила ему в живот, теперь уже с куда большим напором.
― Ангел, ты вынуждаешь меня выйти на тропу войны! ― послышался голос слишком близко, и в следующую секунду водой обдало уже лицо Азирафаэля.
― Не честно! ― едва успел выкрикнуть Азирафаэль, отплёвываясь от воды и стараясь хоть как-то утихомирить рвущийся наружу смех. ― Шланг же у тебя!
― А кто сказал, что месть должна быть честной? ― весело отозвался Кроули и снова направил струю. Вода блеснула в свете солнца и обрушилась холодным дождём на Азирафаэля. Волосы прилипли ко лбу, шорты ― к бёдрам, а в футболке оставалась сухой разве что этикетка.
Прежде, чем они оба промокли до нитки, измазались в грязи и траве, а потом наконец вернулись к машине, на секунду, на краткий миг в момент, когда Кроули пустил струю воды по высокой дуге, чтобы брызги падали на Азирафаэля, автомобиль, крышу гаража и соседний участок, в небе над ними образовалась радуга.
========== Глава одиннадцатая. Святая-святых, обитель Энтони Кроули ==========
Четыре часа спустя Кроули и Азирафаэль сидели на капоте автомобиля и ели мороженое. Всё время до этого они отдраивали несчастную машину и в общем преуспели. На пыль не было и намёка не то, что снаружи, но даже в салоне. Кроули действительно серьёзно подошёл к вопросу и вынул старые сидения, а потом прошёлся с тряпкой даже по самым отдалённым уголкам. Если бы не ржавые пятна местами, машина бы блестела.
― Знаешь, это же Шевроле Импала шестьдесят седьмого года, ― задумчиво пробормотал Кроули, привлекая тем самым внимание. До этого Азирафаэль устало смотрел в одну точку на грязной траве и с отсутствующим видом ждал, когда замороженный лёд начнёт таять в его рту. ― Большой раритет в наше время. Когда будут деньги, покрою её новым слоем краски и разберусь, что не так с двигателем.
― Ого, ― пробормотал Азирафаэль рассеянно, достав мороженое изо рта. ― Откуда у твоего деда Шевроле?
― Он был богатым, ― усмехнулся Кроули, а потом скривился недовольно. ― Но к концу жизни всё просадил в казино. Дурак.
Азирафаэль не придумал, что сказать в ответ. Изобилие физического труда под солнцем и общения с гиперактивным Кроули вымотали его до невозможного. Он бы сполз на траву и разлёгся там, но именно на траве оказалась вся грязь с машины, и там ещё продолжали лопаться последние радужные пузырьки от моющего средства. Поэтому Азирафаэль пока сверлил отсутствующим взглядом Кроули, который уже ничего не говорил, но смотреть на него было куда приятнее, чем на посеревшую траву. У травы не было тёмной мокрой футболки, которая липла к телу, позволяя видеть острые позвонки на сгорбленной спине, особенно выпирающие ближе к шее, и лопатки, такие же острые и угловатые. Сейчас было отлично видно, насколько Кроули худой. Там, где у Азирафаэля на животе образовывалась складка, стоило ему сесть, у Кроули, конечно же, ничего такого и в помине не образовывалось. Зато сквозь мокрую ткань просвечивали рёбра.
Азирафаэль моргнул и отвёл взгляд. Кроули так и не заметил, что за ним наблюдали, и отправил в рот последний кусок вафельного рожка.
― Эй, ангел, твой лёд уже по пальцам течёт.
― Что? ― Азирафаэль и не заметил, как липкая сладкая жидкость уже почти склеила его пальцы и капала на траву. Мороженое явно требовало внимания.
Кроули сдержал обещание и, когда они закончили и немного передохнули, встал к плите, предварительно вручив Азирафаэлю полотенце и указав на ванную. Смыть грязь с тела действительно хотелось, как и избавиться от грязной одежды. Было подозрение, что зелёные пятна остались на несчастных шортах навсегда, но Азирафаэль надеялся, что женщина, которая носила вещи в прачечную, что-то придумает.
Ванная комната оказалась чертовски тесной. Азирафаэля как-то в детстве, классе в пятом, закрыли в подсобке со швабрами: там было темно, страшно и невозможно расставить прямые руки в стороны, поскольку они упирались в стены. Ванная в доме Кроули была где-то такая же по размерам, единственная разница состояла в том, что, если бы Азирафаэль попытался расставить руки в стороны, он бы наверняка снёс с полки какую-нибудь баночку, или бутылочку, или зубную щётку. При этом, несмотря на огромное количество всего этого, у каждой вещи было своё место. Стакан на раковине предназначался для двух зубных щёток и тюбика с дешёвой зубной пастой, на бачке унитаза стояли только рулон туалетной бумаги и освежитель воздуха. Уже за бачком ― какая-то бытовая химия, в которой Азирафаэль совершенно не разбирался. Шампуни, мыло и гели для душа расположились по углам небольшого поддона душевой кабинки, а полочка рядом служила подставкой для кучи средств для ухода за кожей лица: об этом можно было догадаться разве что по надписям на тюбиках.
Забираясь под тёплые струи душа, Азирафаэль попытался себе представить тётю Кроули. У него была теория, что по спальне и ванной человека можно узнать его получше, поэтому попытался сделать какие-то выводы из увиденного, как детективы во время расследований. Учитывая количество различных масок для волос и лечебной косметики, она, вероятнее всего, очень заботится о себе, несмотря на возраст, поддерживает себя в форме и старается выглядеть явно моложе своих лет. Пока Азирафаэль выдавливал на ладонь немного геля для душа с лёгким запахом шоколада, его воображение рисовало картинку женщины в возрасте, возможно, с небольшим лишним весом, которая старательно наносит на себя перед сном сотню кремов от морщин, тщательно выщипывает брови перед этим зеркалом и, несмотря на небольшую зарплату медсестры, выбирает в магазинах качественную косметику, которая в меру подчёркивает её выразительные, как у Кроули, глаза.
Азирафаэль часто задумывался о том, какой была его родная мать. Конечно, отец часто рассказывал ему о ней: что она добрая, заботливая, очень красивая и смотрит на него с небес. Именно это положено говорить мальчику, который никогда не знал материнской любви и вырос под присмотром пусть и заботливого, но строгого отца. Когда Азирафаэль подрос и узнал о жизни немного больше, чем трёхлетний ребёнок, он спросил у Гавриила, почему тот не нашёл никого другого после смерти мамы, и его ответ запомнился ему очень хорошо.
«Я не нашёл ни одной женщины, которая бы любила тебя так же, как твоя мама»
Были периоды, когда Азирафаэль думал, что Гавриил слишком многого хочет от своей пассии, были, когда он думал, что уже слишком поздно для появления материнской фигуры в его жизни. Но женщина в их дом так и не пришла.
Выбравшись из душевой, Азирафаэль тяжело вздохнул и бросил ещё один взгляд на полочку со средствами для ухода за лицом. Интересно, знает ли Кроули, как ему повезло с тем, что у него в жизни есть женщина, которая заботится о нём? Одеваясь, он попытался также представить биологических родителей Кроули. Почему-то получалась только стандартная картинка с худощавыми, угловатыми хиппи с лицами Кроули. Смех, да и только.
Он осторожно протёр пол от брызг воды, забрал грязную одежду и вышел в коридор. Сразу рядом находилась чёрная дверь с желтым знаком трансформатора. Чуть ниже был приклеен лист с яркой желтой надписью и злой маленькой змейкой в углу: «Стучи, прежде чем войти, женщина!»
Азирафаэль не смог сдержать смешка, а потом, рассудив, что он не женщина, а слишком любопытный парень, то может заглянуть в святая святых ― комнату Энтони Кроули. Осторожно повернув ручку, он приоткрыл дверь и ступил внутрь.
Первое, что он отметил, ― запах влажной земли. Он был тут практически везде, будто Кроули жил не в комнате, а в погребе. Уже потом, когда глаза немного привыкли к полумраку, Азирафаэль понял причину запаха: большая часть комнаты была заставлена горшками и ящиками с самыми разнообразными растениями. Они располагались на подоконнике, почти полностью отрезая источник света, на прикроватной тумбочке, на шкафу и даже на полу. Растительность не покрывала только стол и потолок. Эти две поверхности были полностью отданы под другое увлечение Кроули ― рисунки. Стол был накрыт прозрачным куском толстого стекла, а под ним располагались рисунки в самых разных стилях. Подойдя ближе, Азирафаэль с удивлением отметил, что они не были засунуты туда в произвольном порядке, а представляли собой почти что яркое панно, в котором каждое изображение занимало своё место и не накрывало другое. В центре находился явно детский рисунок цветными карандашами, но при этом мотив и персонажи были более чем узнаваемыми: дерево с большими красными яблоками, голая женщина, чьи прелести кокетливо прикрывали листы растущего поблизости растения, и большой чёрный змей с ярко-жёлтыми глазами напротив. Можно было бы подумать, что такая идея навеяна библейскими историями и, возможно, даже прилежным посещением воскресной школы, если бы не слишком уж точные пропорции тела Евы и листы растения, которые были явно нарисованы уже поверх готового тела.
Опустив взгляд в угол рисунка, Азирафаэль прочёл короткую подпись: Энтони Дж. Кроули, второй класс, «Искушение Евы». Второй класс ― это значит… Кроули было семь или восемь лет, когда он смог не просто нарисовать такую глубокую картину, но и достаточно хорошо изобразить то, что хотел показать. Конечно, у рисунка можно найти массу ошибок, которые делают дети: к примеру, яблоки на яблоне были размером с голову Евы, а сама Ева походила больше на неандертальца, чем на идеализированный образ, который обычно видят дети в детском издании Библии на иллюстрациях. Честно говоря, Ева казалась самой слабой частью рисунка. Деревья, яблоки и даже змей у Кроули вышли намного лучше. Он не поленился прорисовать узор на чешуе «искусителя», хотя его едва ли можно было разглядеть с расстояния в пару шагов. Но даже так рисунок поражал. Азирафаэль едва смог оторваться от его разглядывания и наконец заметить то, что темно в комнате не столько из-за того, что окна закрывали растения.
Из-за обилия зелёной, чаще всего довольно высокой растительности, расставленной под стенами, не сразу можно было сообразить, что стены и потолок выкрашены в тёмные цвета. Азирафаэль не рискнул бы назвать этот цвет чисто чёрным, хотя, скорее всего, он таким и являлся. Но на стенах он очень отливал тёмно-зелёным, возможно, из-за листьев растений, а на потолке… Потолок был вообще отдельным произведением искусства.
Когда-то давно Гавриил после настойчивых просьб Азирафаэля отвёз его в обсерваторию, посмотреть на настоящие звёзды в космосе. Вдохновлённый изображениями в какой-то энциклопедии Азирафаэль тогда очень хотел себе телескоп и стать астрономом. Все его детские мечты закончились, когда он припал к окуляру большого, мощного телескопа и не увидел практически ничего: ни ярких туманностей, ни волшебных квазаров, ни прекрасных созвездий. В космосе было темно, ближайшие светила, казались чуть ли не микроскопическими, а самое интересное, что можно было увидеть в тот день ― кусок камня, замерший в пространстве, какой-то важный метеорит. Конечно, после всего этого телескоп Азирафаэль перехотел.
Космос на потолке Кроули даже близко не был настоящим, но именно таким, каким его хотел бы увидеть маленький Азирафаэль. Яркая, просто волшебная туманность Ориона тянулась из одного угла в другой, над кроватью чётко были видны очертания огромной планеты, по большей части скрытой тенью, в свободном углу примостилась спиральная галактика с ярким жёлтым центром, а в звёздах, которые, казалось бы, были хаотично рассыпаны по оставшемуся пространству, Азирафаэль вскоре увидел знакомые созвездия.
― Они светятся в темноте, ― послышался голос за спиной, и Азирафаэль обернулся так быстро, что у него хрустнула шея.
― Прости, я… Просто мне стало интересно, ― пробормотал он быстро, как застуканный на месте преступления ребёнок, обмазанный запретным вареньем. Кроули стоял, оперевшись на дверной косяк, и смотрел на него с весёлой усмешкой. Футболка на нём уже почти высохла, но всё ещё плотно прилегала к груди, и на ткани чётко выступали два соска. Азирафаэль впервые подумал, что, если у Кроули холодные руки, он может легко простудиться под холодной водой.
― Ничего страшного, ангел. Всё равно я собирался тебе показать, правда, после обеда. Спускайся, готово.
Через пару минут они сидели на кухне, и Азирафаэль пытался не подавиться слюной, смотря на мясо по-французски с картофелем. Если бы оно не было слишком горячим, он бы уже приступил к еде и, наверное, плюнув на манеры, попросил бы добавки: пахло просто потрясающе.
― Ты застирал одежду? ― спросил Кроули, который разливал апельсиновый сок по стаканам.
― Что сделал?.. ― Азирафаэль оторвался от своих страданий над слишком горячей едой и поднял взгляд. Кроули поставил перед ним стакан и сел напротив.
― Ну, пятна от грязи и травы лучше сразу застирать хозяйственным мылом, иначе потом их даже хороший порошок не возьмёт. Хотя ты вряд ли о таком задумывался, да? Кто у вас в семье занимается стиркой? ― Кроули отломил от своей порции кусок и бездумно отправил в рот. Следующую минуту он прикрывал его ладонью и шумно дышал, явно обжегшись куском.