ОНА
Артур согласно кивнул головой. Я-то давно осознала, что буду мамой, он осознавал будущее отцовство только сейчас и выглядел каким-то трогательным и немного смешным.
- Не думай, что ты катком переехал через мою жизнь. Это не так. Если бы не ты, я никогда бы не узнала, что значит быть по-настоящему счастливой. Помнишь, раньше говорили: год за два идет. У нас, если посчитать день за десять лет, была длинная и счастливая жизнь. Другие живут вместе долго и при этом тихо ненавидят друг друга. Это лучше? Ты подарил мне дочь, о чем я еще могу мечтать? Думаешь, этого мало для счастья?
- Алечка, ты видишь меня таким, каким я себя и сам не знаю. Я далеко не ангел...
- Не смей этого говорить, - прервала я его. - Я так много думала о нас... Считаешь, что не поняла о тебе ничего? Ты - лучшее, что было в моей жизни.
ОН
Зачем она это говорит? Неужели не понимает, что мучает меня и себя? Что это лишнее?
Надо было поскорее сменить тему, пока все снова не вышло из-под контроля.
ОНА
В какой-то момент по его напрягшемуся лицу я поняла, что сказала лишнее. Он не хотел ничего вспоминать и приехал лишь затем, чтобы все прояснить. Мне стало стыдно и захотелось заплакать.
ОН
- Алечка, ты разрешишь мне помогать?
Уж это-то я, конечно, мог себе позволить. И это было бы правильно.
- Спасибо, что предложил, но нет, я уже разрешила бывшему мужу, который живет в доме напротив, вернуться домой.
Я еле сдержался, чтобы не поморщиться, мне это очень не понравилось, но что было делать?
- Не бойся, - Аля, видимо, заметила это и тут же постаралась меня успокоить, - он очень хороший человек и никогда не обидит нашу дочь. Да и кому-то ведь надо рожать и растить детей, пока вы играете в свои мужские игры?
Я не нашелся, что ответить.
ОНА
- Извини, чуть не забыл, - сказал Артур и вышел в коридор.
Вернулся с небольшим пакетом, который, видимо, лежал в кармане его куртки.
- Это тебе мой новогодний подарок.
Духи, конечно же, были очень дорогими, и на его лице мелькнула растерянность, когда я отодвинула их в сторону.
- Подумал, что тебе надо сменить духи, твои слишком холодные, а ты не такая. Эти, мне кажется, подойдут гораздо больше.
- Глупый, - сказала я и улыбнулась, - какой же глупый. Только ты знал меня другой, и не факт, что об этом узнает кто-либо еще. Нет, не собираюсь ничего менять.
Сказать-то сказала, но мне было очень приятно, что он понял обо мне все, поэтому и пододвинула духи поближе к себе.
Он улыбнулся в ответ и протянул мне небольшую продолговатую деревянную коробочку.
- Это, наверно, понравится тебе больше.
Я осторожно открыла ее и ахнула. Коробочка была обшита внутри бордовым бархатом, а на подушечке лежало настоящее чудо из розового и желтого золота. Таких часов я не только никогда не видела, но даже и не представляла, что такая красота может существовать.
- Спасибо, - сказала я, - спасибо, это подарок на все времена, они настолько красивы, что я, пожалуй, приберегу их для дочери. Это будет твой подарок для нее. А мне достаточно и тебя, ты мой самый лучший новогодний подарок.
Вот теперь было действительно все. Артур встал и вышел в коридор, вытащил из кармана куртки ключи и положил их возле зеркала, потом обнял меня. Мы стояли так, как когда-то в первый день нашего знакомства.
- Я не бросаю тебя, Алечка, - опять повторил он, - таких женщин не бросают. Прости.
- Мои пальцы всегда... - начала я, но не закончила, потому что не хватило сил притворяться спокойной и уверенной в себе женщиной.
Артур, не сказав больше ни слова и не оглянувшись, вышел, а я, еле передвигая ноги, побрела на кухню, села на то место, где только что сидел он, и заплакала горько, навзрыд, как по покойнику.
Не стоило этого делать, наверно, но я никак не могла остановиться...
ОН
Я зашел в свою квартиру и сел на диван. Признаться, устал от спектакля, который разыграли мы оба, но иного способа объясниться с Алей не было. Потом пошел в спальню и стал собирать оставленные вещи. Я очень привыкаю к своим вещам, поэтому не люблю ничего терять. Вот и пришел конец мечтам о другой жизни, подумал я, закрывая молнию сумки. Голова немного кружилась, стало трудно дышать, и это были плохие признаки.
Моя боль - редкая по злобности и подлости стерва. Она всегда незаметно подкрадывается сзади и бьет кулаком по затылку с такой силой, что иногда даже пропадает желание жить. Было время, когда спокойно и по-хорошему я пытался с ней договориться, но проклятая стерва вдобавок ко всему оказалась еще и совершенно глухой. Она меня ни разу не услышала, или, что тоже вполне вероятно, не захотела слушать, и я, отчаявшись, перестал пытаться.
Таблетки у меня всегда были под рукой, я поторопился их принять. Пришлось идти на кухню за водой, хотя мне этого очень не хотелось. Я знал, что стерва в конце концов натешится и, до следующего раза затаясь где-нибудь в темном углу, оставит меня в покое, но до этого момента еще надо было суметь дожить. Мне становилось все хуже и хуже. А боль вновь и вновь с упорством маньяка своими грязными костлявыми пальцами копалась в моем мозгу, а чтобы мне было еще больнее, не брезговала иногда вгрызаться в него острыми зубами, словно проверяя мой порог живучести и заставляя думать, что уж этот-то раз последний точно.
Я осторожно повесил сумку на плечо, закрыл дверь и на ватных ногах вышел на улицу. Шофер, я знал, был из наших, но мне не знаком. Он стоял у машины и улыбался. Молодой и глупый, такой, каким был когда-то я. Увидев мое лицо, он громко выругался и пулей метнулся к багажнику. Проинструктировали и этого, видимо, дела мои становятся все хуже, вяло подумал я. Парень вытащил из полиэтиленового мешка большую подушку и положил на заднее сидение. Мне срочно надо было прилечь.
- Давай помогу, - сказал он и снял с моего плеча сумку.
- Погоди, - прохрипел я, - погоди.
Потом повернулся в сторону окон Али и помахал рукой. Занавеска не шевельнулась, но я знал, знал точно, что она меня видит. Почему-то мне было очень важно показать, что я не такой, как тот проклятый кобель. Хотя, если разобраться, оказался ничем его не лучше.
Шофер ехал очень осторожно, но все равно любая неровность на дороге причиняла мне невыносимую боль. Если бы я мог, то поговорил бы со старлеем. Я бы сказал ему:
- Слушай, друг, оказывается, ты счастливее меня, у тебя, как у дятла, никогда не болит голова.
Он бы разулыбался до ушей.
- Что, от зависти жаба душит?
- Не только душит, но еще и целует взасос, - признался бы я, - в последнее время все чаще и сильнее.
И мы бы захохотали во всю глотку, просто так. Когда-то нам нравилось это делать.
ОНА
Я стояла у окна и смотрела, как Артур исчезает из моей жизни. По правде говоря, у меня теплилась надежда, что, узнав о ребенке, он захочет, чтобы мы были вместе, но ей, как оказалось, не суждено было сбыться. Хорошо, если он был абсолютно уверен в том, что делал.
Был последний день августа. Муж c утра повез девочек на дачу за цветами, а жена осталась дома, чтобы все подготовить к завтрашнему дню. Годы бежали, вот и младшая дочь шла в первый класс.
После возвращения мужа в семью, они оба приложили немало усилий, чтобы вернуть все в прежнее русло, и им это, кажется, удалось. Они, как и раньше, были прекрасной парой: он, застегнутый на все пуговицы чиновник, сухой и рациональный даже дома, и она, невозмутимая и рассудительная, со всегда холодными глазами. И трудно было поверить, что он, пьяненький, мог плакать у нее в коридоре, что она не сводила счастливых глаз с красивого мужчины, медленно целовавшего ей пальцы на глазах у всех.
Ее устраивало в нынешней жизни все, она не хотела никаких перемен, удивлялась, что когда-то смогла своими руками отдать мужа молоденькой дурочке, честно пыталась как можно реже вспоминать об Артуре. Последнее ей удавалось не особенно хорошо, потому что постоянным напоминанием была худенькая темноволосая, так похожая на отца, девочка с серьезными серыми глазами, любящая стоять у окна, а на вопрос, что она там все время делает, коротко отвечавшая:
- Думаю.
Как-то через месяц после возвращения муж пришел домой несколько раньше. Он держал за руку маленькую девочку, такую же светловолосую, каким был сам. Оказалась, ЭТА, как он назвал мать девочки, решила уехать из Городка в поисках нового счастья, а ее мать, еще не старая женщина, отказалась воспитывать внучку.
- Мойте руки, - внимательно выслушав его, сказала Аля, - скоро будем ужинать.
Потом ногой осторожно подвинула пакет с вещами девочки поближе к двери и добавила:
- Вынеси это, я куплю все новое.
Муж был ей безмерно благодарен, но даже не показал этого, потому что, во-первых, не любил любую демонстрацию чувств, а во-вторых, знал, что она поступит именно так. И это было правильно. Она всегда поступала только правильно.
И все-таки было что-то новое, не совсем ясное, еле уловимое в их отношениях, но оба делали вид, что не замечают этого.
Развод он получил перед самыми родами жены и вечером за ужином спросил:
- А не пора ли нам расписаться?
- Это ничего не изменит, - ответила она странной фразой.
Позднее он думал над тем, что же она хотела сказать, но так ничего и не придумал, поэтому о регистрации больше не напоминал.
Второй случай был тоже странным. У них в доме существовало правило обсуждать все, даже цвет новых занавесок, и он безмерно удивился, когда однажды вечером не обнаружил на кухне обожаемого ей кресла: два внука Ивановны мигом нашли ему место в квартире бабушки. Все это что-то да значило, было ему непонятно, а значит, неприятно, но он не позволил даже дрогнуть брови, которая в минуты раздражения обычно поднималась вверх.
И еще... Он был очень удивлен, когда она пожелала сама получить свидетельство о рождении дочери, и не смог промолчать, увидев в нем отчество незнакомого человека.
- Алевтина, - убеждал он ее ровным голосом, - ты поступила крайне опрометчиво и неразумно. Ну, не захотела узаконить наши отношения, это твое право, если таким, далеко не лучшим, я думаю, способом ты решила меня наказать. В конце концов, у нас одна фамилия. Но это... Как ты не понимаешь, что пойдут лишние разговоры, и в них может быть втянут ребенок? Если позволишь, я завтра же все исправлю, для меня это не составит труда.
- Так правильно, - она не захотела ничего обсуждать и вышла из комнаты.
За исключением этих случаев, жизнь их протекала ровно и спокойно. В своих дочерях он души не чаял.
Телефонный звонок отвлек Алевтину от дел. Мужской голос сообщил, что для нее есть посылка.
- Я буду дома, можете подъехать.
Она решила, что звонили с почты. Звонок в дверь раздался через минуту.
На пороге стоял крепко сбитый ничем не примечательный мужчина с коротко остриженными довольно редкими волосами. Он снял темные очки и небрежно сунул их в карман рубашки, чтобы она могла лучше рассмотреть его лицо, потом похлопал рукой по, видимо, очень дорогой бордовой кожаной сумке, висевшей на ремне через плечо, и сказал: