И тут прозвенел звонок.
ОНА
Мы посмотрели друг на друга, и я слегка пожала плечами. Я никого не ждала. Звонок тут же зазвенел вновь. Делать было нечего, пришлось пойти открывать. На пороге стояла Ивановна, которая, не дав мне и рта раскрыть, затараторила:
- Алевтина, я видела, что пять минут назад к тебе Артур Михайлович зашел. Он все еще здесь? Тут вот к нему жена приехала.
Я с трудом смогла поднять на женщину глаза. Она была молода и красива, в серебристой длинной и явно очень дорогой шубе. А я в простеньком халатике, с волосами, собранными в хвостик... Артур и она были из другой жизни, которую я не знала и, видимо, не узнаю никогда. В сказки со счастливым концом уже давно не верила. Конечно же, она подходила ему больше, чем я. Конечно...
Артур, молча, не повернув головы в мою сторону, вышел из квартиры. Женщина с радостным возгласом бросилась ему на шею. Я осторожно закрыла дверь.
Кое-как дойдя до кухни, села на свое место. Все здесь было по-прежнему, только вот не было его. Как будто никогда и не было. Я всегда знала, что он уйдет, но и подумать не могла, что так.
Господи, как же мне жить дальше?
ОН
Меня словно окатило холодной водой, и я сразу все понял. Я просто-напросто забыл включить сотовый, в интернет не выходил, вот Ирину и послали. Я ничего не мог сказать Алечке, ничего: от злости и стыда у меня свело скулы.
Когда я открыл дверь и втолкнул Ирину в квартиру, в груди у меня уже все кипело, но я сумел взять себя в руки. Кроме меня виноватых не было. Ирина, еще не замечая моего настроения, весело спрашивала, как мне понравилась ее новогодняя шутка насчет жены.
- Зашибись, - сказал я со злостью, - просто зашибись.
Она рассказывала о последних новостях, а я никак не мог ни на чем сосредоточиться: боль в груди и голове становилась все сильнее. Но вот я услышал самое главное: седьмого вечером надо быть дома, встреча с начальством состоится восьмого утром. Потом она сказала, что не хочет кофе и отправляется в душ. Я осторожно понес свою боль в спальню, глупо надеясь, что все обойдется, однако вскоре понял, что напрасно: она уже стояла у самого горла.
Я услышал, как Ирина окликнула меня по имени, и открыл глаза. Она стояла передо мной голой, и капельки воды блестели на коже. Она всегда предпочитала просто обсыхать, а не вытираться полотенцем. Зря она так со мной, зря...
Это была последняя здравая мысль.
- Сука, - закричал я, вскакивая с кровати, - сука! Пошла вон! Убью! Ааа...
Я еще что-то орал, хотя Ирины уже не было рядом: она закрылась в ванной. Но этого мне показалось мало, я должен был еще что-то сделать, должен, должен, должен... Заскочив в кухню, стал швырять на пол посуду, которая попадала под руку. Немного легче стало, только лишь когда запустил в стену кофеваркой.
Потом я сидел и смотрел на все это. Сил не было никаких, мыслей тоже. Позже из ванной осторожно вышла уже одетая Ирина и остановилась у двери, опасливо заглядывая на кухню.
- Сиди тихо и молчи, - сказал я, не глядя на нее. - Вечером уедешь.
Было около девяти, когда я вызвал такси. Конечно, извинился, но Ирина лишь пожала плечами: она знала обо мне и худшее. Провожать не пошел. Не маленькая, сама доберется. С девяти до двенадцати позвонил Але четыре раза. Она не открыла. Может, это и к лучшему? Вспомнилась старая шутка: мужик упал с десятого этажа и не разбился, так целого и похоронили. Чувствовал я себя не лучше того несчастного мужика.
Я думал, что не засну, но как-то совершенно неожиданно для себя провалился в сон. Проснулся рано, и мысли об Але вновь полезли в голову. Я сделал несколько глотков воды из бутылки, снова лег и потянулся за сигаретами. Есть не хотелось. Я закурил в спальне, чего не позволял себе никогда. Дым поднимался к потолку, а я смотрел на него и думал, как прав был старлей, когда втолковывал солдатам, что если даже тебя и съели, то всегда остается два выхода. Они были и у меня, только, к сожалению, ни один из них не нравился.
И все же я решил оставить все как есть и больше не пытаться увидеться с Алей. Мне было хорошо с ней, может, это была единственная женщина, созданная для меня, но что я мог ей дать? Я, побывавший на войне, мучимый невыносимыми головными болями, от которых иногда орал и катался по полу, страдающий от перепадов настроения, дважды женатый и разведенный ( в первом случае брак продлился месяц, а во втором - десять дней), часто и подолгу лежащий в госпитале и всегда подозревавший, что в следующий раз загремлю в дурку? И это был еще далеко не полный список моей личной славы. А с Алей... Ну что ж, бывает и так: хотели как лучше, а вспотели как всегда.
Когда меня демобилизовали и я понял, что серьезно болен, то возненавидел все и всех: гребаную власть, которая меня туда послала, гребаную школу, которая все годы учебы внушала, что в жизни для меня все дороги открыты, что человек - это звучит гордо, что я - хозяин своей судьбы... И еще большую кучу всякого ненужного дерьма. И никто не сказал, что я - ничто, пыль на дороге, игрушка в чужих руках, что можно безнаказанно послать неизвестно зачем на смерть старлея и многих других, а оставшихся в живых сделать калеками...
Я сходил от этих мыслей с ума, я не хотел быть быдлом, тем, кого можно послать на убой... Я много чего не хотел... Позже, в госпитале, познакомился с такими же ребятами и получил предложение, от которого не захотел отказаться. Я был рад сам принять решение, и неважно, каким оно было, правильным или нет. Я сам...
По отношению к Але чувствовал я себя, конечно, последним скотом, но откуда же мне было знать, что все так серьезно обернется и для нее, и для меня? Но это уже в прошлом. Я мысленно провел черту между ней и мной, как учил меня когда-то старый врач-еврей, крупный специалист госпиталя по вправлению мозгов. Теперь мы были с ней по разные стороны жизни. Все закончилось. Жаль ее, конечно, но я не обещал ей ничего. Стоп, сказал я себе, стоп, не надо жалости. Я не могу ее взять в свою жизнь, и точка. Для ее же блага, разумеется...
Обшарив все карманы, не нашел сигарет, кончились. Может, и были на кухне, но я туда не хотел заходить. Сука Ирина за целый день не смогла навести там порядок. Или не захотела. Но это мне было до лампочки. Она меня никогда не интересовала, разве лишь иногда, со скуки. Спеси - много, а толку - чуть, слишком уж старательна, как барщину отрабатывает, честное слово.
Надо было идти в магазин, но прежде - побриться. Видимо, я все еще был не в себе, потому что сделал то, чего не делал уже давно - порезался. От вида крови на лице я побледнел и, чтобы не грохнуться, поторопился осторожно лечь на пол, подогнув колени к подбородку. Ох ...
Я снова был далеко отсюда и переживал ужас того момента, когда очнулся и почувствовал, что весь в крови: и лицо, и руки... Откуда-то я знал, что это кровь. Очень медленно и с большим трудом смог ощупать свою голову, приоткрыть глаза и посмотреть на руки. Они и вправду были в крови, как, видимо, и лицо, но я не был ранен. Тогда я осторожно повернул голову вправо. Старлей лежал рядом на спине, а вместо лица у него было сплошное месиво. С тех пор я с большим трудом стал переносить вид крови, а на себе - особенно.
Так мы и лежали рядом. Долго, молча, без обычного зубоскальства. Лежали, пока нас не нашли свои. Я еще не знал, что тоже не выйду отсюда невредимым.
Отчего-то вспомнилось, как в самом начале, когда стало ясно, что мы напоролись на засаду, старлей, уже лежа на земле, перекрестился со словами:
- Господи, помоги!
Я видел много смертей, но в такой близости - первый раз. Еще после увиденной первой задумался над тем, почему же так происходит, что одним Бог помогает, а другим нет? И, чтобы не надеяться понапрасну, сказал Богу:
- Господи, я знаю, что ты есть, но никогда ни о чем тебя просить не буду, потому что ты слышишь так много просьб, что не успеваешь всем помочь. Я это понимаю, Господи, поэтому и не обижаюсь.
Так я решил свои отношения с Богом, я его и вправду с тех пор ни разу не побеспокоил.
Эй, старлей, когда ты уже оставишь меня в покое?
Дурнота постепенно прошла. Я осторожно сел, а потом и встал, и, хотя руки еще заметно дрожали, смыв кровь, заставил себя добриться. Магазин находился через дорогу. Тот самый, в который Аля почему-то не любила ходить.
На свой третий этаж я поднимался медленно. У двери Али стояла Ивановна и о чем-то размышляла. Я никогда не разговаривал с ней кроме единственного раза, когда просил ее заняться моим хозяйством, деньги предпочитал оставлять на столе. Но сегодня я явно был не в себе, потому что спросил, что случилось. Оказывается, она собралась к мужу Али, который жил рядом, в доме с магазином, но боялась, что Аля этого не одобрит.
- К какому мужу? Где живет? - я ничего не понимал.
- Ну, как к какому? - Ивановна явно обрадовалась, что нашла собеседника. - Мужа она уж года три, как выставила, когда он ребеночка с другой прижил. Все с работы возвращался с молодой девицей, вроде как страшно было зимой ей одной идти. Он не хотел уходить, да Аля и слушать не стала, вещи враз собрала. Так он как выпьет, так к ней и бежит, плачет, назад просится, они ведь со школы вместе. А сыночек поехал на лето к ейной матери, она в Белоруссии у своей сестры живет, да назад не вернулся, сказал, что стыдно ему здесь жить. С тех пор Алевтина одна и мыкается, Никитка - приблуда только и приходит.
- Почему приблуда?
- Да потому что родители его пьют, а она его жалеет, компьютер дает, пирогами кормит.
- Ну, а к мужу-то зачем? - я начинал терять терпение.
- Так мне к внукам надо, а я целый день туда-сюда мотаюсь. Она все плачет и плачет...
Я начинал злиться. Какого черта мне пришло в голову заговорить с этой бестолковой старухой?
- Отчего плачет?
- Ну, так я и говорю... Пришла я к ней утром проведать, чайку попить... Она в другую комнату зашла, а вышла белая вся, посмотрела на меня как на чужую, да в обморок и брякнулась. Потом ничего, вроде оклемалась. Я уж три раза к ней заходила, а она все лежит и плачет. Спрашиваю, что случилось, молчит. Может и вправду к Виктору ее сходить, посидел бы с ней, поговорил... Мало ли что...
Я пожал плечами, зашел в свою квартиру и закурил, убеждая себя, что мне там делать нечего, что это не мои проблемы. Выдержал чуть больше часа...
Ни на что, собственно, не надеясь, позвонил. Аля открыла дверь. Глаза были заплаканы.
- Как хорошо, что ты пришел, - тихо сказала она, - проходи.
Зайдя в комнату, я сел в кресло и выдал домашнюю заготовку:
- Аля, я - дурак, конечно, но не женат. Это была глупая новогодняя шутка.
Уверенность в том, что она расстроена из-за вчерашнего приезда Ирины, была полной.
- Она приехала по делу и вот так глупо пошутила. Вчера вечером и уехала.
- Вы любовники? - спросила Аля по-прежнему тихо, не поднимая головы.
Я мог бы соврать, но не захотел.
- Сто лет назад, может, что-то и было, но уже давно ничего нет.
- И вы не... - она замялась, не зная, как сказать.
Ах, Аля, святая ты простота, да Ирина бы за минуту двадцать слов назвала, чтобы
обозначить то, о чем ты спрашиваешь.
- Нет, - заторопился я, - я бы не смог, даже не смей так думать.
- Я так и не думаю... но должен же ты был когда-нибудь уйти? Вот и ушел. Все нормально. Я плакала не из-за этого.
- Тогда почему?
Я ничего не понимал.
ОНА
Я махнула рукой в сторону компьютера, он подошел и нажал на клавишу. На экране высветилось письмо от сына Павла, Генриха. Он вполголоса прочитал: