Проснулась Александра лишь поздно вечером. Все это время Василий сидел на кухне, курил, пробовал читать, иногда зачем-то подходил к двери комнаты, где спала Александра, словно пытаясь услышать ее дыхание, но, разумеется, ничего не услышав, брел опять на кухню. Он размышлял о том, как неожиданно вошла в его жизнь эта тоненькая девушка с измученной душой, и какое, оказывается, простое это счастье - была бы она всегда рядом, а он бы каждую минуту думал и беспокоился о ней.
Александра наконец-то вышла из комнаты и, смущенно улыбнувшись, попросила:
-Пожалуйста, не обижайтесь, что я проспала целый день. Устаю очень... Хорошо тут у вас, спокойно.
Она прошла на кухню и села возле стола. За окном было совсем темно, на стене размеренно тикали ходики, старая толстая кошка спрыгнула с печи и, видимо, приняв девушку за свою, устроилась у нее на коленях. Василий с каким-то умилением смотрел на все еще сонную гостью, и происходившее начинало нравиться ему все больше, потому что казалось, что Александра жила здесь всегда. Она же осторожно погладила замурлыкавшую кошку, посмотрела смущенно и виновато на Василия и еще раз извинилась.
Глупая, нашла за что, ведь это были одни из его самых счастливых часов. Сердце Цветкова вновь сжалось, и он неожиданно для себя заговорил о том, о чем боялся и подумать:
-Я знаю, как Вам тяжело приходится здесь, я все понимаю. Чего ж одной по свету мыкаться? Выходили бы Вы за меня замуж, был бы свой дом и плечо...
Он вконец запутался в мыслях и словах, потому что о многом хотелось ей сказать, но это оказалось делом непростым, объяснить ей, что он для себя уже все решил. Юноша стал медленно и мучительно краснеть, по привычке потирая пальцы, осознавая, как некрасив в эту минуту, но все же сумел взять себя в руки.
-Вы бы никогда об этом не пожалели... Я буду Вам за отца и за мать... Я буду хорошим мужем...
Она как-то грустно смотрела на него, и Цветков с ужасом подумал, что все испортил, что, наверное, не стоило говорить этого хотя бы сегодня, но он ничего не мог с собой поделать, не мог заставить себя подождать хотя бы день. Александра по-женски тихо вздохнула, осторожно убрала с коленей кошку, подошла к нему, поцеловала в щеку и очень серьезно произнесла:
-Спасибо Вам за все. Я подумаю.
Он проводил ее до калитки, и ему показалось, что они дошли очень быстро, хотя он и старался идти как можно медленнее. На улицах никого не было, Городок уже давно спал. Снег скрипел под их ногами, любопытная луна освещала дорогу, и никто в целом мире не знал, что сегодня родилась большая любовь Цветкова к девушке, идущей рядом, которая должна была как можно скорее решить задачу со всеми неизвестными и ответить на его предложение.
Она не была смущена или уж очень удивлена, а лишь растрогана словами молодого человека, потому что понимала его желание помочь ей, защитить от одиночества, дать хоть чуточку счастья и уверенности в завтрашнем дне, ведь надо было как-то жить, заставить себя забыть о прошлом или хотя бы спрятать его на самое дно памяти. Александра тоже немало повидала в своей недолгой жизни и сразу почувствовала и его честность, и открытость, и огромное желание не дать оборваться той ниточке, которая протянулась между ними. И что с того, что он так некрасив? Война научила ее видеть душу, а не оболочку. И потом, отчего рядом с ним было так спокойно, словно она знала его всю жизнь? Конечно, и она (ей казалось, что это было давным-давно) мечтала о большой любви, но кто сказал, что она не сможет полюбить его, а она очень постарается, потому что Василий даст ей так много - место, которое она сможет назвать своим, чего была так давно лишена, где будет спокойно и тепло, где можно будет укрыться от всех несправедливостей мира, где будет все так, как захочет она.
Вечером следующего дня Александра ответила ему согласием, а оглушенный обрушившимся на него счастьем и измученный бессонной ночью Цветков настоял на том, чтобы они немедленно отправились к нему домой, так как Егоровна уже ждала их. Ее сборы не заняли и пятнадцати минут, а фанерный чемоданчик был так легок, что казался пустым. Потом была искренняя радость тетки, тихий семейный ужин и диванчик в комнате Егоровны, который стоял у теплой стены большой русской печи. Тетка еще возилась на кухне, когда Александра легла, закрыла глаза и тихим шопотом, перекрестившись, произнесла:
-Господи, благодарю тебя за то, что дал мне место, где со мной все будет хорошо, - и впервые за последнее время без каких-либо усилий погрузилась в спокойный сон.
А Цветков в это время сидел на кровати в своей комнате, ерошил волосы, не веря происходившему, удивленно покачивал головой и думал о том, что нашел свою жар-птицу и уже никогда не отпустит ее, а так же о том, что ожидание счастья - это прекрасное чувство, а само счастье находится совсем рядом.
Уже три месяца минуло с тех пор, как Александра поселилась у Цветковых. Она полюбила коротать длинные вечера возле теплой русской печи, читая или обсуждая что-либо с Егоровной. В это время она мало разговаривала с Василием, но постоянно чувствовала на себе его изучающий взгляд. Девушка понимала, что полюбила этих простых, бесхитростных людей, взявших ее в свою семью, старающихся оградить ее даже от простой домашней работы, принявших ее такой, какой она была, без всяких условий и обязательств.
Все было хорошо, очень хорошо, если бы не Василий. В последнее время он стал избегать Александру, часто закрывался в своей комнате, отказаваясь выходить к ужину и ссылаясь на срочную работу. Попытки наладить с ним прежние ровные отношения кончались неудачами, потому что он старательно делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Ситуацию прояснила Егоровна, когда Александра, уже лежа на своем диванчике, завела разговор о Василии.. Тетка долго ворочалась в своей постели, укладываясь поудобней, а когда улеглась, с горечью в голосе сказала:
-Да чего ж тут непонятного? Измучила ты его, девонька, одни глазищи на лице и остались. Не напоминает он тебе о замужестве, ждет, когда сама об этом заговоришь. Неволить тебя не хочет, а ты все молчишь. Небось не затронул он твое сердце. Вон ведь ты какая красавица... Понимает, что не пара тебе, а из сердца вырвать любовь не может и не хочет, все надеется. Да и мне запретил об этом говорить, только не сдержалась я. Боится он, что уйдешь ты...
Александру обдало жаркой волной стыда. Вот ведь как получается, сама-то отогрелась душой среди этих добрых людей, а о нем, Василии, даже и не подумала, заставила мучиться, сомневаться в данном ему слове. Ну почему ей нельзя просто жить вместе с ними? Разве им плохо с ней? Зачем же он так спешит? Зачем мучится? Она ведь не хотела этого. Вот и сейчас она уверена, что этот дом - лучшее место на земле, и если для того, чтобы было как раньше, радостно и светло, нужно стать его женой, она выйдет за него замуж. Александра встала, подошла к зеркалу, висевшему на стене, и несколько раз провела расческой по волосам. В лунном свете они казались еще темней, чем были на самом деле.
-Куда ты, девонька? -прошептала Егоровна, приподняв голову. - Что удумала-то?
-Пойду я... К нему пойду...
-Ну и правильно, иди, - легко согласилась старушка, потом перекрестилась и забормотала бесконечную молитву, рассказывая Богу обо всем и прося его быть милосердным к своим детям.
Александра приоткрыла дверь в комнату Василия и тихо вошла. На полу, доходя до его кровати, лежала серебристо-желтая лунная дорожка, и она медленно пошла по ней, а приблизившись, увидела, что он не спит. Девушка растерянно остановилась, не зная, что должна сказать или сделать дальше, потом, увидев, что он отодвигается, давая ей место, осторожно прилегла рядом. Он не шевелился, казалось, даже не дышал, поэтому она повернулась к нему, прижавшись, обняла и зашептала куда-то в шею:
- Васенька, ну прости ты меня... Я ведь и не догадывалась о твоих мыслях. Никогда и никуда я от вас не уйду, тут мой дом, тут моя семья, тут ты, и никого больше у меня нет и никогда не будет.
Потом она долго плакала, цепляясь за его плечи горячими руками, и рассказывала о том, как хорошо они жили до войны, как уже в первые дни бомбили город, как долго и безуспешно она пыталась найти хоть что-то от своих родителей на месте их бывшего дома, как мучилось вместе со всеми от голода и жажды в телячьем вагоне, как на перроне за нерасторопность ее наотмашь ударил по лицу офицер, как жалела ее старая хозяйка-немка, как кричал на нее и не велел при этом поднимать глаз хозяйкин малолетний внук, как торопилась в слепой надежде на лучшее будущее в фильтрационный пункт, как плакала от отчаяния, видя недоверие и презрение в глазах своих же, как дорого заплатила за краткое время работы переводчицей. Слезы, может быть, катились и по его щекам тоже, однако он не замечал этого, успокаивая ее, в чем-то клянясь, в чем-то убеждая, и невозможно было разобрать, соль чьих слез была на губах, когда он в первый раз осторожно поцеловал ее.
Постепенно она успокоилась и притихла на его груди, время от времени судорожно всхлипывая, а затем неожиданно заснула, будто сумела сбросить с себя тяжесть последних лет, о которой так откровенно не рассказывала никогда и никому. Он же лежал, боясь пошевелиться, обнимая и осторожно прижимая к себе ее худенькое тело, и размышлял о том, что такие минуты истинной близости, близости душ, а не тел, вряд ли когда-нибудь повторятся, потому что трудное это дело, почти невозможное, вот так, до конца, раскрыться перед другим человеком, не лукавя, ничего не преуменьшая и не преувеличивая, не пытаясь хоть как-то выгородить себя, показать с лучшей стороны, что так свойственно человеческой натуре.
В пятом часу утра Василий осторожно, чтобы не разбудить ее, встал с постели. Отчаянно хотелось курить, и он, сидя на кухне, с нетерпением и удовольствием разминал тугую папиросу, вспоминая, какое безмятежно-спокойное лицо было у девушки, спящей сейчас в его постели. Мысль о том, что когда-нибудь она, возможно, и полюбит другого, но вряд ли сможет в той же мере довериться, как доверилась ему, была приятной и неприятной одновременно, и он постарался поскорее прогнать ее.
Такой вот была их первая совместно проведенная ночь, и пусть она не была их первой ночью в полном смысле этих слов, но Цветков не сменял бы ее ни на какую другую, потому что прекрасно понимал ценность ее доверия, полученного в подарок, а это было самое большее, что она могла ему в сложившихся обстоятельствах дать.
Тихую свадьбу выграли через месяц. Гостей было мало: из двенадцати его друзей-одноклассников в живых осталось только четверо. А Александра рада была пригласить старушку, приютившую ее когда-то в своем старом покосившемся домишке.
И потекла их жизнь, простая и размеренная, наполненная маленькими житейскими радостями, только одно тревожило ее - отсутствие детей. Она пробовала поговорить об этом с Василием, но услышала в ответ, что и без детей им неплохо, потому что главное для него на всем белом свете это она. По наущению Егоровны, желающей во что бы то ни стало понянчить дитя, Александра дважды ходила в больницу на консультацию, но ничего кроме того, что здорова и надо просто ждать, не услышала. Когда пришла в третий раз, то врач-гинеколог, старая седая еврейка Загальская с аккуратно выщипанными в тонкую ниточку бровями, отчего казалось, что она будет до конца жизни удивляться, как неожиданно и быстро каким-то буйным ветром занесло ее в этот Богом забытый Городок из родного Ленинграда, под каким-то предлогом отослала сестру из кабинета и сказала, отчаянно картавля:
- Послушай старую женщину и не ходи сюда больше, не рви себе душу, просто живи, надейся, жди и молись Богу. Война на каждого свой отпечаток наложила. Вот оттаешь душой, тогда и родишь, а я ничем тебе помочь не могу.
Александра не поверила ее словам, потому что считала, что все плохое осталось в прошлом, а в будущем, когда рядом с ней родной и такой надежный Василий, ничего страшного случиться просто не может.
Год проходил за годом, не стало доброй Егоровны, ей исполнилось тридцать, она сумела устроиться не без помощи Василия в школьную библиотеку и теперь меньше уставала на работе. Они по-прежнему жили дружно, однако, Александру стала иногда как-то раздражать постоянная опека, желание мужа всегда держать ее в поле зрения и наперед знать, что для нее важно и нужно. Сдержанный и молчаливый на людях, дома он становился совсем другим: не мог находиться в комнате за закрытыми дверями, потому что должен был видеть и слышать ее. Однажды Александра, сильно простыв и кашляя ночи напролет, чтобы дать ему выспаться, постелила себе в бывшей комнатушке Егоровны. На следующий день он попросил ее больше никогда этого не делать, потому что без нее все равно не мог сомкнуть глаз. Чтобы хоть иногда побыть в одиночестве, она попросила его никогда не заходить в библиотеку, и он вынужден был согласиться, хотя это ему не очень-то понравилось.
А в тридцать два она влюбилась в первый раз в жизни, горячо и безоглядно. Виктор Тимков приехал по распределению из Свердловска и был назначен директором соседней школы, с ним приехали жена, учительница биологии, и трехлетний сын.
Тимков и Александра встретились на курсах библиотекарей, которые проходили в его школе. Собственно говоря, ему на них делать было нечего, но он просидел часа два, постоянно посматривая на молодую женшину, отчего у нее билось сердце и горели щеки. А когда она уходила, то увидела его в коридоре и поняла, что он ее ждет. Тимков подошел, улыбаясь, и она не смогла удержать ответной улыбки.
-Знаете, я с утра сегодня встал и понял, что случится что-то очень хорошее. Вот и случилось, Вас встретил,- сказал он и взял Александру под локоть, увлекая к выходу.
Не сговариваясь, они свернули с центральной улицы и пошли к реке. Он рассказывал о своей семье, годах учебы, дальнейших планах и еще невесть о чем, и ей было радостно отвечать ему, и все сказанное казалось умным, необыкновенно важным и наполненным каким-то иным смыслом. Уже темнело, но уходить не хотелось. Повеяло прохладой, вода стала казаться свинцовой, сама река - пугающей бездной, а его рука, уверенно обнимающая за плечи, теплой и просто необходимой.