========== Пролог ==========
Обычное утро самого обычного летнего дня в нашей деревушке, имевшей все шансы когда-нибудь разрастись до маленького города – именно здесь когда-то была школа, куда стекались дети из окрестностей, здесь был лекарский дом, большая управа… Расположенная на берегу полноводной реки, деревня была большей частью заселена земледельцами – трудившимися и на небольших наделах, и на полях Императора. Но, поскольку река была крупной и рыбы в ней было много, здесь, на самом юге и на юго-западе Оринэи существовали и рыбаки. Одним из рыбаков был мой отец… Матушка, как и было заведено в Великом Рокканде, ухаживала за курами и парой козочек, за небольшим участком, где у нас было нечто вроде огорода, за домом и за нами – пятью детьми.
Я оказался в семье вторым ребенком, был брат старше, Сталх, брат младше на два года, Бэрсэн, и две сестры, младшая совсем малышка, еще не исполнилось и четырех, Капи. Последней сестре, Матони, минуло восемь…
А мне было четырнадцать с небольшим – родился я в начале весны, а сейчас было начало лета. И мы все дружной командой, кроме игравшей с куклой под большой яблоней – чтобы была на глазах – Капи, под надзором матери, готовившей ужин, работали на огороде – прополоть, полить, кое-что собрать, половить жуков, стремившихся пожрать наш нехитрый урожай, старшему брату еще вычистить, коли отец его с собой не взял на работу, стойла коз и курятник…
Обычно он уходил с отцом рыбачить и обязанность эта, кроме редких дней, когда я или был с ними, или матушка отправляла куда-нибудь с поручениями, ложилась на мои плечи. Впрочем, случалось всякое, мать варила мыло или вышивала рубахи и полотенца, на продажу, отец мастерил что-то навроде деревянных игрушек и свистулек, иногда мы с братьями подряжались по вечерам и когда старший был дома, помогать соседям – кто строил новый сарай, кто заготавливал сено, а рук не хватало. Оплата была разной – от небольших денег до чего-нибудь съестного, что мы потом тащили домой и угощали родителей и сестер, ибо жили, как легко понять, не слишком богато. Впрочем, не голодали, а добродушный старичок-сосед, одинокий и болтливый, к которому мы частенько хаживали пособить, обучил нас грамоте, письму, счету, охотно рассказывал про историю и народы Оринэи – он-то ее застал, еще когда она была именно Оринэей, и подарил книжки – по которым мы учились читать и которые, ибо их было полдюжины, зачитаны были, поистине, до дыр… Я выучил больше всех – отец даже шутил, что я умный, как какой принц, и мне бы в школу, будь они доступны простым детям, и родители, подкопив денег, подарили мне не только новые выходные сапоги, чтобы ходить в храм и на праздники, но и первую купленную именно нами книгу, про Круг Тьмы – она, как потом шепнул Сталх, была самой недорогой, а сапоги обошлись больше, чем мама и папа хотели. Вот только и такому немудренному подарку я был рад безмерно.
Теперь я по вечерам собирал вокруг себя соседей и родных, и вслух читал книгу, рассказывавшую, какими ужасными людьми заселен Круг Тьмы, какие там жуткие звери, и что там всегда темно и холодно… Соседи постарше, слушая, что писали «именитые путешественники», плевались и шипели, и потом, когда я заканчивал чтение, рассказывали другое – как все было на самом деле, тихонько, украдкой, чтобы не слышали Жрец Алого Тигра, новомодного Творца, потеснившего Отца Трингула, и роккандские солдаты, дюжина, обитавшие с недавних пор в нашей деревне – по приказу Императора Карлона, в каждом поселении, хоть немного большом, были свои солдаты…
- Ладно, хватит на сегодня, шагайте ужинать! – позвала матушка, помахав полотенцем в окно и кивая нам, когда я и Сталх подняли головы. – Завтра отец дома, завтра все пойдем, с утра. – Сестренке еще предстояло помочь матери убрать посуду, постирать, прибраться в большой комнате, где мы готовили, ели, куда приходили гости и где спали девочки, нам – помочь отцу, когда он вернется, к ночи, с работы. Подхватив Капи на руки, мы всей гурьбой ввалились в дом, сполоснув в специальном ведерке руки, и расселись за столом, где ждали картошка, капуста и рыба. Всегда одна сплошная рыба и овощи, и по праздникам – мясо, понемножку, которое я отдавал сестричкам…
- Ма, пускай Сахо курятник почистит, а? – старший брат, откусив хлеба, вопросительно взглянул на маму, убравшую прядку седеющих волос под чепец и упиравшую руку в бок. – Я у коз уберусь, и пойду… Мы с ребятами гулять хотели, сейчас же это, праздник лета…
- А может вместе уберете и Сахо с тобой пойдет? Ему ведь тоже не хочется убираться там, а он часто делает и не валит на других! – матушка покачала головой. – Ты вон посмотри на парня, он у нас не лодырничает, все делает…
- Ему б в школу, - Сталх похлопал меня по плечу. – Он же умный, ма, правда умный. Как будто знатные, и все запоминает быстро, мы когда в городе были, он на лету все понимал, и вывески все прочел. И газету мы нашли потерянную… Мы вот тоже грамоту учили, да все одно, трудно она дается…
- Нету школ для таких, как мы, - мама горько махнула рукой. – Ты еще в Оринэе родился, и Сахо у нас успел народиться до того, как все поменялось. А младшие уж и родились, когда ни тебе школ, и в лекарском доме одни болваны, травы заваривать и то лучше… Только и знают, налоги драть, веру менять, да солдатня эта… - до нас и вовсе доходили слухи, что посевернее оринэйцы бунтовали, и эти бунты кроваво подавлялись, и что солдаты и маги там себя вели отвратительным образом. У нас, правда, такого не наблюдалось, да и из Ракверима, единственного крупного города здесь, у самых границ южной части Великого Рокканда, такие слухи сейчас не приходили, разве что были сразу после войны.
- И вы с папой не учились, - вздохнул Сталх, на что мама снова повела плечами.
- Та мы простые сельчане, тут всю жизнь прожили. Нам и не надобно было, но папка-то ваш учился, была тут школа, на три года, в нее ходил. Король Аланд был великий человек, он много для людей делал. Говаривают, дочь его сейчас борется за правду… Да разве же женщина одна что сделает?! – про принцессу Алеандру, единственную надежду, свет в сердцах тысяч оринэйцев, я слышал с самого рождения. Ее имя произносили шепотом, из уст в уста, украдкой, строились предположения, где она, звучали мечты, что однажды она придет и восстановит мир. Говорили и другое, что она помолвлена и собирается замуж за принца Алкира, а потом – что она сбежала, и покушалась на него. И про самого кронпринца говорили много разного, и хорошего, и плохого, но я всегда знал, что все это все равно от нас далеко, это большие дела и большие люди, а мы, семья Мэлри, самые простые рыбаки из простой рыбацкой деревни.
- Одна, может, и нет, - заметил в дверях вернувшийся усталый отец, разувшийся и шлепавший большими мокрыми ногами по деревянному полу. – А вот если выйдет замуж за большого человека, могучего и влиятельного, и наши надежды больше станут. Я вот верю, придут темные, обязательно придут, как тогда пришли. Они не предадут, они не такие, в спину не бьют…
- А в книге Сахо другое написано, - пискнула Матони. – Что они плохие.
- Книга плохая, дочка. Ну да все одно, по ней читать можно учиться, а это главное. А что там написано, вы, малышня, не верьте. Мы все сами видели в войну, мы взрослые уже были. Ряженых тогда было много… Только темные за нас кровь проливали, на нашей родной земле. Никого не обидели, кроме дурных людей, лишнего не брали. И обещали, что будет день, когда они вернутся. И вернутся, они сдержат слово, - с уверенностью, тряхнув кулаком, тихо произнес отец. – Никтоварилианцы, значит. И дуконцы были, раньше даже. Ихний принц собирался на сестре короля жениться. Говорили, и дите у них народиться должно было, или уже народилось…
- Ребята хотят на праздник лета сходить, через костер прыгать, - мама заискивающе глянула на засевшего за ужин голодного отца. – Хороводы там, песни, молодое дело, сам же знаешь…
- Девок потискать, - подмигнул отец старшему, покрасневшему брату. – Эх, ребята, главное, глупостей не надо. У нас нынче, конечно, про нового творца рассказывают и про благости, когда себя не сдерживаешь, но это все грязное дело, нельзя так. Это все недоброе. А потискать девчонок всегда успеете. Когда свою найдете, и мысли другие будут, - мама улыбнулась, подавая ему свежий, белый хлеб, любимый отцом. Матушка копила скудные монетки, чтобы покупать хорошую муку и иногда радовать отца и нас, пусть и просто вкусным хлебом, испеченным ее руками. – Мы вон с мамкой вашей женились, ей пятнадцать, мне семнадцать, тогда так у нас было, в Оринэе еще. И душа в душу жили всегда, вас пятеро. Три года жили, когда старшой родился. Сахо, ты тоже пойдешь, али опять с книжкой заляжешь?
- Я схожу ненадолго и домой, - отозвался я, проглотив свой ужин и отрезая для Капи и Бэрка хлеб. – Почитать охота, коли отдыхаем.
- Тогда Капи уложишь, а мы с мамкой погуляем, как придешь, - кивнул отец. Брат, явно собиравшийся, судя по бегающим глазам, погулять с девчонкой, дочкой нашего местного старосты, вздохнул, но все-таки промолчал. А я, показавшись на празднике, поводив хороводы и поев лепешек, которыми меня угостила подружка-соседка, вернулся домой, уложить Капи, запер дверь и забрался на нашу с братьями кровать, в маленькой боковой комнате, поближе к лучине. Новая глава была про Императора Никтоварильи, Арэна Второго, и его семью… Я помнил, что рассказывали соседи и папка, и мама, иногда становившаяся болтливой, и не верил тому, что читал, хотя даже и такая неправдивая книга казалась жутко интересной, и была моей собственной…
И почему-то промелькнула тогда, когда я, проговаривая особенно трудные слова про себя, читал про ужасного, по книге, человека, мысль, что вот бы увидать, хоть одним глазом, настоящего воина или настоящего правителя. Не такого воина, как грубая, ленивая роккандская солдатня, а гордого и статного рыцаря, как на книжке с картинками, которую подарил дедушка-сосед. Книжка рассказывала легенды и разные истории, которые случились давным-давно в Бартиандре. Про воителей и могущественных магов, про великую историю любви Алеандры и Санджая, который ради своей избранницы отрекся от трона и воевал с дурными людьми, и они погибли, борясь за мир плечо к плечу…
Впрочем, восхищайся я, не восхищайся такими людьми, и мечтай, не мечтай тоже однажды совершить великое дело, простым деревенским парнем я от этого быть не переставал. И никто и не представлял, что совсем скоро на нашу деревню обрушится нападение варварского племени, что многие погибнут – в том числе мои родители, пытавшиеся защитить нас, детей, и погибшие практически на моих глазах, как и старший брат, а роккандские солдаты, которые, вообще-то, должны были первыми выступить против врага, не покажут и носа, оставив деревню, пожженную и разоренную, разбираться без чьей-то помощи. Меня, поймав вместе с другими ребятами из поселения, долго и придирчиво вертели, рассматривали, пихали в живот и тыкали в грудь, и, наконец, приняли решение, видимо, что можно попытаться меня продать. Несколько часов спустя, уже с тяжелыми железными браслетами, соединенными цепью, на руках, я плелся среди таких же, как я, новоявленных пленников работорговцев, покидая Оринэю. Варвары покрикивали, изредка для острастки охаживая нас плетьми, но в целом относились сносно, и пережить пленение было возможно…
Что произошло с сестрами и младшим братом, я не знал: детей хотели спрятать, в лесных «погребах», вырытых когда-то еще в войну, вместе с кое-кем из женщин и стариков. Успели ли девочки и Бэркен добраться до спасительных пещер, или оказались среди перебитых людей, мне не было известно, и оставалось только надеяться, что они или спаслись, или хотя бы погибли, и в рабство предстояло попасть (впрочем, это если бы еще повезло) только мне…
***
Счет дням, проведенным в «заботливых» руках харнов, я уже потерял, ибо они сливались в одну сплошную череду нудного пути, невыносимо тяжелого, так, что болело все тело и ноги то и дело подкашивались, скудных, но поддерживающих кое-какие силы похлебок и выдаваемых раз в день черствых кусков хлеба, и привалов. Впрочем, когда стало холодно, разрешили сидеть у костров и дали шкуры, отдаленно напоминавшие плащи – укрываться на ночь и набрасывать на плечи днем. Как пояснили, сквозь зубы, конвоиры, рабы - ценный товар, и они не хотели, чтобы половина умерла в дороге – достать новых было бы не слишком просто, в мире, где почти все страны достигли высокого, достаточно, уровня, где границы чаще всего охраняли профессиональные, хорошо обученные войска, включая изучивших боевую магию Волшебников, каждый попавшийся в руки работорговцев несчастный ценился на вес золота. Впрочем, я не мог не заметить, что младше меня почти никого не было, и даже моих ровесников нашлось мало – а я, как-никак, почти достиг зрелости.
Не очень много было и мужчин, основную часть нашего каравана составляли женщины, большинство довольно молодые и некогда миловидные – круги под глазами и все большая худоба красоту убавляли с каждым днем. Когда мы прошли уже довольно много, углубившись на юг, нас присоединили к еще одному, небольшому, каравану, и гнали всех вместе. К тому моменту я уже узнал, что харны запрещали собираться больше, чем по три человека, и жестоко наказывали за попытку побега. За третью попытку подвергали четвертованию, или привязывали ноги к лошадям, и гнали их в разные стороны… За первую, в виде предупреждения, выжигали на лбу клеймо, говорившее, как шепнул старик - сосед по «шествию», что человек склонен к побегам – метка для будущего покупателя. За вторую попытку сбежать кастрировали мужчин, а женщинам отрезали правую грудь или отрубали пальцы, два-три, на левой руке.
На третий день после соединения с другими рабами мое внимание привлекла шагавшая в соседней шеренге, почти наравне со мной, девчонка примерно моего возраста. Она отличалась от своих соседей и одеждой – вместо потрепанных, домотканных, но привычных юбки и кофты или платья на ней была короткая, чуть ниже колена, кожаная юбка, такая же куртка, без рукавов, из-под которой виднелась полотняная кофточка, и кожаные же башмачки, больше похожие на сандалии. Грязные, покрытые пылью и пеплом, волосы рабыни представляли собой переплетение множества тонких косичек, украшенных цветными бусинами, перьями, шерстяными нитями… Смуглая, коричневатая кожа и немного узкие, с длинными ресницами, глаза выдавали в ней южанку, или, скорее, обитательницу Ретена либо Диких Земель, мелькнула даже мысль, что девочка, с такими же железными браслетами на руках, бросавшая гневные и горделивые взоры на конвоиров, чем-то смахивала на полуодетых, со шкурами на плечах и самодельными топорами и кинжалами в руках харнов.
Приказ остановиться, незадолго до темноты, и разводимые харнами костры – для себя и более скудные, но немного гревшие, для рабов. Во время привалов даже разрешали ходить в пределах отведенной хозяевами территории, благо скованы были только руки, а конвоиры размещались кругом, лишая возможности, практически, выбраться со стоянки. Набросить шкуру на спину и снять ее самому не было возможности, и я каждый вечер высматривал того, кто поможет это сделать. Но на этот раз, повинуясь неясному желанию, направился прямиком к сидевшей чуть поодаль от костра девчушке, метавшей яростные взоры на харнов и слегка враждебные на соседей.
- Привет! – окликнул я, поравнявшись с предполагаемой варваршей. – Ты меня понимаешь? – ответом послужил недружелюбный угрюмый взгляд и слегка искривленные губы. – Меня зовут Сахо. Ты поможешь со шкурой? А я тебе… Ты знаешь фаргар? – ответа не последовало, и я, пожав плечами, собрался отойти, когда послышалось на очень даже чистом языке Альянса.
- Не глупее тебя. Помогу, поворачивайся спиной, - я послушался и вскоре уже держал в руках свой «подарок», оглянувшись на девчонку.
- Спасибо. Тебе помочь?
- Если не трудно, - усмехнулась та, терпеливо дождалась, пока я справлюсь с тяжестью кандалов и с ее накидкой, и тут же отошла, расстилая подстилку.
- Ты хорошо говоришь на фаргаре, - не оставлял, сам не понимая, откуда такое желание, попыток познакомиться с ней и поболтать я. – Ты откуда?
- Тебе нечего делать? Тогда ешь и ложись спать, - бросила девчонка, не отрываясь от своего занятия.
- Просто… Я думаю, лучше держаться вместе, раз уж у нас общая беда…
- Тут больше чем по трое нельзя, накажут. Если много соберутся, десять ударов кнутом каждому. – Темно-карие глаза остановились наконец на моем лице. – Харны хорошо знают оба общих языка. Они разрешают собираться парами и тройками, потому что понимают, о чем мы говорим. Сам видел, постоянно обходят, и не по одному пути. – Это было так, и я, тревожно спавший первые недели плена, часто замечал, что харны словно бы бесцельно слоняются, по очереди, всю ночь. Видимо, слушали и приглядывали.