— Белый, только белый, как птица в небе. Она должна быть не лебедем, а полетом лебедя, распахнутыми крыльями, устремлением. И немного зеленого, вот здесь, гирлянду от плеча вниз, как у вакханки. — Бертье быстро чиркал карандашом по эскизу. — А для мужчины больше, больше зелени на хитоне. А материала меньше, — одобрительно охватывал он взглядом фигуру Сергея, — зачем нам скрывать торс атлета? У меня будет к вам предложение, Серж, вы же еще не пробовали себя на подиуме? Но это потом, потом, после конкурса…
Сергей стоял перед зеркалом и чувствовал себя неловко. Публичная примерка — не новость, ему ли смущаться, казалось бы, сцена и жизнь приучили ко всему. Но сейчас, когда Виктория и Катя смотрели на него влюбленными глазами, поправляли, разглаживали, щупали то, что Бертье называл «хитон», а на деле было его отсутствием, Сергей отводил глаза в сторону и натянуто улыбался.
Между тем вторым корпусом за Виктусей и Катей маячили Шарден, Бертье и Макс и одобрительно кивали.
Сергей всегда поражался, как Максу удается оказываться именно там, где надо, чтобы найти подходящих людей, потом сводить их и получать блестящий результат? Вот «Жизель». Сначала он прошелся по архивам, потом выкупил списанный хлам, теперь разыскал спонсоров, убедил балетмейстера, кутюрье и Адриана. Хотя Адриана еще раньше убедила Вика. И как это все счастливо сложилось.
Легок на помине, в комнату вошел Адриан. Сначала он расплылся в лучезарной улыбке и обнял Виктусю, потом поздоровался со всеми. И сообщил:
— Мы приглашены на прием во дворец, праздник в честь наследника престола. Будет пикник, обед и представление для гостей, все на открытом воздухе, на террасах дворца и в саду. На пруду уже строят сцену.
Кэтрин переглянулась с Сергеем, глаза ее сказали:
«Вот видишь, я была права».
Он только слегка пожал плечами.
— В каком смысле — на пруду? — переспросила Виктория про сцену.
— В том, что это плавучая эстрада, на понтоне, но там все вполне театрально, только занавеса нет.
— О, это ничего, можно использовать эффекты. Например, пар или световой занавес, — охотно подключился к разговору Жан Клод. — Мы могли бы показать отрывок из нашего шоу и соединить с балетом, я как раз собирался предложить это Виктории и мсье Полю.
Бертье звал Вику по имени, а не госпожой Майер, как и все домашние.
— Это может быть интересно, да, — взъерошил волосы Шарден.
— Давайте мы сделаем одно, — охладил их фантазии Макс, — у меня фотографы и оператор ждут уже полчаса, а Кэтрин не одета и не причесана.
— А надо? — Катя удивилась, но довольно улыбалась, ей и самой не терпелось примерить готовый костюм.
— Еще вчера надо, на телевидении ждут материал, чтобы смонтировать рекламный ролик, в оргкомитете конкурса — видеозапись. Я клятвенно обещал, что пришлю. Мы сейчас попробуем немного записать репетицию, а там подумаем, что посылать. Кэтрин, пожалуйста, хватит уже любоваться на Сергея, иди переоденься, а мы пока проверим, как выставили свет в зале, и подключим с видеорежиссером аппаратуру. Мсье Поль, прошу с нами, ваши советы необходимы.
И все они говорили разом, оживленно. Это настроение сохранялось с того первого дня, как начали репетировать и собирать спектакль, и только нарастало, охватывало все больше людей.
Сергей опять поймал взгляд Кати. Та связь, что установилась между ними на сцене, только крепла. Она обходилась и без прикосновений. Но для «Весенних вод» требовалось особое доверие и близость.
Мсье Поль, просмотрев те записи, что удалось отыскать, все больше усложнял номер. Уже трудно было понять — балета здесь больше или акробатики. Технически Катя и Сергей справлялись безупречно, они много раз повторяли немыслимые воздушные поддержки и ни разу не осеклись, как будто сто лет танцевали «Весенние воды» вместе.
При этом мсье Поль был недоволен, он говорил, что техника без чувств бессмысленна, не убедительна, раздражает.
— Вы должны танцевать любовь, — твердил он.
— Легко сказать — танцевать любовь, — ворчал Сергей.
Телевизионщики вырубили свет и ушли на перерыв в гостиную, пить чай. Отснятое было категорически отвергнуто Шарденом. Сергею тоже не нравилось, а Макс возмутился:
— Чего ему надо? Все чисто, без помарок. Смонтировали бы сегодня.
— Нет, он прав. Вот в «Жизель» у нас хорошо получается, а тут нет. Почему? — безнадежно развела руками Катя
— Любовь здесь счастливая нужна, живая, горячая, а не виллиса с могильными цветочками, — раздраженно сказал ей Сергей, когда они остались в репетиционном зале одни. — Целый час долбались, и все без толку!
Он вытирался полотенцем, «Весенние воды» прошибли до седьмого пота, на камеру вполноги не станцуешь.
Софиты погасили, жара спала, стало полегче дышать.
— Не сердись, Сережа, это я виновата, что не получается. Боюсь я…
Она подошла и стояла перед ним совсем как в той сцене из первого акта «Жизели», после того, как Ганс показывает шпагу Альберта и обман раскрывается. А Жизель все не верит, идет к Альберту беззащитная, с открытой душой.
Сергей замер, пораженный безнадежным отчаянием в ее глазах. Бросил полотенце на палку, взял Кэтрин за руки, удерживая в своих, прижал к груди.
— Чего? Чего ты боишься, Катя? Что уроню на поддержках?
Она высвободила руку, отвела пряди мокрых волос с его лба, погладила Сергея по щеке, едва заметно улыбнулась. Слабо, болезненно, едва слышно, как чахоточная в последнюю весну, ответила:
— Любви боюсь… счастливой. Что обманет.
— Кать, ну ты чего? Разве можно так жить? — Сергей хотел утешать, но это и было бы обманом. Не утешения ждала она от него, а решения. Сейчас не о «Весенних водах», не о танце они говорили, а о себе.
— А если не любовь счастливую, в которую мы никак поверить не можем, а надежду, что она будет? Если так?
Он не поцеловал, только провел пальцами по Катиным губам, а она вдруг отпрянула, сорвалась, побежала в столовую и звала:
— Стасик! Станислав, скорее.
Сергей решил, что обиделась, хотел догнать, объяснить, но крик Кэтрин был таким испуганным, громким, что в репетиционный зал, навстречу Кате ринулись все: и Станислав, и Вика, и Поль с Максимом, и оператор со всей командой. Они столкнулись с Кэтрин в проходном кабинете и посыпались тревожные вопросы.
— Что случилось? Что произошло?
Вика быстро ощупывала Катю, плечи, руки, убедилась, что травмы нет, и охнула запоздало.
— Что-то с Сережей?
— Нет, я в порядке, — успокоил Сергей.
А Кэтрин металась между ними, как безумная.
— Скорее, скорее снимайте! Стасик, а, вот ты, — она схватила пианиста за руку и потащила к роялю, — ты сыграй нам, сыграй сейчас… А вы снимайте!
Никто ей не возражал, но и не исполнял ее просьбы. И почему-то все смотрели на Макса. А он на Катю и Сергея и вдруг тоже закричал:
— Что вы стоите, свет давайте! Стас, за рояль, делайте, как она говорит!
Через несколько минут все стояли на изготовке и ждали щелчка хлопушки.
Катю трясло от возбуждения.
— Сережа… Надежду, да… Надо танцевать надежду. Если сейчас получится — значит, да…
— Катя, успокойся, нельзя так выходить, опасно. Ты не в себе!
— Не останавливай, я хочу, хочу поверить! А упаду — значит, упаду.
— Не упадешь, — пристально глядя ей в глаза, произнес Сергей, вложил в эти слова всю силу убеждения, все чувство, на какое был способен. Взял ее лицо в ладони, осторожно, с нежностью удерживал несколько секунд и повторил: — Не упадешь, обещаю… — Потом глянул на оператора и сказал: — Мы готовы. — И Станиславу: — Стас, начинай!
А дальше их подхватила музыка Рахманинова, они побежали, потом полетели, танец дал им и силу, и крылья.
Сергей чувствовал восторг и безоглядное доверие Кати. Она была вся его. Хотела, ждала любви, призывала, манила, отдавалась. И столько в ее движениях было радости и удивления перед возможным счастьем.
Катя — наяда, сверкающий бурный ручей, который он должен догнать и не остановить, нет, а погрузиться в него, исчезнуть в алмазных брызгах и возродиться обновленным.
Тело повиновалось ритму, безупречно выполняло накрепко заученные позы и прыжки, разум сосредоточился на том, чтобы сберечь Катю. Сергей знал, что не может ослабить внимание, не имеет права усомниться или помедлить. Вести и поднимать, держать в руках, ловить. Сейчас разошлись, и ее разбег, прыжок и рыбка… еще один раз так же… их общая диагональ с гранд жете… на колено, и поцелуй… верхняя поддержка, вращение, снова верхняя… рыбка с двойным переворотом. (5) Хорошо это прошли, осталось чисто закончить.
Мысленно он удерживал себя в кулаке, не давал чувствам разгуляться. Катя выплескивала их. Сергей думал и рассчитывал за двоих. Его ошибка могла стоить ей жизни, в этом номере — так, а потому Сергей не имел права на сомнение. Только уверенность и связь с партнершей, та «химия», которая соединяет на расстоянии, и полет. Душа его летела за музыкой, за надеждой!
И вот финальная диагональ, Катя заходит на «стульчик» (5), глаза безумные, счастливые, страха нет. А улыбка!
«Але!» — мысленно скомандовал ей Сергей, как на манеже. Ее разбег, прыжок. Сергей выжал партнершу наверх, повороты… Катя была легкой. Он играючи поднял ее, тела их слились, соединились в одно, она раскинула руки-крылья, подогнула ногу, Сергей поймал равновесие на правую руку, которой удерживал Катю, победно отвел левую и побежал из кадра.
Всеобщий вопль восторга свидетельствовал о том, что — да! Они одержали победу, хотя состязаться на Конкурсе только предстояло. Но сейчас Катя и Сергей сделали больше — победили свое неверие в Любовь.
Он осторожно опустил ее, поставил на пол, а все не решался выпустить из рук. Катя сама обняла его, прижалась и все повторяла:
— Получилось, получилось!
Они отдышались, начали воспринимать окружающее.
— Никто такого не сможет! — обнял их обоих Макс. — Мы всех там порвем, зуб даю!
— Катя, девочка моя, я смотреть боялась и смотрела! Господи, вы меня до инфаркта доведете, две ласточки, рыбка с двойным переворотом, а подбрасывал как, — причитала Вика.
— Вот это было хорошо, очень хорошо, — одобрил мсье Поль, — это полет любви, а не акробатический номер, как у большинства. Молодцы, очень хорошо!
— Снято, снято, — схватился за голову оператор, — все снято, получилось, — следом за Катей повторял он. — Это шедевр… С первого дубля…
И только Стас молчал, отрешенно проводя пальцами по клавишам.
Сергей дождался, пока страсти зрителей поутихнут и, продолжая обнимать Катю, сказал:
— Спасибо. И… тут все свои, так что… — он еще раз посмотрел на Катю и подвел ее к Вике. — Виктория Андреевна, мы с Кэтрин решили пожениться. Отдайте ее за меня… Мы любим друг друга.
— Сережа, ты что? — вопрос Кати потонул в новых радостных возгласах и поздравлениях.
— Давай надеяться, — шепнул он ей на ухо, — а упадем — значит, вместе упадем.
1) шерстянки — гетры, тряпочки — полотенца — балетный сленг
2) Джером Роббинс — американский хореограф и режиссёр. Обладатель совместной премии «Оскар» с Робертом Уайзом.
3) ломать подъем (балетный жаргон) — тянуть стопу, нарабатывая, таким образом, высокий подъем. Обычно это делают, засунув ноги под диван или батарею. Достаточно болезненная, но действенная процедура.
4) коврик — комплекс упражнений для подготовительных и начальных классов Вагановского училища. На укрепление мышц, выворотность и подъем.
5) Рыбка, стульчик — балетный сленг, название поддержек.
Глава 6
Эта встреча произошла незадолго до отъезда Кати и Сергея в Москву. Уже было сделано невозможное — за полмесяца собрана конкурсная программа. Споры, сомнения, неуверенность остались позади, а впереди ждали Россия и сцена Большого театра.
Последнюю неделю репетиционный класс для всех участников авантюрного проекта Максима уподобился космическому кораблю, где члены экипажа в замкнутом пространстве ни на секунду не теряют друг друга из вида. Они общаются так тесно, что малейшая нестыковка в отношениях может породить скандал.
По мере приближения последнего дня репетиций обстановка накалялась и накалялась, это с трудом выдерживали даже мсье Поль и Виктория, но Кэтрин и Сергей не поругались ни разу.
С утра до вечера они фанатично отрабатывали программу в репетиционном зале. Не возвращались в дом для гостей, оставались прямо в Школе, для них освободили просторную комнату. После душа они там ужинали и проваливались в сон, а наутро снова становились к палке, и все повторялось.
Время перестало существовать, оно растянулось, и непонятно было, какое сегодня число и перешел ли уже день в ночь. Только звуки рояля. Стопы чувствуют пол, а руки — воздух. И преодоление земного притяжения — прыжок… полет…
Но техника — не главное, тело давно послушно, и поиск совершенства перешел на новую ступень познания чувств. Любовь разная по силе страсти, по эмоциям. Первая — у Маши и Щелкунчика, последняя — у Жизели и Альберта. А между ними горячая, бьющая через край в «Пламени Парижа», возвышенно неземная у Поэта и Музы в «Шопениане», сказочная у Флорины и Голубой птицы, запредельно чувственная у Медоры и Солора в «Корсаре».
Адажио, вариации, вариации адажио, вместе и по очереди, вполноги и во всю силу, поддержки, прыжки… Перерыв, когда без сил валились на пол или, превозмогая боль, терпели манипуляции массажиста — и все заново.
Катя и Сергей стали одним целым, они ощущали друг друга даже без прикосновений, на расстоянии руки, на трех шагах, на всей диагонали при подходе к поддержке. И приходила радость! Эйфория, ни с чем не сравнимое пьянящее чувство близости в танце. Оно было сильнее, ярче, глубже, чем физическая любовь. Сергей и Катя снимали барьеры реальности, полностью отдавались пленительной близости.
Это трогало зрителей до слез, даже умудренный жизнью мсье Поль восклицал:
— Вот! Они делают правильно! В этом вся суть балета! Не техника ради техники… Только так! Душа, душа наизнанку! И чтобы в Москве было также.
А в тот день они начали репетировать сами, даже Стасик почему-то не пришел. Катя и Сергей сосредоточенно разминались в тишине. Сегодня хотели еще пройти «Пламя Парижа». Об этом Pas de deux Виктория и Мсье Поль бесконечно спорили. С одной стороны, на Конкурсе пара должна показаться с разных сторон, а Маша, Флорина, Роза из «Фестиваля Цветов», даже Медора — одноплановые партии. Особняком стояла «Жизель», о ней Виктуся тоже сомневалась, говорила — рано показывать, но потом согласилась. За «Пламя Парижа» спорила с пеной у рта.
— Хуже только «Дон Кихот», — горячилась она, а это совсем было несвойственно сдержанной и мягкой Виктории.
— Нет, пусть танцуют это! — упирался мсье Поль.
— Почему не «Бабочку»? Это стопроцентно их номер! — не уступала Вика.
— Потому, что «Шопениана» и «Бабочка» одно и то же! — хлопал себя по бокам мсье Поль.
— Не одно!
— Пусть танцуют, что хотят, но я тогда умываю руки!
Кончилось тем, что «Бабочку» тоже попробовали, и она так понравилась Кате, что к мнению Поля прибавилось и ее. Но потом все-таки решили «Пламя Парижа», ради эффектных вариаций Сергея. С этим доводом согласились все.
— «Бабочка» это не pas de deux и никогда не была им. Большое adagio и только, — примирительно объяснял Виктории мсье Поль.
Но в «Пламени Парижа» получалось не все, Кате не хватало форса, огня. Смелость ее была технична, не такая, как в «Вешних водах», и это сразу вылезало наружу в сравнении с остальными номерами.
— Ну не революционерка я! — оправдывалась Кэтрин. — Не умею флагом махать.