Тем временем англичанин что-то тихо и проникновенно говорил администратору. Но она, против ожидания, ответила ему вовсе не «конечно, сегодня я вся ваша».
— Простите, сэр, — сказала арабка почти без акцента. — Правилами отеля запрещено давать информацию о посто… — осеклась она, увидев меня.
Мужчина у стойки обернулся, перехватив ее взгляд. И вот тут мои коленки ощутимо дрогнули.
На меня смотрели невыносимо синие глаза вчерашнего незнакомца. И в его глазах плескалась радость с легкой ноткой растерянности. Наверное, он меня не узнал? Или узнал? Он же спрашивал о ком-то… обо мне? Пожалуйста, великий Будда, пусть он пришел ко мне!
Наверное, эта немая сцена — глаза в глаза — длилась всего несколько секунд. Это мне показалось, что вечность. Я даже не заметила, как подошла к нему вплотную, а может быть — это он ко мне подошел, и меня обдало волной упоительно прекрасного запаха. Какой-то дымно-горьковатый парфюм, лондонский смог, жареное мясо, немножко мужского мускуса и мокрой кожи, и еще что-то неуловимое, присущее только ему.
— Рейнбоу, — шепнул он и, сняв с меня дымчатые очки, поцеловал в губы.
Нежно. Осторожно, словно я могла растаять. И так сладко, что я невольно застонала и ухватилась за его плечи. Иначе бы упала — ноги не держали. Совсем. А он, выпив мой стон, притиснул меня к себе, и уже безо всякой осторожности впился в мои губы, смял, проник языком в рот…
— Кхм… простите, сэр! Сэр! — вырвал нас из наваждения шокированный голос администраторши.
— Черт, — едва слышно выругался он, провел пальцем по моим губам, улыбнулся… и вдруг нахмурился. — Ты плакала. Хочешь, я ему руки оторву?
Я молча покачала головой. Мне стало ужасно неловко, словно меня застукали за чем-то постыдным. Так что я даже отступила на полшага. Дальше меня не пустили, удержали за плечи.
— Ладно, милосердная леди. Пусть живет пока. Но если он тебя еще обидит, тут же скажи мне, идет?
— Скажу, — как завороженная, кивнула я.
Это было так странно! Совершенно посторонний мужчина вдруг решил за меня заступиться. И я по его глазам видела — если я скажу «убей», он Кису в самом деле убьет. Без раздумий.
— Вот и отлично. Пошли, — сказали мне, обняли за талию и повели к выходу.
Лишь сделав несколько шагов, я поняла, что послушалась. Легко и естественно, словно он имеет право мне приказывать.
— Э… а куда ты меня ведешь? — попыталась я затормозить, прекрасно осознавая, что по силе и массе у нас разница примерно как у бизона и колибри.
Однако бизон остановился, развернулся ко мне, заглянул в глаза и совершенно спокойно сказал:
— Куда захочешь. Но я предлагаю сначала поужинать. Любишь стейк?
— На ночь?.. Стейк?.. Люблю.
В ответ мне улыбнулись, невероятно нежно потерлись губами о мою скулу — и повели меня дальше. Как бизон колибри. Кажется, если бы ему пришлось меня нести, он бы этого даже не заметил.
Признаюсь честно, в те секунды, что мы выходили из отеля, у меня мелькнула мысль в самом деле нажаловаться на Кису. Убить не убьет, но напугает знатно. А с другой стороны, вмешивать своего случайного любовника в семейные разборки — пошло, глупо и элементарно противно. Ненавижу чувствовать себя жертвой и вызывать сочувствие. Это не эротично. Лучше съесть стейк, повести жаркую ночь с бизоном и ни о чем не думать минимум до утра.
И плевать, что я до сих пор не знаю его имени.
У подъезда нас ждал байк с двумя шлемами на руле. Увидев их, я чуть не расплакалась. Глупо, правда же? Ужасно глупо! Но почему-то эта простая забота показалась мне очень важной. Наверное, потому что Кисе бы в голову не пришло захватить для меня второй шлем. Впрочем, он на байке не ездил.
Честно говоря, я тоже. Прошлой ночью был первый раз.
На выходе из отеля у меня отобрали зонтик-трость, вручили его швейцару и велели:
— Сохраните его для леди.
Прелесть. Чтобы обо мне всегда так заботились!
А перед тем как надеть шлем, меня снова поцеловали. Коротко и очень нежно. А мои дымчатые очки сунули к себе во внутренний карман куртки.
Без очков я не слишком-то хорошо видела, куда мы едем. Впрочем, я бы и в очках не сориентировалась в незнакомом городе. Так что я просто крепко держалась за сэра Бизона, прижавшись к нему всем телом, и наслаждалась скоростью. Наверное, что-то во мне сломалось. Возможно, это были какие-то предохранители. Или тормоза. Или все сразу. Потому что мне было плевать — на правила, на приличия, на опасность поездки черт знает куда черт знает с кем. Мне просто было хорошо. Вокруг мелькали машины, витрины, фонари и прохожие. Подо мной рычал байк, заглушая уличный шум. Широкая спина защищала меня от ветра. Что еще надо-то?
Разве что стейк.
Его запах я почувствовала сразу, как сняла шлем и получила обратно свои дымчатые очки. На этот раз мы остановились не перед каким-то подозрительным баром, а около жилого дома в богатом квартале: тишина, зелень, идеальная чистота, высокие окна и дома не более четырех этажей. Примерно в таком же пафосном местечке располагался ресторан, где леди Камилла показывала дрессированных русских медведей.
Не самое приятное воспоминание. И еще неприятнее мысль, что сэр Бизон может оказаться очередным представителем племени скучающих высокородных снобов. Тогда я для него — экзотическая зверушка, которая умеет не только танцевать польку-бабочку, но еще и делает минет.
Сомнение отразилось на моем лице, потому что меня тут же спросили:
— Тебе не нравится Найтсбридж?
Я пожала плечами.
— Как-то неожиданно. Ты не похож на этих… — я махнула рукой на припаркованные у дома дорогущие авто.
— Этих? — переспросили меня с любопытством.
— Высшее общество, — максимально нейтрально ответила я, вдруг он в самом деле из племени мумБА-юмБА? Еще обидится.
Но он рассмеялся, весело и заразительно.
— А ты не похожа на этих, которые с горящими глазами спрашивают: какая из них твоя?
— Ну и какая же из них твоя? — спросила я, правда, вряд ли мои глаза при этом горели, как полагается.
— Никакая, — заговорщицким шепотом сообщили мне на ушко.
Я ему поверила. Уж не знаю, почему. Но все равно переспросила:
— И ты не носишь розовые брюки с желтым пиджаком и голубыми носками?
— Святые каракатицы… нет! Ни за что! — в его голосе прозвучал искренний ужас, тут же сменившийся любопытством: — Это оскорбляет твое эстетическое чувство? Или какой-то балованный бездельник посмел наступить тебе на хвост?
— Мой хвост неприкосновенен, — заявила я, невольно передернувшись от воспоминаний о сегодняшнем обеде. — Просто не люблю балованных бездельников… э… надеюсь, ты к ним не относишься.
— Хотел бы я побыть бездельником… наверное… недолго. Это ж чертовски скучно. — Он засмеялся, а потом добавил: — Честно говоря, я сегодня вкалывал как проклятый десять часов и безумно хочу есть. Стейк. Чуешь запах?
Я кивнула. Запах из открытого окна манил и звал, как грибочек с ярлычком «съешь меня». Так манил, что я готова была пойти на зов, даже если там снова поджидает компания из десятка эстетствующих снобов.
— Но ты здесь живешь? — все же спросила я, чисто чтобы понимать, на что подписалась.
— Здесь живет мой старый друг, Мак. Он гений стейков, и мы с тобой идем к нему в гости.
— Ничего себе у тебя друзья, — хмыкнула я и опустила взгляд на свой несколько измятый и забрызганный лондонскими лужами брючный костюм. — Боюсь, я неподобающе одета для визита к сэру миллионеру.
— А ты, оказывается, та еще колючка, — хмыкнули мне на ушко и обняли, прижав к себе. — Вообще-то Мак не сэр, не миллионер, и квартира не его. Он тут служит.
— И сэр миллионер разрешает служащим приводить гостей?
— Ему плевать. И вообще, сегодня тут нет никаких сэров. Только мы с тобой вдвоем, и это наша пещера и наш мамонт.
— Мамонт? — я совершенно перестала понимать этого мужчину.
— Ага. Вкусный, сочный мамонт. Жареный!
— Ох… — теперь я рассмеялась. — Ты добыл для меня мамонта! Ты — супергерой!
— Да, я такой! — гордо заявили мне и, побив себя кулаком в грудь, издали победный клич.
На весь чинный, пафосный, сонный Найтсбридж.
— Ты ненормальный! Сейчас в тебя прилетит закуска к мамонту. В горшочке.
— Петунии, что ли? — Он критически осмотрел кованые балконы, кое-где украшенные живыми цветами в горшках и кадках. — Они невкусные. Так что пошли, пока мамонт не остыл.
И, пикнув брелоком сигнализации, он повел меня к ближайшей двери с бронзовой табличкой. Что было на ней написано, я не разглядела. Какие к чертям таблички, когда рядом такой мужчина! Я смотрела на него и только на него. Даже не сразу поняла, что дверь ведет не в общий подъезд, а сразу в квартиру. На три этажа квартира, что ли? Вот это я понимаю, живут некоторые сэры. Небось у них в гостиной можно играть в гольф.
9. Лиза
Тот же вечер
На звонок открыл мужчина, чертовски похожий на Дживса. Еще из-за двери он удивленно спросил:
— Милорд?..
— Да нет, это всего лишь я, Джей, — ухмыльнулся мой незнакомец.
О, теперь я даже знаю, как его зовут! Потрясающий прогресс в отношениях.
— А, Джей… — протянул Дживс по имени Мак. — Добрый вечер, мисс.
— Добрый вечер, Мак, — улыбнулась я, не понимая, как себя вести с этим чопорным господином.
Как-то не очень вязалась строгая физиономия английского дворецкого, или кто он тут, и дружба с байкером, перебудившим кличем Кинг-Конга половину местных снобов.
— Познакомься, Мак, это Рейнбоу. Ей тоже нравится, как пахнет твой стейк.
— Очень приятно, мисс Рейнбоу, — все с той же каменной мордой кивнул Мак. — Э… Джей, я что-то устал. Пойду спать. А вы ужинайте. Чувствуйте себя, как дома.
Дживс по имени Мак развернулся и удалился. С идеально прямой спиной.
Я от восхищения разве что не присвистнула. А Джей хмыкнул.
— Мак такой, да. Но ты не обращай внимания на его странности, он — мировой парень. Просто камердинер на всю голову. В седьмом поколении.
С этими словами Джей потянул с моих плеч слегка подмокший от лондонской сырости пиджак.
— Камердинер в седьмом поколении, с ума сойти. Но зато теперь я знаю, как тебя зовут, мистер Бизон.
— Бизон? — Джей замер и обернулся, не успев повесить плечики с моим пиджаком на вешалку в необозримом холле.
— Ага. Бизон и Радуга. Отличное название для дурацкой молодежной комедии, не находишь?
— Только если эта комедия будет романтической и с рейтингом двадцать один плюс, — ухмыльнулся этот нахал и наконец-то повесил мой пиджак, а следом избавился и от своей куртки.
Я смотрела, не отрываясь. И даже прикидывала, как бы выглядел Джей в кадре. По всему выходило, что великолепно. Моя память не изменила мне с Бредом Питом, и роскошное тренированное тело мне не примерещилось. А сейчас, благодаря очкам, я имела возможность рассмотреть его во всех подробностях. Даже чуть влажный тонкий худи, надетый на Джее, не мешал. Хлопок облегал атлетические мышцы, словно вторая кожа, и мне снова хотелось трогать его, и пробовать на вкус, и…
— Святые каракатицы, — шепнул Джей, в один шаг преодолевая разделяющее нас расстояние и притискивая меня к себе. — Что ты со мной делаешь, Рейнбоу?
Ответить мне не удалось, и хорошо — потому что единственный правдивый ответ был бы крайне неприличным. Вот так, едва познакомившись с мужчиной, заявлять ему: я хочу тебя? Как-то это слишком…
На этом мои мысли закончились, потому что думать о чем-то, когда тебя целует Джей — нереально. Реально только стонать, прижиматься к нему изо всех сил, запускать ладони под чертов хлопок и наслаждаться гладкостью его кожи, крепостью его мышц, нежностью его губ… и громким, отчаянным биением его сердца.
Я не очень-то поняла, почему мне вдруг стало прохладно в его руках, он же горячий, с ума сойти, какой горячий! И красивый, и сильный, и… само совершенство! А как он ругается сквозь зубы, стягивая с себя липнущий к телу худи…
Ох. Вот и ответ, почему прохладно. Моя блузка, оказывается, уже валяется где-то на полу, вместе с очками и сумочкой. А я, как дура, смотрю на раздевающегося Джея. Нет, не только смотрю — активно мешаю. Нет никаких сил удержаться и не провести пальцами по золотистой дорожке волос, не коснуться губами ямочки между ключицами, не сжать плоский розовый сосок, затвердевший от лондонской прохлады.
И нет никакого желания сопротивляться, когда он подхватывает меня на руки и несет сначала вверх по лестнице, потом — пинком распахивает дверь, ведущую в полумрак.
Камин, я вижу только горящий камин, чувствую запах огня и чертова жареного мамонта — но сейчас мне плевать на мамонта, у меня есть Джей. Настоящий живой бизон. Такой же сильный и огромный.
Он опускается на колени и укладывает меня на что-то меховое около камина, и сразу же расстегивает и тянет вниз мои брюки. Я помогаю ему неловкими пальцами, поднимаю бедра и стараюсь не шипеть, когда он задевает здоровущий синяк, оставленный бортиком гостиничной кровати.
Внезапная резкая боль отрезвляет меня. Ненадолго. Всего лишь на секунду, которая требуется для осознания: я снова изменяю мужу. С парнем, о котором не знаю ничего, кроме имени и того, что он — самый великолепный любовник из всех, о ком только можно мечтать. Еще он возит знакомых девушек не к себе домой и даже не в отель, а в гости к чужому камердинеру.
Да плевать. Зато как выразительно играют желваки на его скулах, когда он злится и сквозь зубы обещает:
— Убью мудака. Никто не смеет обижать мою женщину! — звучит так эротично, что я становлюсь окончательно и бесповоротно мокрой.
— На хер мудака, иди ко мне, — требую я и тянусь к застежке его джинсов. — Мистер Бизон!
Он с рычанием побеждает молнию, в его глазах — пламя индейских костров, его ноздри трепещут от запаха пойманной добычи. Он спускает с бедер джинсы вместе с трусами, и я завороженно смотрю на победно торчащий член. Крупный, шелковистый и каменно-твердый. От мысли, что сейчас он будет во мне, по всему телу разбегаются волны сладкой истомы, а между ног нетерпеливо скручивается нечто первобытное и голодное.
Мой мужчина. Мой мамонт. Все мое!
Когда он склоняется надо мной, я подаюсь навстречу и шире раскидываю ноги. А от первого прикосновения налитого члена к моим истекающим влагой складочкам резко выдыхаю и вцепляюсь в его волосы.
— Джей, пожалуйста, Джей, — прошу я, бесстыдно выгибаясь под ним, трусь о его гладкую плоть, тону в сносящем крышу возбуждении.
Он же скользит совсем рядом со входом, дразнит меня и целует — скулу, шею, прикусывает мочку уха. И, удерживаясь надо мной на одной руке, что-то ищет в кармане спущенных джинсов.
Мне хочется смеяться и плакать от нетерпения. Я хочу его так сильно, как не хотела еще никого и никогда. Я вообще не думала, что такое бывает. Что я могу стонать и требовать, чтобы меня скорее трахнули. Потому что я горю, я вся горю, и мне кажется, что я умру сейчас же, если он не войдет в меня…
Едва сдерживаясь, чтобы не орать в голос, я ласкаю его бедра — пока он раскатывает латекс по члену. И кричу, едва он опускается на меня всем телом, тычется членом — и входит легко, как по маслу, и сразу глубоко-глубоко…
— Джей! Чертов бизон, еще, ну же, еще! — ничего не соображая от сжигающей меня потребности, требую я, кажется, по-русски.
И он дает мне все, что я хочу. Всего себя. Его член входит в меня, растягивает и заполняет так, что я чувствую себя перчаткой, надетой на него. И это так… так… Каждый его мощный толчок, каждое сокращение его мышц — я ощущаю это ладонями и ногами, охватывающими его бедра. Слышу в его хриплом дыхании. В запахе его пота. Вижу в исказившемся лице и туманных синих глазах.
— Только не останавливайся, — шепчу я, — только не останавливайся! Дже-ей!..
Мой шепот срывается в крик. В шторм. Взрыв. Все мое тело трепещет от выброса лавы — вязкой, жаркой, тягучей лавы, разливающейся по венам.
Мне кажется, что мир закончился, что больше никогда и ничего не будет. Что я не смогу больше пошевелиться. Так и останусь тут, под этим мужчиной, почти рухнувшим на меня, рвано дышащим мне в шею.