Что касается того, что она не ощущалась разведчицей, тут я была более уверена, но это сложнее объяснить словами.
Она просто не ощущалась как разведчица.
Её свет обладал какими-то другими качествами. Он был не то чтобы мягким, но и не обладал той наэлектризованной, лазерно-острой агрессией, которую я ассоциировала с разведчиками. Он также ощущался более открытым, возможно, более прозрачным, чем свет большинства разведчиков.
Почему-то она показалась мне знакомой.
Поначалу я не могла определить, почему и кого она мне напоминала. Я знала, что никогда не встречала её — по крайней мере, с тех пор, как узнала, что я видящая, и получила доступ к фотографической памяти видящих.
Рядом с ней стоял мужчина.
Через несколько секунд я осознала, что уставилась и на него тоже.
У него были голубые глаза — очень, очень светлые бирюзово-голубые глаза, которые как будто сияли своим собственным внутренним свечением. Он был красив, его светло-каштановые волосы выгорели до блондинистых оттенков на солнце. Светлые волосы были настолько нетипичны для видящих, что я невольно уставилась на него, на черты его загорелого лица, которые настолько походили на человеческие, что почти напоминали мне Балидора.
Однако глаза выдавали в нём видящего даже более явственно, чем его рост. И ещё его манера двигаться, даже если не считать неподвижности его света, от которой захватывало дух.
Он тоже не ощущался слишком молодым.
Он мог быть как старше, так и моложе женщины; я до сих пор не понимала процесс взросления и старения видящих достаточно хорошо, чтобы хоть с какой-то точностью угадывать их возраст.
Я почувствовала очередную искру реакции в свете Ревика — более напряжённую, более многогранную. Я старалась не коситься на него, но ощущала где-то там извинение, почти угрызения совести, причём такие сильные, что они окрашивались страхом… может, даже паникой.
Затем он потянулся к моей руке, и я наконец взглянула на него, наполовину ожидая увидеть, что он пялится на Даледжема. Но нет.
Вместо этого он смотрел на женщину в центре группы, ту самую, на которую смотрела я — с зелёными как лес глазами и длинными прямыми чёрными волосами.
Ревик крепко сжал рукой мою ладонь, и его разум внезапно открылся, выпалив слова такой быстрой чередой, что разобрать её было почти невозможно.
«Боги, Элли, — послал он, и та паника по-прежнему нарастала в его свете. — Элли, дорогая. Мне так жаль. Бл*дь, я так сожалею, что не сказал тебе. Я не мог. Я не мог тебе сказать. Она заставила меня поклясться в этом. Когда ты только родилась, бл*дь, она заставила меня поклясться в этом. Я тогда ещё совсем тебя не знал. Я так сожалею, Элли. Прошу, прости меня…»
Я уставилась на него, хмуро поджав губы.
Сожалеет? О чём, чёрт возьми, он сожалеет? Что он не сказал?
Моё непонимание лишь усилилось, когда я обдумала его слова, затем проследила за его взглядом до зеленоглазой женщины.
В этот раз я задержалась на её лице.
И тут что-то щёлкнуло.
Теперь я не могла развидеть это, внезапно понимая, почему её худое лицо показалось таким знакомым.
Она выглядела как я.
Прокручивая в голове слова Ревика, я уставилась на неё, затем на высокого, светловолосого и голубоглазого видящего, который стоял рядом с ней и улыбался мне. Они оба были похожи на меня, пусть и по-разному. Я видела себя в их лицах и даже в их телах, особенно в её фигуре.
Затем до меня дошло, что они оба тоже смотрят на меня.
В смысле, они смотрят только на меня, игнорируя всех остальных в нашем отряде, включая Ревика.
Я также осознала, что у них обоих в глазах стоят слёзы.
В тот краткий момент времени и понимания боль рябью пронеслась по моему свету. Некая часть меня отреагировала прежде, чем мозг осознал происходящее, и воспламенила огонь в какой-то поломанной, окутанной тенями, потайной трещине в моём сердце, о существовании которой я даже не догадывалась.
Затем я сделала то же самое, что сделала Лили, когда впервые узнала меня.
Я разревелась.
Глава 32
Матери и дочери. Часть 1
Не уверена, как именно мы очутились там, где очутились.
Такое чувство, будто меня кто-то вёл в каком-то тумане, будто люди разговаривали со мной, но я не могла осмыслить их слова. Ладони нежно тянули меня за собой, прикасались к моим рукам, плечам, вели меня вместе с группой. Я чувствовала пальцы Ревика, переплетавшиеся с моими.
Не знаю, отключилась ли я по-настоящему… или в буквальном смысле слова испытала провал в памяти.
Но какая-то часть меня определённо отсутствовала.
Когда я наконец-то смогла достаточно сосредоточиться, чтобы слушать или запоминать увиденное, я сидела на одеяле, расстеленном поверх травы. Вокруг меня лежали другие одеяла, и видящие сидели на них со скрещёнными ногами и на коленях, деля меж собой напитки и еду.
Я слышала, как они говорили о Дубае.
Я слышала, что они обсуждали покупателя в Дубае, который коллекционирует видящих из Списков Смещения. Я слышала, как они говорили о самих списках — Списках, которые, видимо, моя мать (в смысле, моя биологическая мать, о существовании которой я до сих пор не догадывалась) поместила в нью-йоркское банковское хранилище, чтобы я их там нашла.
Эта информация раз за разом прокручивалась в моей голове.
Она крутилась и крутилась, в некотором роде бессмысленная, но в то же время такая осязаемая, что мой разум невольно зациклился на ней как на самом важном. Моя мать составила, нашла или украла оригинальные Списки Смещения. Она поместила их в ячейку хранилища нью-йоркского банка, зная, что в какой-то момент я увижу сон и найду их.
А значит, что она же поместила туда книгу — книгу, которую никто не мог прочесть.
Я давно не думала о той книге. Я даже не знала, где она находится.
С таким же успехом она могла быть уничтожена, когда отель в Нью-Йорке подвергся натиску цунами, или же её могли потерять во время эвакуации.
Я уставилась на песок, стараясь думать сквозь это, заставить это что-то значить.
Я ощутила пальцы Ревика на своей коже и посмотрела на него, не в силах осмыслить его присутствие рядом с собой. Мы практически полностью заняли открытое пространство, хотя я не помнила, как мы сюда пришли — место располагалось сразу за поломанным рядом пальм, отделявшим нас от пляжа.
Я видела океан за изогнутыми грациозными стволами.
Это мог быть один из моих снов — как мы сидим здесь и смотрим на волнующийся океан.
Ревик устроился рядом со мной на одеяле, наши ноги соприкасались, его рука сжимала мою ладонь почти слишком крепко, а пальцы другой руки гладили меня по обнажённому предплечью. Я не пыталась высвободиться, но осознала, что уставилась на наши сомкнутые руки, словно они почти сбивали меня с толку вместе с гладящей ладонью, на которой было надето кольцо моего человеческого отца.
По другую сторону от меня и немного впереди сидела женщина с тёмно-зелёными глазами, которая так всматривалась в моё лицо, что глядеть на неё было тяжело. Она и мужчина с волнистыми выгоревшими на солнце волосами смотрели так, будто тоже не знали, что со мной делать.
Я не могла вынести эмоции, исходившие от них двоих.
В отличие от Лили, я испытывала сложности с тем, чтобы сделать это чисто из своего света и сердца.
Я ловила себя на том, что вместо этого пытаюсь думать, осмыслить это.
Списки. Она оставила Списки Смещения, чтобы я их нашла.
Я выбросила этот факт из головы, зная, что он не имеет значения. Моя голова болела. Я ощущала печаль. Я чувствовала проблески чувства вины, горя и иррациональности, словно даже просто сидя здесь с этими людьми, я предаю своих человеческих родителей.
Ревик их знал.
Я не была уверена, что чувствую по этому поводу. Наверное, ещё рано определяться со своими чувствами, но я ощущала в его свете панику, переплетавшуюся с парализующими угрызениями совести из-за того, что он мне не сказал.
Я наблюдала, как женщина, представившаяся моей матерью (и по имени — Кали), наклонилась к Ревику. Она дотронулась до его руки и сказала что-то на не знакомом мне языке. По звучанию напоминало какой-то азиатский язык, но это не походило на любые наречия, которые я слышала в Китае.
Мужчина, представившийся моим отцом, напрягся, наблюдая за взаимодействием его жены с Ревиком. Я видела, что он смотрит на Ревика с нескрываемым недоверием, и почувствовала, как мои мышцы напряглись.
Уйе. Он сказал, что его зовут Уйе.
Я видела, как в его голубых глазах проступает насторожённость, пока Ревик и его жена разговаривали. Я ощущала там безошибочно узнаваемую агрессию вместе с напряжённым испытующим взглядом.
Однако заметив, что я смотрю на него, он улыбнулся. Эта улыбка отразилась и в его светло-голубых глазах, заставив их заплясать.
— Вьетнамский, — сказал он.
Я тупо уставилась на него, стараясь игнорировать продолжающийся разговор между моей матерью и Ревиком, хотя Ревик крепче сжимал мою ладонь и почти зло отвечал женщине-видящей.
Уйе жестом пальцев указал на Кали и Ревика, снова улыбнувшись и предложив мне полную тарелку чего-то, похожего на кусочки жареной рыбы.
— Язык, — объяснил он. — Они говорят на вьетнамском.
— О, — выдала я, не зная, что ещё тут ответить.
— Они встретились в Сайгоне, — добавил он. — Твоего мужа отправили туда по работе.
Я кивнула, всё ещё не придумав никакого ответа.
— Ладно, — сказала я. — Спасибо.
Мужчина-видящий, Уйе, наклонился ко мне, сжимая мою руку ладонью и посылая обжигающую вспышку жара в мою грудь. В ней жило столько любви, что я почувствовала, как моя грудь напрягается, силясь это принять, а сердце пропустило удар, пока я отчаянно пыталась оттолкнуть это и в то же время принять. Взглянув на него в следующий раз, я с трудом не расплакалась, увидев слёзы в его светло-голубых глазах.
Он не отпускал мою руку, и пока он держал меня, я осознала, что опять вспоминаю его.
Честно, я не была уверена, хочу ли этого. В смысле, хочу ли я вспоминать.
Он послал мне очередной насыщенный импульс жара.
«Мне так жаль, дочь», — пробормотал он в моём сознании.
Когда я подняла взгляд, в его глазах по-прежнему стояли слёзы, но он улыбнулся мне, хоть и казался растерянным. Я понимала, что ему хочется обнять меня, но он не знал, стоит ли это делать, так что продолжал сжимать мою руку и протягивать мне тарелку рыбы свободной рукой.
— Тебе нужно поесть что-нибудь, — произнёс он, всё так же улыбаясь.
Абсурдность этого момента заставила меня издать фыркающий смешок. Он тоже рассмеялся, но когда я подняла взгляд, он снова плакал.
Я мельком уловила интенсивность его печали и в этот раз закрыла глаза, отворачиваясь.
Я вытирала лицо тыльной стороной ладони, когда осознала, что Ревик и женщина уже не разговаривают. Я чувствовала, что вместо этого они смотрят на меня, и беспокойство разными разрядами выплёскивается из их светов.
Затем Кали робко потянулась ко мне, сжав другую мою руку, к которой не прикасался её муж — ту, которую Ревик поглаживал пальцами.
— Надеюсь, ты не станешь злиться на Ревика, — сказала она мне по-английски.
Почему-то главное, что я из всего этого уловила — это то, что у неё идеальное американское произношение с западного побережья. С таким же успехом она могла проживать в Калифорнии.
— Надеюсь, ты знаешь, что я заставила его дать мне клятву молчания, — добавила она. — Я заставила его поклясться, что он не скажет тебе про нашу с ним встречу… или что-либо о том, кто я. Или что-то о твоём отце.
Я кивнула, но не смотрела на Ревика.
Он всё ещё сжимал ладонь той моей руки, которую держала Кали.
Теперь они все трое прикасались ко мне, все трое окутывали своим светом, словно боялись, что я могу взорваться… или исчезну; возможно, убегу.
— Убежишь, да, — сказала Кали, робко улыбаясь и вытирая глаза. Она крепче стиснула моё предплечье двумя ладонями. — Думаю, это будет более точным… нежели взрыв.
Я просто тупо уставилась на неё.
Я знала, что я мало говорю. Я не знала, что они ожидали от меня услышать.
«Ты не обязана ничего говорить», — твёрдо послал Уйе.
«Совершенно не обязана», — добавила Кали, крепче сжимая мою руку своими длинными пальцами.
Лишь Ревик продолжал молчать.
Почему-то смотреть на него или ощущать что-то от него было сложнее, чем с этими двумя видящими, которых я знала, но не знала.
Я чувствовала, что Кали хочет рассказать мне разные вещи.
Я ощущала частицы этого в её свете, образы её и Уйе на периферии моего зрения. Я чувствовала, что они смотрели каналы, где транслировалось моё лицо. Я чувствовала, как они наблюдали за мной из Барьера и работали с разведчиками… встречались с Вэшем в Азии, пока Ревик присматривал за мной на другом краю света.
Я чувствовала их до этого, идущих по пляжу, который я узнавала из собственного детства. Я видела набережную Санта-Круз и длинный пирс, с которого они смотрели на океан. Почему-то от ощущения их там, даже беглым проблеском, у меня во второй раз перехватило дыхание.
Образ шёпотом унёсся прочь, растворившись во тьме моего сознания.
Они были рядом.
Всё это время они были рядом, но никогда не подходили ко мне.
Я чувствовала, что они и это хотят объяснить. Я ощущала, что им не хватает слов, в основном моему отцу. Но я чувствовала, что он всё равно хочет попытаться.
Но почему-то я хотела объяснения не от него.
А от неё.
Балидор говорил «она», когда упоминал лидера этих людей. Теперь я без тени сомнений понимала, что он имел в виду Кали.
Я нахмурилась, и мой взгляд сфокусировался обратно. Только тогда я осознала, что в эту паузу уставилась на Даледжема, наблюдая, как он смотрит на нашу странную четвёрку, сидящую в стороне от остальных. Его губы хмуро поджимались, а выражение лица я и вовсе не могла прочитать.
В этот раз он смотрел не на Ревика.
Он смотрел на меня.
Оторвав взгляд от его изумрудно-зелёных и фиалковых глаз, я посмотрела на Кали и тут же пожалела об этом. В её взгляде содержалось даже больше печали, чем я видела в Уйе. Та радость, которую я заметила во время её разговора с Ревиком, померкла вместе с дразнящим блеском, который я видела и слышала, пока она говорила на том другом языке.
Всё это исчезло, когда она посмотрела на меня.
Увидев, как усиливается печаль в её глазах, пока она смотрела на меня, я покачала головой и прочистила горло. Однако я не заговорила. Я просто смотрела в песок.
Отчасти мне действительно хотелось убежать.
Я даже не знала, куда бы я пошла, но что-то в этой ситуации казалось чрезмерным, слишком быстрым и в то же время недостаточным.
Далеко не достаточным.
— Ты пройдёшься со мной? — спросила Кали, по-прежнему сжимая мою руку.
Я ощутила нежелание от Уйе, вспышку желания защитить от Ревика, но лишь кивнула, всё ещё не глядя ей в глаза.
— Ладно, — мой голос звучал онемевшим.
Она плавно поднялась на ноги, двигаясь как струящийся воздух.
Я поймала себя на том, что разглядываю её длинное зеленоватое платье. Внезапно остро осознав свои чёрные армейские штаны и рубашку, а также то, что шея сзади вспотела под длинными волосами, убранными в отнюдь не женственную бойцовскую косу, я поднялась куда более неуклюже, выпустив руку Ревика и присоединившись к ней.
Она жестом показала мне шагать вперёд, улыбаясь и прося идти первой. Я невольно взглянула на Ревика, наблюдая, как он с прищуром смотрит на Кали.
Вспомнив, как Уйе наблюдал за Ревиком, пока тот говорил с женой Уйе — с моей матерью, тихо пробормотал мой разум — я почувствовала, как мой свет закрылся ещё сильнее.
Напрягшись, Ревик взглянул мне в лицо, словно почувствовал это.
Однако я не могла вынести его взгляд.
Я всё ещё просто стояла там, когда Кали, похоже, сообразила, что я не знаю, куда идти.
Она протянула руку, чтобы взять мою ладонь.