— Вот смотрите, — старался максимально коротко рассказать о жилье Роман, — эта комната в доме с хозяевами. Дом на две половины разделён, они не сообщаются, здесь у вас и кухня своя, и прихожая, только из одной комнаты с хозяйской половины через неё выход.
— А в этой одной комнате кто живёт? — Спросила Нина. Она не слишком внимательно осматривалась, больше чем шкаф и кровать её заинтересовал вид из окна. Окно этой комнаты выходило прямо на забор. Вдоль него с внутренней стороны двора росли розы и молодой инжир, но на фоне облезлого металлического забора красоты в этом было не много.
— Там я живу, у меня комната отделена от части дома, где родители, но кухней я пользуюсь той же, что и они. Идёмте я остальные комнаты покажу, — предложил Роман. Он повёл Нину через двор к дому поменьше. — Раньше мы тут жили, а большой дом строили, потом переселились, а маленький стали сдавать. Но это всё только летом, — Роман как будто оправдывался.
Они вошли в дом поменьше, там две комнаты для жильцов выходили в небольшую прихожую и ещё две — в кухню. На кухне был водопровод, газовая плита, шкаф с посудой, обеденный стол и телевизор.
— Сейчас все комнаты свободны, вы можете выбрать любую. Кухня общая, посуда там, кастрюльки — всё в шкафу есть, вода с утра тоже всегда есть, днём, если бак набирается, то воды нет.
— А вы какую комнату посоветуете? — спросила Нина.
— Смотрите сами. Те, что поменьше, они без холодильников — общий холодильник в прихожей стоит. Зато двери у них выходят не в кухню и телевизор меньше слышно, и когда утром встают завтрак готовить, тоже не так сильно беспокоят. Вдруг вы долго спать любите.
— Нет, я рано встаю.
— Это хорошо, тут у нас поздно вставать смысла нет — после двенадцати дня на пляже жара поднимается, купаться надо часов с десяти, потом дома отсиживаться. Зато в комнатах, что ближе к входу, — продолжал рассказывать Роман, — больше слышно, как во дворе гомонят и лавочка тут для курения. Но двор слышно будет всё равно, с закрытой форточкой спать жарко.
Он провел Нину по всем четырём комнатам.
— Наверно я возьму маленькую, двухместную, в тех, что на кухню выходят, по четыре кровати, так что там подселять будете? — уточнила Нина.
Она не хотела жить ещё с кем-то чужим. И опять с тоской подумала, что небольшой двухместный номер подошел бы ей с Сергеем.
Роман уловил перемену в настроении Нины, но решил что это связано с её разочарованием по поводу комнат. Двухместные и правда были очень маленькими, там помещались только кровати и тумбочка, не было ни стола, ни шкафа для одежды.
— Если в четырёхместный — то да, или одна семья с детьми снимает или подселять. По сорок гривен в сутки, — Роману всё меньше нравился их разговор. Он становился каким-то унизительным. Обычно переговоры вела мать и Роман в этом не участвовал, но он не хотел подставлять Нину под общение с матерью. Он всерьёз начал сожалеть, что привёл девушку к себе.
— Вы идите ещё у других хозяев посмотрите, может быть, вам там больше понравится.
— Нет, я наверно останусь в маленькой комнате. Если за двоих платить, то не подселите?
— Не надо за двоих, — сказал Роман.
— Тогда тем более…мне нравится…я проживу недели три наверно, может месяц. Сейчас я вам деньги отдам, — она достала кошелёк, — только у меня нет гривен, есть рубли и валюта, евро подойдут?
— У нас так не принято вперёд платить, — стал отказываться Роман, — и лучше вы сами в обменник сходите. Заодно и другие варианты посмотрите. Я вам ещё душ и туалет не показал…в других домах получше. И с водой тоже…
— Нет, я не пойду к другим. Серьёзно, мне всё нравится у вас, красивый двор, розы цветут. Это так необычно, просто на клумбах цветут розы, какие у нас в магазинах продают. Возьмите, пожалуйста, — она протянула Роману деньги, — тут пятьсот евро, я не знаю какой курс, но должно хватить, а сдачу вы мне отдадите. Или вместе в обменник сходим, если вам не трудно. Я ведь ничего тут не знаю. Пожалуйста, Роман, возьмите деньги, а то вдруг я истрачу, что тогда делать?
— Пятьсот евро — это для наших мест большие деньги, если считать, что вы на месяц останетесь, то вам надо тысячу двести гривен, а это всего сто двадцать евро будет в пересчёте. У нас курс сейчас один к десяти. И вот ещё…вы деньги с собой носите, но если купаться, то на пляже не оставляйте с вещами, украдут.
— А в комнате?
Роман замялся.
— В комнате…ну…
— Понятно, — кивнула Нина. — Может, у вас где-то? Хотя если каждый постоялец у вас станет деньги хранить, то вам лишняя морока. Ладно, я подумаю где прятать, мне на пляж ходить не с кем — я одна, так что сторожить просить некого. Я так понимаю, что соседа по пляжному коврику нельзя просить? С деньгами исчезнет?
— Да, так и есть, — кивнул Роман. — Жуликов на пляже полно, профессиональные гастролёры летом приезжают, так что не попадитесь. В обменник тоже одна не ходите, я вас провожу. Но сейчас вы про оплату не беспокойтесь. Если точно решили не смотреть другие дворы, то вот вам ключ от комнаты, располагайтесь, отдыхайте, сейчас я воду в душе включу и принесу вам постельное бельё. Если что-нибудь ещё нужно будет — скажите.
Нина осталась в доме Романа.
Она так устала, что в этот день даже не пошла к морю, вообще никуда не пошла, со двора на улицу не выглянула. Приняла душ и собиралась лечь спать. Ей было всё равно, что ещё белый день, вовсю светит солнце, что надо разобрать вещи, дойти до обменного пункта, купить какие-то продукты, заплатить за комнату. Это всё Нина отложила на завтра. Ещё с поезда у неё оставалось печенье, полбатона и бутылка минеральной воды, Нина и чай кипятить не стала. Ей до смерти хотелось спать. И даже тот факт, что она в первый раз на юге и в пяти минутах ходьбы пляж, Чёрное море — совсем её не трогал. Не было ни волнения, ни радости, только усталость. Нина закрыла дверь на ключ, сбросила полотенце, в которое завернулась после душа.
Она так и пришла к дому по дорожке через двор. Там за беседкой были ещё домики, те самые, летние, Роман упоминал о них, вдоль дорожки тянулись бельевые верёвки. Надо бы повесить полотенце подсушить, но опять одеваться… Нина расправила его на спинке стула и легла под тонкую простыню. Закрыла глаза.
Только что сон одолевал её, а теперь куда-то улетучился. В уши полезли звуки, которых она раньше и не замечала: прямо за окном, на ветке писклявым голоском чирикала однообразно и назойливо птичка «цви-ри-и-ик, цви-ри-и-ик…», ещё где-то недалеко на всю катушку было включено радио — диктор воодушевленно и быстро говорил по-украински. Нина улыбнулась. Язык показался ей забавным. Подальше чем радио, может в уличном кафе, играла музыка, и ритм бас-гитары пробивал расстояние и вклинивался между звуками улицы, на всё это накладывались два мужских голоса — разговаривали тоже недалеко, или у соседей, или на улице. Улицы тут узкие, дома во дворах стоят плотно — это Нина заметила, когда ехали по посёлку на такси.
В своём дворе Нина никого не видала, кроме Романа, он сказал, что из постояльцев тут она одна. Из четырёх комнат в меньшем доме — три свободны, так что Нина и на кухне могла распоряжаться единолично.
«Цви-ри-ик, цви-ри-ик…» — продолжала птица.
Нина открыла глаза. Ещё и свет мешал уснуть, с детства она не могла засыпать при свете, да и вообще не имела привычки спать днём.
В комнате Нины на окне не было ни шторы, ни гардины. Правда, наверху она заметила верёвочку, наверно предыдущие постояльцы постарались, приладили вместо карниза. Нина откинула простыню, села на кровати, дотянулась до сумки, расстегнула молнию и перебрала вещи, подыскивая, чем бы завесить окно. Подходящей для этого оказалась только шелковая шаль с кистями. Жалко её на окно, а при свете не уснуть. Нина встала, придвинула стул к окну и полезла с шалью наверх. Уже стоя на подоконнике, она сообразила, что в не зашторенное окно её замечательно видно со двора, ей стало смешно: вот она стоит в этой комнатушке на подоконнике голая. В чужой стране, в чужом доме. Что она вообще тут делает? Хотела покупать обратный билет, а теперь устраивается на жительство. Нина скорее развернула шаль, закрепила на верёвке за кисти — получилась красивая кремовая занавеска с цветочками, но свет она затеняла плохо. Нина слезла с подоконника и вернулась в постель. Она лежала на спине, смотрела в свежевыбеленный потолок и думала о том, что ей повезло встретить на станции этого парня — Романа. Что бы она без него делала? Вообще-то уехала бы домой… Незаметно эти мысли перешли в сон.
Нине снилось, что она всё ещё едет в поезде, только колёса странно перестукиваются «чви-рик, чви-рик…» а напротив неё сидят морпех и Роман и смотрят карту. Потом в этом сне появился Сергей и видения стали тревожными и бессвязными. В какой-то момент в сон Нины проник резкий женский голос: «Я же сказала, что в уличные сначала заселять» Нина хотела проснуться, но не смогла, сон уже разморил её. Она перевернулась на бок, обняла подушку. Так жарко, подушка и волосы сырые…
Глава 5. Уборщик
Мать уже в третий раз начинала отчитывать Романа:
— Я же сказала, сначала летние комнаты заселять! Дожди начнутся, кто тогда в них пойдёт? Те, что в домах, зачем первыми показывал? Зачем эту девицу запустил к нам? Теперь будет дрюзгаться на кухне, одна в доме, как барыня. Ничего тебе поручить нельзя!
— Кроме неё на вокзале никого не было. И она могла не согласиться в летние, там и сейчас сыро.
Роман отвечал матери вяло, скорее по привычке оправдывался, а на самом деле он едва слушал её. С его встречи с Ниной что-то изменилось, он так странно себя чувствовал. С одной стороны, как потерянный, с другой — была непонятная радость, приподнятость. И хотелось ещё и ещё видеть её. Рядом с ней он становился свободен от гнёта матери, от собственных комплексов. С ней можно было просто забыть о неприятном, а главное — о своём вечном смущении. Роман не понимал почему так.
— А деньги она когда отдаст? — не унималась мать. — Может, зайти мне самой, спросить?
— Завтра…она устала и сейчас спит, — Роман забеспокоился, что мать зайдёт в дом и постучит к Нине, — я утром у неё деньги заберу, мы в обменный пункт должны сходить, я обещал.
— «Мы»?! Это ещё что за новости? А сама она задницу поднять и дойти до обменника не может?
— Она не знает тут ничего. Я сам предложил.
— Вот дурак. Так если каждой шалаве помощь предлагать, то они на шею сядут.
Роман видел, что дело плохо, и мать в самом деле намеревается пойти к Нине. Кроме того, они стояли так близко от дома, что Нина могла слышать весь этот разговор. Роман поспешил привести неопровержимый в глазах матери довод.
— Мам, у неё много денег, она долго может у нас прожить.
— Откуда ты знаешь, что много?
— Я видел. У неё евро.
Мать заколебалась.
— Ну, чёрт с ней, пусть спит. Но завтра чтобы деньги были не меньше чем за десять дней вперёд, я ждать не стану, сгоню из комнаты.
— Завтра будут. Я утром в Приморск поеду, пораньше, на рынок, а к открытию обменника вернусь и схожу с ней.
— Ладно, — мать недовольно поджала губы, — а всё-таки ты не больно перед ней заискивай. Подумаешь, принцесса какая, сама не может пойти свои сраные евры разменять.
Вечером, когда стемнело, Роман долго не начинал своей обычной работы, сидел в беседке и через стебли плюща смотрел на окно Нины, горит ли у неё свет. Свет зажегся около десяти вечера.
Нина проснулась поздно, голова, как всегда после дневного сна, была тяжелой. Усталость не прошла, даже как будто увеличилась. Если ещё раз принять душ, может полегче станет? Но сначала Нина всё-таки заставила себя разобрать вещи. Развесить одежду было некуда, если только на крючки вешалки, в тумбочку Нина поставила сумочку с документами и деньгами. Хотя Роман и предупредил о необходимости прятать всё ценное, но Нина не могла представить куда в этой комнате можно что-либо спрятать. Не под подушку же, не под матрас. И потом, комната закрывается на ключ. Пока нет соседей, кому тут брать? В эту ночь точно не украдут. Одежду Нина пристроила на вешалке, на четырёх крючках на распялках поместились все её платья. Бельё и мелочи она оставила в сумке, тёплые вещи тоже. У неё с собой была книга и ещё дневник. Нина вела его с того дня, как познакомилась с Сергеем. Но сегодня записывать ничего не хотелось. Она попробовала читать. И это не вышло.
Тогда Нина пошла на кухню, зажгла свет и там, к вечеру оставаться совсем одной в доме ей показалось неуютно. Хозяев, кроме Романа, она так и не видала, знала конечно, что они в большом доме, но какое-то чувство беспокойства от трёх пустых тёмных комнат оставалось.
В окне на кухне большая форточка оказалось пустой, стекло вынуто. И было хорошо слышно, как на улице звенят цикады. Воздух из окна шел тёплый, он совсем не освежал, а цикады звенели необыкновенно громко, казалось, что они везде. Небо надвинулось тёмное-тёмное. Нина отошла от окна, раскрыла навесную полку, посмотрела на составленные стопками тарелки, на чашки. В нижней полке она нашла кастрюли, сковородки. Наверно, давно уже сдают комнаты в семье Романа, вот как всё устроено — жильцам ничего с собой привозить не надо. Нина взяла чашку и вернулась в комнату. Свет на кухне оставила. Есть не хотелось, она выпила только воды, а потом как днём завернулась в полотенце, взяла шампунь, губку и пошла в душ. По дороге вспомнила, что не закрыла комнату на ключ, но возвращаться не стала.
Романа в беседке Нина не заметила. А он всё ждал, когда она помоется, вернётся в свою комнату и погасит свет. Ждать пришлось долго. И всё это время Роман думал о Нине. Он не мог понять, почему мысли о ней неотвязно преследуют его весь день. И раньше бывало много приезжих, среди них девушки, но не об одной не думал Роман так болезненно. Это даже пугало. Что в этой Нине такого особенного?
Но вот она прошла обратно, лёгкий запах шампуня примешался к ночному ветру. Роман хотел окликнуть Нину, но постеснялся, или испугался, что она и в самом деле подойдёт, у него даже сердце забилось чаще. На Нине ничего не было кроме полотенца. Если бы она зашла в беседку, то …Роман не знал, что он сказал бы ей. Она увидала бы его, Роман и хотел этого, и нет. Если бы она вошла, то решила, что он подглядывает. Но он не пытался подсмотреть, просто хотел удостовериться, что она легла спать и не сможет застать его за обычной грязной работой. Ужасно будет, если она увидит! Нельзя показываться ей. Он стоял и смотрел на окно. Что она сейчас делает там, за шторой? Роман не мог видеть Нину через шелковую ткань, только изредка замечал тень. Потом свет в окне погас. Роман подождал ещё немного. Потом вышел из беседки.
Он отправился в кладовку, взял там половое ведро, средство для мытья раковин и кафеля, натянул перчатки и приступил к обычным своим обязанностям уборщика. Жильцы из летних комнат, о которых утром говорила мать, съехали, они прожили всего три дня, наверно подыскали что-то получше. Роману нужно было переменить в их комнатах бельё, вынести мусор. Потом он вымыл туалеты и только тогда пошел убирать душ.
Перед этим он почему-то ещё раз зашел в кладовку и переодел рабочие сапоги, в которых всегда мыл туалет и душ на резиновые сандалии. Ему не хотелось заходить в душ после Неё грязным.
В первый раз за весь день к нему вдруг вернулось это унизительное состояние грязи. Туалеты, которые он мыл, ужасно пахли и никакими отдушками невозможно было отбить эту вонь. Каждый день, подавляя отвращение, он должен был пропитываться этим зловонием, а потом жить, сторонясь людей. И потому что Роман был бессилен изменить всё это, слёзы только подступали к его глазам, обжигали немой яростью, а выплакать их он не мог. До сегодняшнего вечера Роман не смел представить виновницей всего этого мать. Но час, который он провёл, стоя в беседке, перевернул его сознание.
— Сука старая, какая же сука, — шептал он, сдирая с рук резиновые перчатки.
В душе он не зажигал свет, не хотел видеть себя в зеркале. Ему опостылела вся эта жизнь, вот так бы пойти и утопиться. Глупость… топиться из-за грязных туалетов. Разве такое возможно…
Роман на ощупь повернул кран, открыл воду и стоял так под тёплой струёй прямо в майке и шортах. Одежда намокала, прилипала к телу. А в душе ещё сильнее ощущался запах того шампуня, наверно так же пахнут и её волосы. Похоже на розу. Роман глубоко вдохнул, а потом с ним случилось то, что бывало до этого только во сне. Он смущался, когда утром находил на простыне влажные пятна, но сейчас это пришло вместе с мыслю о Нине, вместе с лёгким запахом розы. Вода всё текла и текла ему на плечи, на голову, но он слышал только удары собственного сердца, они отдавались в ушах, разрывали грудь, частые и неровные, а тело содрогалось в истоме. Хотелось закричать, но Роман только часто дышал и стискивал зубы, чтобы не выпустить этот крик. Напряжение стало нестерпимым, болезненным, а потом пришло освобождение. Роман прислонился к кафельной стене, ноги плохо держали его, потом присел на корточки, закрыл лицо руками и заплакал. От безысходности своей жизни и от того потрясения, что так неожиданно пришло к нему в первый раз. Всё это соединилось в одно и связалось с девушкой, которую он не знал. И она не знала его и вряд ли захочет знать. И у них никогда не будет этого, она не такая, она уедет и даже не вспомнит о нём. Никто не вспомнит.