Девушка-продавщица оторвалась от мобильного, подняла голову, спросила:
— Что для вас?
А Вадим не отвечал, он все смотрел на женщину, ее лоб, нос, губы и руку — тонкая кисть, длинные пальцы.
Музыка продолжала звучать в нем…
Солнечный нимб колыхнулся, женщина повернулась от окна, подняла глаза на Вадима — и он узнал! Зеленовато-серые — другого и быть не могло, он тысячу раз видел их, когда играл Дебюсси и представлял, как же выглядит загадочная девушка с волосами цвета льна.
Вадим замер, взгляды их встретились, начался беззвучный диалог, слова трепетали внутри.
“Я нравлюсь тебе?” — с доверчивым удивлением спрашивала она.
“Хочу подойти”, — отвечал он.
Но свет надежды в её глазах быстро угасал. Смущение, страх, решение убежать прочел в них Вадим. Женщина едва заметно отрицательно качнула головой, потянулась за сумочкой, что лежала на подоконнике, не глядя взяла ее, а молния была расстегнута, и все содержимое посыпалось на стол и на пол.
Женщина только ахнула и смотрела, как, звеня и подпрыгивая, раскатывается по полу мелочь и бесшумно разлетаются листки из блокнота.
Она сидела ничего не предпринимая, это было похоже на сакраментальную обреченность цитаты из мультфильма про Винни Пуха. И поза, и выражение лица такие: "Этого следовало ожидать".
Обычно, когда что-то роняют у тебя на глазах, невольной первой реакцией бывает желание рассмеяться, но Вадиму не показалось смешно. Стало жалко ее, что она настолько готова к неприятностям, что уже и не сопротивляется.
— Простите, пожалуйста, это я виноват, сейчас все соберу.
Не ожидая согласия, Вадим в несколько шагов пересек зал и опустился перед ней на колено. Он собирал железные десятирублевики и листки, исписанные аккуратным округлым почерком, щетку для волос, ключи, ручку и маркеры, кошелек, карточки магазинов, путеводитель-справочник по Петербургу…
Близко, так, что можно дотронуться, были ее ножки в черных замшевых ботинкахи — щиколотка точеная, тонкая, икры красивые. И колени круглые, пальто едва прикрыты, обтянуты плотными черными колготками.
— Ну вот, кажется, все, — не поднимаясь, он высыпал мелочь на стол, оглядел пол у ее ног, — а нет, еще вот это, — достал из-под стула тюбик губной помады и пудреницу. — Теперь все.
Он встал.
— Спасибо… — она коснулась щеки, провела пальцами по губам.
— Вы позволите? — он сел за столик, продолжал смотреть на неё. — Вы очень красивы! Когда я вас увидел — вспомнил музыку… девушка с волосами цвета льна… и подумал об утонченности мадонн прерафаэлитов и арабских лошадей.
Страх в её глазах сменился удивлением.
— Девушка с волосами цвета льна похожая на арабскую лошадь — это красиво?
Она не шутила, но бояться перестала. Когда Вадим заговорил, улыбнулась — не дичится. Напряжение отпустило. А ведь сбежать хотела. Голос у неё был вкрадчиво-мелодичный, речь со странным, почему-то знакомым Вадиму акцентом.
— Это больше, чем красиво, — отвечал Лиманский так же серьезно. Что же дальше? Встанет и уйдет? Нет, невозможно! — А почему вы одна? И мне показалось, что расстроены, — спросил он, вспомнив о своем первом впечатлении.
Тень пробежала по ее лицу, осталась в глубине необычных серо-голубых глаз. Двухцветные глаза, чувственность и святость, в средние века сказали бы — ведьма. Да нет, просто женщина.
— Неуютно в незнакомом городе, да еще заехала далеко.
— Это уже и не город, а пригород. Кто же вас завез сюда и бросил?
— Никто, — она повела плечом, поправила волосы — жест одинокой независимости. А волосы прекрасны! Густые, золотистые, закрывают грудь. — Ну вот… совсем заблудилась… Это я сама виновата, не надо портить другим отдых, пусть бы сами… Зачем я с ними поехала?
— А с ними — это с кем? — уточнил Вадим.
— Подруга с сыном, мы взяли тур в Санкт-Петербург, так хотелось посмотреть. Но они не согласились ехать в Пушкин, пошли на аттракционы. Ладно бы в Эрмитаж. Тогда бы и я с ними.
— Ну почему, аттракционы — весело, еще в зоопарк можно, там тигры, обезьяны…
Она вдруг заразительно рассмеялась.
— Обезьяны! Аха-ха… Приехать в Петербург смотреть на обезьян. Вы любите обезьян?
— Нет… — Вадим смутился. Начиная со школы у него были проблемы с девочками — ну не умел он знакомиться! Вот и сейчас выбрал же тему для обсуждения! Ни к месту вспомнилось, как в Тайланде не закрыл окно в номере, и обезьяны украли редкие ноты. — Я не очень люблю их, собак гораздо больше.
Она помолчала и спросила, глядя на руки Вадима:
— Вы хирург?
— Нет, почему вы так решили?
— Пальцы длинные и… не знаю… такие бывают у врачей.
— Нет, не врач, я — пианист
— Правда?!
— Это настолько удивительно?
— Первый раз в жизни вижу живого пианиста.
— И главное, не в вольере, — теперь смеялся Вадим, а смущалась его собеседница.
— Я имела в виду, что не в телевизоре.
Она снова перевела взгляд на его руки и даже не скрывала, что рассматривает. Вадиму показалось, что сделала движение дотронуться, но тут же одернула себя. Или он ошибся?
Приехала с подругой, скорее всего, одинокая — Вадим видел таких среди своих многочисленных поклонниц. Семью и детей они заменяют подружками, путешествиями и хождением по концертам. Но она не синий чулок и не охотница за мужчинами, хоть и сидит в кафе одна… Странная… Обручального кольца не носит — отметил он про себя.
— А зря подружка ваша не поехала. Здесь красиво, осень, листопад. Погода хорошая, и не стоит тратить время на печальные размышления, — сказал Вадим, — дождь пойдет, и без того станет грустно.
Она кивнула, спряталась за волосы и снова отвела с лица светлые пряди, взглянула лукаво, в глазах уже улыбка.
— Кофе и пирожные немного поднимают настроение.
Разрешила ухаживать! Вадим сейчас же поддержал ее легкий, едва уловимый флирт.
— А можно угостить красивую незнакомую женщину пирожным?
Она смутилась, снова закрылась, улыбалась скорее беспомощно, не знала, как повести себя. И вдруг решилась, как рукой махнула — а пускай!
— Если это будет тирамису, то можно!
— Прекрасный выбор… А познакомиться с вами можно?
— Мы, наверное, уже познакомились. Осталось только имя назвать.
— Итак… имя? — закрепил он завоеванные позиции.
— Людмила. А ваше?
— А мое — Вадим, имею честь представиться. Нас некому познакомить, кроме господина Тирамису. Его рекомендации будет достаточно, чтобы после кофе и пирожных Вы согласились погулять со мной?
Вадим даже не пытался бороться с желанием удержать её, включил всю силу убеждения, на какую был способен. Взгляд его говорил гораздо больше. И она, безусловно, поняла, что это уже не легкий флирт. По меркам хорошего тона они вели себя неприлично. Сближались. И, кажется, оба в равной степени в этом преуспели.
— Где погулять? — Людмила опять засомневалась, она балансировала между согласием и стремлением убежать, Вадим понимал это, но не знал причин её страхов, мог только предположить, что в жизни этой красивой женщины произошло нечто такое, что не позволяет ей доверять желаниям.
— В парке. Сегодня день листопада, я так это называю.
Он смотрел в её глаза, теряя пространство и время. Знал, что она согласится, ждал ответа.
— Да. Мне кажется, вы тут все хорошо знаете… и любите.
Под его взглядом Людмила открылась, не пряталась больше. Это действовало на Вадима сильнее, чем самое изощренное кокетство. И он вдруг понял, что старается понравиться ей. Даже на сцене Вадим никогда не делал этого, и вот…
— Да, я тут живу… жил. Царское Село люблю, и все-таки привык называть город Пушкин. Не так по-имперски, зато по-домашнему. Раньше тихий был городок, территория пенсионеров. Я помню улицы пустынные, раз в пятнадцать минут проползет автобус, да иногда легковушки. Никаких тебе туристов на "икарусах". И такие особенные пушкинские старушки гуляли: чопорные, в шляпках, с зонтиками, на классных дам похожи. Говорили как в прошлом веке, кланялись. Старый режим.
Людмила рассмеялась, попробовала латте.
— Остыл, наверно? Холодный невкусно, давайте я другой закажу и пирожные, — предложил Вадим. Она не отказалась и не согласилась. Он предпочел принять молчание за согласие. Все еще осторожна, не дается в руки.
— Вы до парка всего полквартала не дошли, сразу за рынком уже канал и дворец.
— Значит, надо дойти!
— Значит, сначала пирожные, потом парк.
— Да, пирожные, — решительно кивнула Людмила.
Было такое впечатление, что она один за другим снимает внутренние запреты. Сначала не ушла, потом стала разговаривать, познакомилась. Позволила себе осторожно флиртовать. Очаровательная женщина!
— А Вы любите тирамису? — спросила Людмила.
Вадим ответил не сразу, снова засмотрелся на ее губы… Он хотел ее поцеловать…
— Да… признаюсь честно, очень люблю.
— Тогда за это надо выпить, за нашу большую любовь к сладкому.
— На брудершафт? Я сегодня не за рулем.
— А вообще за рулем?
— Вообще — да, жаль не на машине приехал, покатал бы вас.
— А я бы не согласилась!
— Это почему?
Она повела глазами, отвернулась к окну.
— Я вас не знаю. А с незнакомыми не езжу.
— Только такси?
— Или автобус. Вон, кстати, тут напротив остановки. Какие-то маршруты, и в город идут?
— Да, отсюда идут до метро Московская. А что, вас не станут искать?
— Мне позвонят, если что.
— Если что?
Она внимательно посмотрела на него, отодвинула бокал с остывшим кофе, сказала то ли в ответ, то ли про себя:
— Если задержусь…
У Вадима перехватило дыхание, он привычно справился с собой, скрывая волнение. Многолетняя концертная практика не подвела.
— Значит, выпьем! Ликер, шампанское?
— Кофе! Я имела в виду кофе или чай.
— Да-а-а-а, каждый понимает в меру своей испорченности… Я сейчас, посидите, будет и кофе, и закуска.
Он пошел к стойке, заметил, как Людмила проводила его взглядом. Вот что он делает? Дальше что? Ему же домой, там Захар, собаки, завтра сольный концерт в Большом зале филармонии. Как от назойливой мухи отмахнулся Вадим от этих мыслей. Хотя бы изредка может он позволить себе "хочу" вместо "надо"!
У стойки Вадим позвонил Захару. Не вдаваясь в подробности, сказал только, что по квартирным делам задержится, может, и до завтра, Захар Иосифович от удивления даже спорить не стал. В жизни такого не было, чтобы перед концертом его Вадик думал о чем-то кроме выступления. Знал бы — голову оторвал, усмехнулся Вадим и отключил телефон.
Он вернулся с подносом к столику. Еще один кофе латте и черный эспрессо, пирожные, шоколад. Людмила прикрыла глаза, втянула носом воздух.
— Я обожаю, как пахнет хороший кофе.
— Да, особенно осенью, — согласился Вадим. Он сел напротив, снял с подноса и поставил перед Людмилой новый бокал латте с трубочкой в высокой пенке, себе взял эспрессо.
Она посмотрела в окно.
— Осенью… да… Такое удивительное время… Отчего-то грустно, и как будто с чем-то прощаешься, но и ждешь чего-то… — Она помолчала, вероятно, чувствуя пристальный взгляд Вадима, снова коснулась щеки. Легко, фалангами согнутых пальцев. Он уже запомнил этот милый жест: Людмила делала так, когда смущалась. Она снова заговорила: — Собор какой чудесный! Все любуюсь на него.
— Восемь лет как восстановили, открыли заново на Рождество в две тысячи девятом. Сейчас и не верится, что на этом месте стоял памятник вождю мирового пролетариата, — пошутил Вадим, но она не улыбнулась.
— Ленину? На месте церкви?
— А что удивительного? Свято место пусто не бывает. Собор-то взорвали в тридцатые, иконы пожгли, колокола разбили.
— Беда… — Людмила покачала головой, задумалась о чем-то своем. О чем же? Она не здешняя, говор мягкий, округлый. Так тетушка Вадима из Бердянска говорила. Воюют там сейчас вовсю, а он тут про взрывы. Надо исправлять положение, а то снова грусть в этих загадочных зеленых глазах.
— Я помню, как Ильича с постамента сместили. Столько шуму было в городе. Ночью некие злоумышленники зацепили трос за голову вождя и с помощью лебедки и дерева сдернули памятник. Ильич от неожиданности голову-то и потерял.
Людмила наконец рассмеялась, а Вадим обрадовался ее смеху.
— Вы так рассказываете! Как артист…
— Разговорного жанра, — улыбнулся он. — Нет, куда мне, я скромный тапер.
— Тапер, вы?!
— Да. А что, не похож? Вы по-другому представляли? И тем не менее это так. — Он пробежал пальцами по столу, как по клавиатуре. — Конечно, я не в синематографе работаю, называется моя должность солист-инструменталист. Звучит?
— Да!
— Но суть та же, я играю для почтеннейшей публики.
— Это трудно?
Она спросила не просто из вежливости, но с живым любопытством, ей было интересно — Вадим видел это и снова радовался. Он не мог бы припомнить, когда в последний раз испытывал такую беспричинную легкую радость от общения с женщиной. Как будто тысячу лет они с Людмилой знакомы.
— Нет, не так трудно, главное, с ритма не сбиваться, правильно клавиши нажимать и не останавливаться, даже если потолок на голову падать начнет. Тогда слушатели уверены, что все происходит как задумано, хоть “Чижика-пыжика” вставляй в концерт Грига для фортепиано с оркестром.
— Грига… — произнесла она мечтательно. — Я люблю Грига. Пер Гюнт… Хотела бы я послушать, как вы играете.
Вадим смутился, он подумал, что ведет себя глупо, хвастается и фасонит.
— Ну разве что рояль в кустах отыщется… Что же вы не пьете? Кофе снова остынет, а пирожное растает. Будем здоровы? — Он взялся за чашку, Людмила подняла свою. — Чин-чин…
Она попробовала пирожное.
— Очень вкусно! Как же я их люблю!
Минуту назад такая взрослая, задумчивая, а сейчас ведет себя как ребенок. Вадим следил за ее рукой, за тем, как Людмила чайной ложкой отломила еще кусочек пирожного, облизала губы в предвкушении…
А Вадима как током ударило. Он с трудом выровнял дыхание и отвел глаза. Смотрел в окно, но не видел ни площади, ни Собора.
Вадим не был бабником, конечно, и монахом тоже нет, в тридцать семь лет еще рано становиться праведником. Но секс в его жизни занимал не слишком много места — на первом стояла Музыка, она ему заменяла и жену, и любовницу. Среди поклонниц Вадима ходили легенды о его неприступности. Дальше автографа и пары дежурных любезных фраз не заходило. После развода он стал свободен de iure и de facto, но случайные связи по прежнему порицал, так что же произошло? Физиология? Давно не было женщины? Нет, конечно нет, тут другое. Людмила нравилась ему, притягивала, возбуждала. С обычным влечением он бы справился, во всяком случае удерживал бы процесс в рамках приличия. А тут нет! Он откровенно хотел ее, не просто женщину, а именно ее. Нечто первобытное, звериное томило и разрывало изнутри, просилось на свет, скребло когтями, рычало, выло, стонало, что это его пара, и так хорошо, как с этой самкой, ему ни с кем не будет. Вадим ужасался, но продолжал прислушиваться к возбужденному, готовому к прыжку внутреннему зверю.
И с этого момента реальность разделилась. Он одновременно говорил с Людмилой, шутил, рассказывал про город, про парки, ухаживал за ней, увлекал. А в другой плоскости сознания всеми силами пытался оттащить себя от нее, в паническом ужасе метался мыслями и твердил, что нельзя, что будет больно потом… Но старания эти оказались тщетны: Вадима затягивало, как щепку в водоворот, и сопротивлялся он все слабее.
Тем временем они покончили с пирожными, общепринятым ритуалом знакомства и… ничего не узнали друг о друге. Да и к чему? В золотистый день листопада прошлое не имело значения.
Глава 2
10 октября 2017 года
Санкт-Петербург. Царское село
Как будто этой случайной встречей Жизнь подвела черту под прошлым. И ничего уже не будет как раньше — до того, как они узнали друг друга.