Но его попросту нигде не было.
Мальчишка рядом со мной быстро заскучал и стал перетаптываться с ноги на ногу, давая понять, что ему надоело ожидание. Не прошло и трёх минут, как он, шмыгнул носом и голосом, полным утрированного страдания из-за невыносимого ожидания, спросил:
— Ну, скоро ещё?
— Ещё две минутки, — взглянув на таймер в углу экрана, быстро ответила я.
Суета внутри меня не давала возможности сосредоточиться, и я повторяла одни и те же движения, заходила на сайты, где уже была, смотрела те же самые фотки в картинках, набирала те же самые словосочетания, не понимая, как ещё можно обозначить запрос таким образом, чтобы он показал мне то, чего я искала: "Олег Телегин, предприниматель", "Олег Телегин и Лера, светская жизнь", "Олег Телегин со спутницей"… И вдруг…
Когда время, выделенное мне Пашкой для поисков в Интернете, уже было на исходе, я перешла по какому-то очередному запросу в картинки и увидела…
Её.
Чувство, которое я испытала, когда увидела среди мозаики фотографий фотографию с ней, я ранее не испытывала и названия ему не знала. Наверное, я просто выпала в осадок. Смесь изумления, интереса, волнения и первобытного какого-то страха, возникшего в одно мгновение, оглушила меня.
Я смотрела на себя. Я никогда не носила это платье, никогда не надевала таких серёжек, никогда не общалась с девушками, стоящими по обе стороны от улыбающейся Леры, и тем не менее они почему-то казались мне знакомыми. Ужас был в том, что я будто бы была там, да просто не помнила этого. Будто бы у меня была амнезия. Будто бы вообще всё, что происходило со мной тогда — я позабыла и зачем-то придумала эту Леру. Я всерьёз забеспокоилась за свой рассудок, потому что моё восприятие увиденного очень напоминало мне мои же представления о раздвоение личности или какое-нибудь подобном психическом расстройстве.
На фотке совершенно точно была я. В смысле, меня там совершенно точно не было, но запечатлённая на этой фотографии молодая женщина была вылитой мной. Точнее, я теперь была вылитой ею. И это реально и удивляло и пугало и заставляло как-то цепенеть от попыток это осмыслить. Было в этом что-то настолько жуткое, что неприятные мурашки пробежались туда-сюда по спине промеж лопатками. Мне действительно стало откровенно не по себе, особенно с учётом понимания того, что этой девушки не было в живых.
— Всё, время вышло! — раздался рядом нетерпеливый голос Пашки. — Время вышло, говорю! — он резко потянулся к телефону, желая забрать у меня его, и я совершенно автоматически быстро увела руку с телефоном в сторону. — Эй, отдайте, вы же обещали!
Совершенно растерянная, я рассеянно вернула телефон и тихо сказала:
— Прости, засмотрелась… — я отдала ему пятисотенную купюру. — Паша, а можно… А ты можешь сюда завтра ещё прийти? Я тебе снова пятьсот рублей дам за пять минут пользования твоим телефоном…
— Завтра не смогу, — заявил Пашка, деловито убирая деньги и телефон в задний карман штанов. — Послезавтра, может, смогу.
— А во сколько сможешь? — спросила я.
— Ну, не знаю… Часов в шесть, может в семь…
— Вечера?
— Ну не утра же! — звонко хохотнул он.
— Давай в семь?
— Ну, о'кей.
— И не пять минут, а побольше. Десять, например. А я тебе не пятьсот, а тысячу рублей дам.
— Годится.
— Договорились, значит?
— Угу. Ну, всё, пока.
— До послезавтра, Паш! — крикнула я ему вдогонку, но он даже не обернулся, только рукой махнул и помчал себе сквозь дубраву, сверкая подошвами кроссовок.
Едва поднимая ноги, рискуя опоздать, я медленно поплелась к дому. Идти быстро я попросту не могла — мне вообще хотелось опуститься на землю, сесть на траву и закрыть лицо руками. Я не ожидала того, что на меня произведёт такой эффект фотография Леры, но я и не думала, что я стала похожей на неё НАСТОЛЬКО. Я в принципе, изначально, до пластики, вполне сошла бы за её родную сестру. И ещё неизвестно, младшую или старшую.
Я поняла, что не смогу сегодня поехать в отель. Что хочу остаться наедине с самой собой, запереться в своей комнате, залезть под одеяло, и чтобы меня никто не трогал. Вот просто никто не трогал. Лучше вообще заснуть. И проснуться в той своей жизни, в прошлой. Где я — это я. А не неизвестно кто.
Меня реально начало колотить. Я чувствовала, как в груди трепещет сердце, как ухает оно от волнения и мне просто хотелось остановиться и лечь на землю. Но я шла к дому. Думая при этом о том, что я так ничего и не узнала об этой Лере. И даже запрос, по которому нашла эту фотку, не запомнила. Что-то на тему светской жизни Москвы…
Я шла вперёд как-то автоматически, машинально, не разбирая дороги. Ноги будто бы сами вели меня к особняку. А эта фотография с Лерой и двумя её подругами или приятельницами стояла у меня перед глазами. И только при подходе к дому я вдруг поняла, что одна из этих девушек — известная телеведущая, а вторая — не менее известная поп-певица.
Когда я вошла в сад, свет закатного солнца был уже ярко-рыжим, почти красным. Небо за особняком темнело на глазах, а яркие блики на стёклах окон заставляли щуриться. Я будто плыла в воздухе, а не шла по земле. Мне сложно было сосредоточиться на чём-либо, кроме своих мыслей. Рассеянно я взглянула на наручные часы — оставалось пятнадцать минут. Нужно было подняться в дом, переодеться и выйти. Автомобиль пока ещё не ждал меня — водитель подавал его ровно за пять минут до отъезда: таково было распоряжение Олега. Отель для сегодняшней ночи располагался далеко от особняка, раз машину подавали к половине десятого вечера.
Пройдя мимо беседки, я вышла на асфальтированную дорогу вокруг фонтана и увидела пожилого садовника Николая, сидящего на корточках рядом с клумбой у входа в дом. Осторожно придерживая листья ярко-синих цветов, он аккуратно рыхлил землю небольшой мотыжкой. Он поднял голову, и улыбнулся мне, как старой знакомой, хотя всё наше общение ранее было сугубо официальным. И мне так захотелось просто поговорить с ним, пожаловаться ему на свои раннеутренние бдения, на раздумья и слёзы в одиночестве, на страхи и переживания, захотелось распросить его о его жизни, узнать, есть ли у него семья и нравится ли ему работать садовником у Олега. Хотя бы просто по-приятельски перекинуться парой слов. И поддавшись порыву, я назвала его по имени и спросила, как проходит его день, но лицо его вмиг утратило живость, при том, что улыбка осталась. Но она будто оплыла. Только что была настоящей, а теперь выцвела, потеряла искренность. И лицо его стало похоже на маску. Он прижал палец к суховатым губам и покачал головой. В глазах мелькнуло сочувствие, но качая головой, он прикрыл их, а когда раскрыл вновь, взгляд его не выражал ничего, кроме деловой озабоченности по поводу цветочных клумб.
Я кивнула, быстро вошла в дом и помчалась вверх по деревянной лестнице, в свою комнату, давясь от рыданий. Я не понимала, что происходит и не понимала, как это всё закончить. Хотя я, кусая губы, изо всех сил сдерживала слёзы, эмоции владели мной и я готова была отказаться ехать. Но я не могла даже запереться в комнате. И прекрасно понимала, что подобным поведением ничего, кроме холодного, отстранённого гнева Олега, штрафов и дополнительного ограничения свободы, не добьюсь. Нужно было действовать иначе. Но как? Я даже не понимала, хочу я быть с ним или нет. Каждое утро после проведённой с ним ночи, я мечтала о том, чтобы уснуть в его объятьях, но после, сталкиваясь с его равнодушием, с его холодностью, с его постоянным молчаливым подчёркиванием того, что я лишь копия Леры, но не она, а значит безразлична ему, я хотела только одного — уехать. А спустя ещё некоторое время я уже жалела заработанных денег и страшилась рисковать ими, а потому снова становилась немного покладистой. А дальше Олег снова пробуждал во мне женщину и я снова таяла рядом с ним, балдея от его ласк. И так повторялось из раза в раз.
Я заставила взять себя в руки. Ровно и глубоко подышав, более-менее привела нервы в порядок. Сосредоточилась на своей новой жизни, хорошей, той, что начнётся потом, когда я вместе с деньгами получу свободу и первым делом уеду в какую-нибудь тёплую страну. К морю или к океану.
Быстро переоделась и вышла.
В отель, стоящий особняком среди соснового бора, я вошла в половине двенадцатого. Тёмные сосны в свете уличных фонарей отдавали коричневой рыжиной на чёрных силуэтах. В высокой траве отовсюду слышалось, размеренное, однообразное пение сверчков.
Я поднялась на второй этаж, приняла душ, надела украшения и кружевное белое бельё. Сверху накинула тонкий шёлковый халат. В полночь в дверь раздался уже хорошо знакомый мне стук. Я встала, когда он вошёл в номер. Он быстро подошёл ко мне, обнял и принялся целовать так, что спустя минуту я уже текла… Я обвивала его шею руками и думала только о том, как мне с ним хорошо.
Я гнала от себя мысли о том, что завтра днём он снова станет со мной холодным. Я уже научилась наслаждаться моментом. Наши ночи были прекрасны и это всё, что меня интересовало в этот момент.
Но под утро, перед тем, как уехать, он вдруг сел на краю кровати и обхватил голову руками. Было в его позе что-то такое, что я тут же потянулась утешить его. Провела по спине ладонью, вновь ощутив тепло его матовой кожи. Он повернулся ко мне.
— Ты так нежна со мной… — тихо произнёс он. — Неужели всё только из-за денег?
Глаза его блестели в свете луны.
Я едва не задохнулась от нахлынувших чувств. Не смея произнести ни звука, я замотала головой и слёзы сами покатились из моих глаз. Господи, какие деньги?! Я даже думать про них забыла… Я кончила четыре раза так, что думала, что в раю… "Что ты творишь со мной, Олег?" — подумала я. — "Зачем, зачем ты это делаешь?"
Я плакала потому, что не хотела расставаться с ним и не могла с ним заговорить. Всякий раз я говорила себе, что теперь точно заговорю и пускай штрафует меня, сколько влезет, потому что не боялась потери денег. Но всякий раз я, отдаваясь его чувственной нежности, его искренней страсти, передумывала, потому что боялась, что он… прекратит. Прекратит встречаться со мной.
В эти моменты мне было плевать, что он называл меня Лерой, а не Катей. Плевать на свою гордость. Плевать на своё одиночество в его особняке. Я жаждала только одного — чтобы он меня снова меня любил.
А он меня не трахал. Он меня именно любил.
Расставание было болезненным для меня. Возможно в этот раз, когда я понимала, кого он видит перед собой — более болезненным, чем прежде. В любом случае, на обратном пути я решилась. Я не хотела снова этих ломок. Не хотела снова этого его отчуждения. Я не знала, когда будет наша новая ночная встреча. И я решилась рискнуть.
Приехав в седьмом часу утра, я не пошла к себе. А вместо того попросила встретившую меня сонную горничную, на которую я когда-то напала с торшером в руках, принести мне чаю в беседку. Я не хотела заходить к себе, потому что боялась заснуть. Утренний холод заставил меня дрожать, но чай быстро согрел и вскоре я уже наслаждалась мягким теплом утреннего солнца.
Дождавшись восьми утра, времени, в которое, как я знала, обычно вставал Олег, когда уезжал в Москву по делам, я направилась к нему. Конечно двери в его покои были заперты, но я распахнула их и вошла. Я подходила к дверям его спальни, когда позади меня выбежал дворецкий и, запахивая на бегу халат, принялся нервным, чуть свистящим шёпотом вдогонку уговаривать не беспокоить "хозяина". Но я не послушалась. Быстро постучав костяшкой пальца по краешку белой двери, распахнула двери и вошла, чтобы наконец-то поговорить. Я просто больше не могла это терпеть. Я хотела знать, куда мы с ним идём. Хотела знать, только ли деньги и его память о Лере связывают нас.
Увиденное повергло меня в шок, и я застыла, как истукан.
На широкой кровати с красивым высоким изголовьем, посреди явно дорогого белоснежного с чёрным узором белья, лежали двое обнажённых мужчин. Темнокожий Ньенга лежал немного сверху на светлокожем Олеге, страстно, взасос целовал его, и мускулистой правой рукой гонял туда-сюда его большой член…
Глава 17
Что происходит вообще?!
Как только я более-менее пришла в себя, я попятилась. Приложив руку к груди, медленно отступила в коридор, развернулась и со всех ног помчалась к выходу. Сбежав по ступенькам, выскочила в сад и едва не задыхаясь от переполняющих меня эмоций, побежала к реке.
У меня настолько не укладывалось увиденное в голове, что я никак не могла понять своё к этому отношение. Единственное, что я осознавала чётко — мне дурно. Будто бы укачало в душном автобусе.
Солнце вставало из-за леса, окрашивая деревья и траву в рыже-золотистые цвета. Небо было почти безоблачным — лишь несколько бело-розовых облаков важно проплывали вдали. Устав бежать, я перешла на быстрый шаг, а потом и вовсе поплелась вдоль берега, глядя на то, как в гладких, едва заметных волнах реки задорно поигрывают гладкие оранжевые блики.
Некоторое время я сидела на берегу реки среди высокой травы стрёкота проснувшихся кузнечиков, слушала далёкое разнообразие птичьих трелей и горько размышляла на тему того, что же мне делать дальше. Спустя минут двадцать с момента моего прихода к реке, позади послышался шорох шагов.
Я обернулась и увидела горничную Элю, которая редко появлялась в этом доме и обычно была очень молчаливой. Даже в сравнении с другими слугами. За всё время, что я её знала, мы перекинулись парой слов и то — в основном говорила я, а она просто молча кивала.
— Простите, что беспокою вас, — тихо сказала она и потупившись, взялась рукой за несколько высоких колосков, торчащих из кустистой травы.
— Ничего страшного, Эль, — вздохнув, ответила я, хотя предпочла бы на часик-другой остаться наедине с собой. — Что ты хотела?
— Олег Ильич сказал мне, чтобы я вас позвала. Еле нашла. Не видать вас среди высокой травы.
— Ну и хорошо, что не видать, — угрюмо ответила я.
Впервые я услышала отчество Олега. При мне к нему не обращались, а за глаза называли "хозяином". Ну и пару раз я слышала, как пожилой конюх назвал его Олегом в разговоре с дворецким.
— Сердится он, — глухо сказала Эля.
— И пускай.
Эля закусила губу и как-то жалобно на меня посмотрела.
— Чего ты? — спросила я.
— Уволит он меня, если я без вас приду. Сан Саныча уже уволил.
"Сан Санычем" звали одного из двух посменно работающих дворецких, того самого, который выбежал вслед за мной, когда я подходила к спальне Олега.
— Правда уволил? — как-то безразлично спросила я.
Меня куда больше интересовала в данный момент моя судьба в этом доме.
— Да. Он, когда увольняет, больше на работу не берёт.
— А дворецкий-то здесь причём?
— Двери не запер, после того, как во двор выходил. Позволил, чтобы вы дверь в спальню открыли.
— Ясно, — сказала я и, вздохнув, поднялась:
— Пойдём.
Эля благодарно улыбнулась мне, и мы направились к особняку.
— Давно ты работаешь в этом доме? — спросила я.
— Ну как? — пожала плечами Эля. — Считайте, с детства. У меня мама — повар, она пять лет почти работает.
— А тебе сколько?
— Девятнадцать.
— А ты в университет не поступала?
— В следующем году собираюсь. Пока деньги нужны очень. У нас папа болеет часто — у него туберкулёз. А тут зарплаты хорошие. Вот мы и держимся за места. Мы его на юг хотим вывезти, вот там я, наверное, и буду поступать в институт.
— А долго Сан Саныч на Олега работал?
— Год точно. Может больше чуть.
С удивлением я осознала, что Эля не просто говорит со мной, а рассказывает о том, о чём обычно со мной слуги не разговаривали. Наверное, она из-за страха, что я не вернусь с ней в дом так разговорилась. В любом случае, я решила этим воспользоваться.
— Скажи мне, Эль, вот ты так долго работаешь в этом доме, а чего так редко появляешься здесь?
— Так пятеро нас. Редко, когда все нужны.
Мы пересекли по тропинке лужок между берёзками и вышли на асфальтированную дорожку, которая вела к дому.
— Слушай, а Олег всегда неженат был? — как бы между делом спросила я.