Через пару секунд я уже с грохотом вваливаюсь в зал. Ника замечает меня почти сразу, лицо у нее вытягивается, глаза распахиваются на пол-лица. Мне даже смешно. Не ожидала, милая? А зря!
Я тут же сбавляю шаг и подхожу к ее столику нарочито медленно. Мне хочется насладиться Никиной взволнованностью, продлить ее тревогу. В конце концов, ей же нравится играть на моих нервах — пусть и на своей шкуре почувствует, каково это — напрячься до кончиков пальцев.
— Привет! — я отодвигаю себе стул и по-хозяйски плюхаюсь рядом со злючкой.
Моя нога грубо тыкается в ее. Сегодня на Нике шорты, и мне видно, как кожа ее после соприкосновения с моим коленом покрывается мурашками. Я даже ухмыляюсь: приятно, черт побери, когда девушек от тебя бросает в озноб.
Ника пытается незаметно отодвинуться в сторону, но я тут же пресекаю эти попытки, взгромоздив руку на спинку ее стула.
— Как дела, киса? Скучала по мне?
Она нервно сглатывает:
— Вы уже вернулись? Я думала, вас не будет гораздо дольше.
Ее щеки чуть бледнеют, но выражение глаз из взволнованного становится раздраженным.
До меня доносится одуряющий аромат ее волос. Такой древесный, с миндальными нотками. Я чуть ли не против воли запускаю пятерню в Никины пряди, перебираю их в наигранной задумчивости:
— Что с ногой? Полегчало?
— Да, спасибо.
— Быстро же ты оклемалась, — мой голос сочится сарказмом.
— У меня просто мазь хорошая, — Ника с неприязнью отталкивает мою руку от головы, заправляет волосы за уши. — Я тебе потом запишу название.
— Да уж будь добра! Такое быстродействующее лекарство в аптечке нужно каждому.
— Это твой парень, Никки? — вдруг встревает в нашу беседу кривоносый спутник злючки. Говорит он по-английски и вроде бы без акцента.
На меня снисходит озарение: этот хмырь — иностранец, потому Ника так возбудилась. Небось, спит и видит, как переедет в Лондон, вэ кэпитэл оф Грит Британ. Девчонки же сейчас через одну о таком мечтают. Вот и эта туда же.
— Это мой коллега, Джон, — виновато лыбится иностранцу злючка. — Мы с ним вместе делаем видео.
— Ага, — киваю я и демонстративно кладу ладонь ей на бедро. — Наши отношения такие деловые…
Ника пытается скинуть мою руку, но я только усиливаю хватку. Мои пальцы буквально впечатываются в ее нежную кожу. Глаза у Ники стремительно сужаются до щелочек, в них полыхают молнии. Другой бы, наверное, уже испепелился от ее взгляда, но я выдерживаю его с показным спокойствием. И даже усмехаюсь.
— Петров, чего тебе надо? — наконец спрашивает она по-русски.
— Чтобы ты перестала врать. Меня бесят твои дешевые спектакли.
Я, как последний дурак, вглядываюсь в ее глаза в поисках совести. Но ни фига там нет! Ника едва заметно вздыхает, а потом изо всех сил пытается изобразить бесхитростность. Получается из рук вон плохо — ей явно тяжело что-то из себя корчить, когда я так близко.
— Не понимаю, о чем ты, — бормочет она не слишком уверенно. — Я всегда говорю людям только правду. То, что сейчас мне лучше, не дает тебе права в чем-то меня обвинять.
Ее мурлычущие интонации выбивают меня из колеи. Мои мысли стремительно концентрируются на одном — на желании впиться губами в губы этой маленькой дряни. И даже мысль о том, что она, возможно, только что лобзалась с кривоносым, не охлаждает мой порыв.
— Я и сама не ожидала, что нога так быстро пройдет, — щебечет Ника и чуть взволнованно облизывает губы.
В глазах у меня темнеет. Черт! Еще секунда — и я сорвусь — притяну ее к себе и таки накрою поцелуем ее лживый рот. И она это, кажется, понимает. По крайней мере, смотрит почти с превосходством.
Я отшатываюсь от злючки и тут же поднимаюсь на ноги. Мне хочется чем-то пригрозить ей, встряхнуть ее как-то, но на ум ничего не идет. В итоге я выдаю совершенно бессмысленное:
— Больше никаких спектаклей! Еще раз отчебучишь что-нибудь подобное обеденному представлению — пеняй на себя.
Она взвивается:
— Что? Что ты мне сделаешь, параноик? Выпорешь меня?
— Нет. Но есть вещи, которые ранят сильнее, чем порка.
— Например?
— Например, всеобщее общественное порицание. Обеспечить?
— О да, в этом ты силен, — словно против воли вырывается у Ники.
— В смысле?
Она поспешно отворачивается, делает вид, что не расслышала вопроса. Но я-то уже заинтригован. Я грубо, за подбородок, разворачиваю к себе ее лицо:
— Поясни.
— Ты и так все понял.
Вид у нее раздосадованный, глаза горят каким-то мстительным светом. И что это за фигня?
Ярость в моей груди пульсирует темным сгустком. Переплавляется с недоумением.
— Я не собираюсь ломать башку над твоими тупыми загадками, — почти выплевываю я. — Есть что сказать — говори. Сплетен, что ли, каких-то наслушалась?
На ее лице проскальзывает целая круговерть эмоций. Но в итоге злючка с ними справляется, напускает на себя скучающее выражение.
— Отстань, Петров! — бурчит она и чуть нахохливается. — Не мешай мне общаться с новыми, интересными людьми.
— Ты сюда работать приехала, а не общаться.
Она закатывает глаза:
— И что? Мне теперь нельзя двадцать минут в кафе посидеть?
Я кошусь на кривоносого. Он смотрит на меня с ответным интересом, старательно улыбается. Хм… Может, мне таки стоит съездить ему по роже? Причины вроде нет, но желания — хоть отбавляй.
— Петров, да будь же ты человеком! — восклицает злючка. — Я ведь, правда, не вру. Нога прошла, и я просто решила выпить кофе с новым знакомым, пока вас нет. Чего ты взъелся?
К столику подваливает официант, выставляет перед злючкой и кривоносым коктейльные стаканы.
— Кофе, говоришь? — невольно скалюсь я. — А почему без круассанов?
Злючка краснеет. Кривоносый оживляется и предлагает угостить коктейлем и меня. И где только Ника откопала такое трепло? Я демонстративно игнорирую его сбивчивое английское лопотанье, сверлю взглядом злючку:
— У тебя час свободного времени. А потом будь добра — приведи себя в порядок и приготовься к съемкам. В восемь мы пойдем на вечернее шоу.
— Хорошо, — отвечает она с лицемерной улыбочкой. — Буду готова к половине восьмого.
Я выкидываю трубочку из ее стакана и махом опустошаю его наполовину. А потом тут же иду к выходу. В спину мне летит злобное бурчание, и это не может не радовать.
Чтобы немного встряхнуться, отвлечься от мысли о том, что злючка выстилается тряпочкой перед каким-то кривоносым иностранцем, я наведываюсь к парням. У них, конечно, не сьют, как у меня, но довольно уютно. В воздухе витает дух авантюризма.
Тоха зависает в интернете, а Пупс распластался на полу в странной позе и отчаянно сопит. При виде него я застываю на пороге:
— Это что?
— Это спорт, — флегматично поясняет Тоха. — Валера у нас решил заняться собой и теперь каждые четыре часа стоит в планке.
Меня почему-то настораживает такая внезапно проснувшаяся любовь к физкультуре.
— И ради чего пыжимся? — спрашиваю я, как бы невзначай. — Или ради кого?
Пупс в изнеможении плюхается пузом на ковер:
— Просто так для себя занимаюсь. А что, нельзя?
Вид у него слегка воинственный, и это настораживает меня еще больше. Вот только предъявить Пупсу пока нечего. Я миролюбиво улыбаюсь:
— Не, я всей душой за спорт, друг. Главное, не надорвись: нам твои пухлые ручонки еще очень нужны. Ты же помнишь, надеюсь, что к концу круиза у нас должны быть смонтированы все ролики?
— Помню. И первый влог у меня уже почти готов. Осталось совсем немного попыхтеть над переходами.
— Очень хорошо! — я даже как-то приободряюсь, отечески треплю Пупса по затылку.
Тоха снова поднимает на меня глаза, смотрит задумчиво. Такое чувство, будто он пытается разглядеть у меня признаки какой-нибудь смертельной болячки.
— Что? — вскидываюсь я.
— Как там конечность твоей Клубнички? Срослась?
— Почти. Я договорился с Никой сходить вечером на шоу.
— Ну хоть что-то…
Мне не нравится его начальственная интонация. Хотя я сам виноват — увлекшись Никой, дал брату распоясаться. Все же хочешь не хочешь, а надо время от времени напоминать подчиненным, кто у нас тут всем рулит.
Я подсаживаюсь к Тохе на диван и напускаю на себя деловитый вид:
— А ты чем занимался, мой юный друг? Мультики смотрел?
— Вообще-то нет. Я тут в поте лица переписываюсь с твоей паствой в «Инсте».
— Фу, Тох, не называй их так.
Он ухмыляется:
— Ох, уж эти моралисты… Ты лучше о другом подумай: у тебя «Инста» уже плесенью покрылась, пока ты тут по бабам скачешь. А народ жаждет зрелищ и экшна, и если их не дашь ты, даст другой. Сечешь, лапуля? Тебя скоро сольют, потому что в «Инсте» есть мальчики погорячей.
— Что-то я не пойму, куда ты клонишь?
— Нам нужен взрывной контент, Никитос. Иначе твои котики сделают тебе ручкой.
Внутри меня все вскипает. Я даже чувствую ломоту в висках:
— Так работай, Тох! Работай. Добавляй огня, клепай крутой контент.
— Да я же с радостью! Только кивни.
У него дергаются желваки. Все же он какой-то нервный в последнее время. Прямо как я.
Я с шумом выдыхаю:
— У тебя уже есть какие-то идеи?
— У меня всегда есть идеи. Иначе я бы даже рот не открывал.
— Отлично. Давай сюда свой креатив.
Он несколько секунд оглаживает бороду, а потом подается вперед:
— Разреши мне выложить твои вчерашние терки в магазине шоколада.
— В каком виде?
— Ничего криминального: пара скриншотов и небольшой рассказ о том, как ты, чертяка, хорош в защите униженных и оскорбленных.
Я, как в детстве, закусываю щеку изнутри. С одной стороны, я обещал Нике, что контент с потасовкой никуда не пойдет. С другой… С другой, она меня порядком выбесила сегодня. Вот какого черта, скажите, я должен соблюдать какие-то договоренности, когда она на них наплевала?
Мои губы трогает мстительная улыбка.
— Хорошо, Тох. Выкладывай все, что хочешь.
После визита к парням, иду в буфет, чтобы перекусить. Со мной тут же пытаются познакомиться какие-то соплячки. Вроде шведки, но это не точно. Я, в принципе, с ними почти не разговариваю — отшиваю довольно грубо. У меня совсем нет настроения на общение. Наверное, это экскурсия дурацкая так меня вымотала. Не из-за Ники же я такой злющий, верно? Ника мне до одного места теперь. Пусть хоть под всех иностранцев на корабле ляжет — пофиг. Отныне между нами только деловые отношения и больше ничего: распутным врушкам не место в моей жизни.
С легким отвращением я запихиваю в себя стейк и беру чаю. К моему столику подваливает пожилая пара, просит сфотографироваться с «любимым блогером». Тут уж приходится сдерживать свое раздражение: меня как-никак учили уважать старость. Да и подписчики — это святое. Правда, фотосессия немного затягивается. Пенсионеры подтаскивают к моему столику друзей, те — какую-то свою родню. Минут через десять со мной фотографируются уже просто случайные люди.
Как не странно, пенсионерское паломничество меня веселит, настраивает на какой-то беспечный лад. Я даже подумываю позвонить Ангелине, чтобы немного пофлиртовать. Но в таком игривом состоянии, к сожалению, пребываю недолго. Возвращаясь к себе, я невольно заглядываю в окно ресторана, в котором попивала «кофеек» Ника. Она и ее иностранец уже ушли. И, когда я понимаю это, мое настроение почему-то снова летит к чертям. Вот куда эту дуру понесло, а? К себе или к кривоносому? Найдет ведь проблем на свою симпатичную попу…
В свою каюту я вваливаюсь мрачней тучи. Первым делом проверяю почту, отвечаю на пару писем от спонсоров, а потом просматриваю кое-что из отснятого материала. К сожалению, сосредоточиться на видео нормально не получается. В груди колыхается унылое, изматывающее раздражение. Психанув, выключаю ноутбук и иду в душ. Мне скоро переодеваться для вечернего шоу, так что самое время — немного освежиться.
Зайдя в душевую кабину, я выкручиваю холодную воду на всю. А-а-а! Шикарно!
Холод сковывает руки и ноги, но мигом вытравляет из головы всякие глупости. Минуты через три я свеж как огурчик и полон желания сворачивать горы. Чтобы закрепить эффект от душа, яростно растираюсь полотенцем. И в этот момент в дверь моей каюты начинают долбиться. Не знаю, кого это принесло, но, судя по стукам, визитер настроен решительно, — бьет в дверь с таким исступлением, будто спешит набить мне морду.
Впрочем, я не из пугливых. Тут же наматываю полотенце на бедра и иду открывать.
За дверью обнаруживается Ника. Вид у нее разъяренный: глаза сузились до щелочек, а на щеках проступили нездоровые красные пятна. В руках она сжимает телефон.
— Ты… Ты… — Нику почти трясет при виде меня.
Я отступаю в сторону, давая ей пройти. Она влетает в каюту и хлопает дверью так, что стаканы на столике в моей гостиной чуть звякают.
— Зачем ты выложил в Сторис историю про меня и тех уродов из магазина? Ты же обещал, что не станешь этого делать!
— Разве? — Я невольно ухмыляюсь. — Вообще-то, я обещал, что во влог эта потасовка не пойдет, а про Инстаграм уговора не было.
— Удали это! — решительно требует она и тычет в меня своим телефоном, на экране которого виднеется скриншот от Тохи. — Удали!
— Вот еще! Не буду я ничего удалять. Я на этих снимках хорош, как бог.
Ника разъяряется еще больше:
— Это мерзко! Мерзко поступать вот так со мной — с человеком, который тебе доверился. Удали свой дурацкий пост немедленно!
Я молчу, но смотрю на нее так, чтобы поняла: нечего мне указывать.
Она хмурится:
— Твои подписчики поливают меня грязью в комментариях.
— Это плата за популярность.
— Они говорят, что я сама виновата в том, что ко мне пристают. Ты с ними согласен?
— С чего бы?
Ника взвивается:
— Но ты ведь не удаляешь эти комменты — значит, согласен!
— Мне плевать на мнение людей, которых я не знаю, но любые комментарии продвигают пост в Инстаграм, даже оскорбительные. Так зачем мне вставлять себе палки в колеса, подтирая комменты?
— То есть дело в популярности, да? — с пафосом констатирует Ника. — Ради нее ты готов на все?
— Может быть.
— Чудесно! — почти шипит она. — В таком случае я себе тоже выложу что-нибудь горячее.
Она подается ко мне и сдергивает с моих бедер полотенце. А потом, пока я пытаюсь сообразить, что она вообще задумала, пару раз щелкает меня на телефон.
— Ты сдурела? — с раздражением спрашиваю я.
Ника неестественно хохочет:
— Почему это? Я, может, тоже ради популярности готова на все.
Мне кажется, что она близка к истерике, и это действует на меня успокаивающе. Со мной с детства так: когда вокруг люди едут кукушкой, на меня неизменно нисходит вселенское спокойствие
Я даже не пытаюсь прикрыться (да мне и нечего стыдиться, в общем-то: природа не поскупилась), только флегматично качаю головой:
— Эх, Ника, Ника! Тебя за обнаженку забанят в Инсте.
— Не забанят, — деловито возражает она. — А может, я вообще твои фотки выложу в другом месте.
Вот же идиотка! Я сгребаю ее в объятья и пытаюсь забрать телефон. Ника весьма активно сопротивляется, довольно болезненно заезжает мне затылком в подбородок.
— Лучше отдай мобильник по-хорошему, папарацци, — угрожающе бурчу я и пытаюсь перехватить ее руки.
— Не отдам! Не отдам, пока не удалишь свой дурацкий пост.
В попытках прикрыть собой телефон она сгибается пополам, я — вместе с ней. Через пару секунд мы теряем равновесие и валимся на ковер.
— Да отдай же ты этот чертов телефон! — Я пытаясь обездвижить Нику, чтобы было проще добраться до мобильника, но она отчаянно этому препятствует. — Ты же сейчас его расколошматишь.