— Как это я ее пропустил? — бормочу я себе под нос, а Ника уже бежит вприпрыжку в неизвестном направлении.
Я, конечно, тоже прибавляю хода и спешу за ней. Через минуту мы оказываемся в каком-то закутке с кустами и креслами. И да, там есть рояль — черный, старый, выглядящий невероятно дорого. За роялем сидит худенький паренек, что-то наигрывает.
Ника встревожено озирается. В лаунж-зоне полно бабуль в красных платьях.
— В шляпе никого, — с разочарованием констатирую я.
— Да, но она могла снять шляпу.
Мы с Никой почти одновременно переводим взгляд на ноги присутствующих любительниц музыки.
— Желтых туфель вроде нет. — Ника вздыхает и тут же сама себе возражает: — Хотя что понимать под желтым? Может, дедуля имел в виду бежевый цвет или персиковый?
Ох, уж эти девушки! Создают себе проблемы на пустом месте. Я подхожу к музыканту, похлопываю его по плечу. Парень чуть вздрагивает и, конечно, перестает играть.
— Уан момент плис, — бормочу я, а потом громче рявкаю: — Эй, дамы, пушинки среди вас есть?
Пожилые женщины глядят на меня с недоумением. Не похоже, что кто-то из них понимает по-русски.
— Пушинки, ау? — на всякий случай еще раз повторяю я, а потом возвращаюсь к Нике. — Не, тут ее точно нет. Пошли проверим версию с буфетом.
Ника закусывает губу и смотрит сквозь меня. Вид у нее, кстати, какой-то замученный. Хотя, может, мне кажется.
К нам вдруг подваливает официантка. На ее подносе несколько бокалов с разноцветными напитками. Официантка на английском лопочет что-то про промоакцию и предлагает нам по алкогольному коктейлю. Я отказываюсь, а вот Ника вдруг соглашается. Она махом опрокидывает в себя стакан с какой-то красной фигней и морщится. Я даже присвистываю от ее прыти. Официантка, впрочем, тоже слегка удивленна.
— Вообще, я почти не пью, — зачем-то говорит ей Ника по-английски.
— Ну да, ну да, — бормочу я на русском. — Сегодня ты просто образец трезвости. Сначала с англичанином каким-то хлебала, теперь тут.
— Просто я сейчас неважно себя чувствую, — продолжает оправдываться она.
— Пойдем уже, «трезвенница», пока совсем не наклюкалась, — я хватаю ею за руку и пытаюсь тащить к буфету.
Ника вырывается:
— Слушай, Петров, а чего ты мне тут указываешь, а? Ты мне — кто, папочка?
Она решительно берет с подноса еще один бокал с коктейлем и демонстративно опустошает и его.
— Нет-нет, — лопочет обескураженная официантка. — Только один напиток на человека.
— Ой, извините, не поняла. Но это ничего. Считайте, что я выпила коктейль вот этого хлыща. — Ника с расхрабрившимся видом тычет в меня пальцем.
Официантка поспешно ретируется, а я только удивленно приподнимаю одну бровь. Лицо Ники идет нездоровыми пятнами. Злючка делает шаг и чуть пошатывается. Я поспешно подхватываю ее под локоть.
— Ногу подвернула, — говорит она с легким замешательством, а потом наигранно хихикает.
— Смотри шею себе не сверни, «трезвенница», — я с неприязнью кошусь на ее высоченные каблуки.
— Я в норме, — сердито восклицает Ника и вырывает у меня свой локоть. — И нечего меня лапать по любому поводу.
Я раздраженно выдыхаю и, развернувшись, иду к буфету. Ника поспешно шагает следом. Мне кажется, или цокот ее каблуков звучит как-то неуверенно?
В буфете настоящее столпотворение и очень шумно. Все спешат поделиться впечатлениями, накопленными за день. Пожилых женщин среди любителей нажраться на ночь тоже хватает, но, к счастью, в красном теток совсем мало — человек пять.
— Давай разделимся, — предлагает Ника, оглядев зал, — ты опроси тех, кто сидит у окна, а я возьму на себя остальных.
Я киваю и начинаю бродить между столов. Разговоры с пожилыми дамами даются мне с трудом, потому что я стараюсь не выпускать из вида злючку. Мне не нравится ее состояние. Походка у нее неуверенная, движения разболтанные. Такое чувство, что еще минута — и она завалится под какой-нибудь стол.
— И что ты таращишься? — злобно восклицает Ника, заметив мое внимание. — Я своих «красненьких» почти всех опросила, а ты все еще в начале зала трешься.
— Не нервничай, сейчас ускорюсь, — уверяю я и улыбаюсь очередной пожилой тетке. — Вы — Пушинка? Нет? Приятного вечера…
Минут через десять мы с Никой заканчиваем шастать по залу и встречаемся у входа.
— Ну что? — На ее лице написано разочарование. — Куда теперь?
— Вернемся к магазинам. Мы ведь далеко не все обошли.
— По-моему, это уже бессмысленно. — Она едва заметно вздыхает. — Пока мы бегали по кораблю, бабуля уже сто раз могла сесть в лифт и слинять в любом направлении.
— И что ты предлагаешь?
— Мне кажется, без стюардов нам ее не найти.
— А, по-моему, ты слишком рано отчаиваешься, — возражаю я.
Во мне просыпается странный азарт. Хочется непременно найти чертову бабку самостоятельно.
Я обнимаю Нику за талию и вывожу в коридор. Она больше не вздрагивает и не вырывается, наоборот, как-то вся обмякает.
— Еще минут пятнадцать поищем, и, если не найдем, обратимся к стюардам, — обещаю я.
— Хорошо, — послушно бормочет она и льнет ко мне всем телом.
Меня эта ее внезапно проклюнувшаяся покорность напрягает. Наверное, Ника и правда не привыкла к алкоголю: уж как-то слишком сильно ее развезло от двух коктейлей. И как же это не вовремя, блин! У меня такие планы были на продолжение вечера, а теперь что? Сейчас Ника, конечно, сговорчивей, но мне вот так — по пьяни — не надо. Я хочу, чтобы она была в ясном сознании, когда будет просить меня не останавливаться.
Я решительно завожу Нику в ближайшую кофейню и заказываю нам обоим по двойному эспрессо. Злючка смотрит на меня как на сумасшедшего:
— Петров, ты спятил? Какой эспрессо, к чертовой бабушке? Ты бы еще на массаж сходил сейчас.
— Тебе идет, — говорю я и улыбаюсь.
— Что? — Ее брови недоуменно лезут на лоб.
— Тебе идет, когда ругаешься.
Она несильно ударяет меня кулаком в грудь:
— Идиот!
— Есть немного, — поддакиваю я и, ведомый каким-то внезапным наваждением, глажу ее по волосам. Волосы у Ники невероятно мягкие, их щекотные прикосновения к моей коже вызывают мурашки. Я невольно поддаюсь соблазном и ныряю ладонью под распущенные злючкины пряди, полностью зарываюсь в них пальцами. А потом чуть поглаживаю Никин затылок и шею. Она закрывает глаза.
— Приятно? — тихо спрашиваю я.
Ника вздрагивает и отшатывается. Видимо, осознает, как все выглядит со стороны.
Бариста подает нам стаканы с кофе. Мы довольно быстро опустошаем их, а потом снова таскаемся по променаду, заглядываем в витрины магазинов и окна ресторанчиков. Мне, правда, теперь совсем тяжело сосредоточиться на поисках. Ника идет чуть впереди, и я не могу оторвать взгляда от ее аппетитной попки.
Возле окна одного из баров Ника вдруг застывает как вкопанная.
— Что? — я поспешно подхожу к ней и тоже заглядываю через окно в зал. Никаких красных платьев там и в помине нет.
— Шляпа, — говорит Ника и указывает на какую-то необъятную толстуху, взгромоздившуюся на барный стульчик. — Зеленая.
— Ну да, — соглашаюсь я. — Вот только платье на этой тетке тоже зеленое, а не красное.
Ника встает на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть толстуху, а через секунду почти подпрыгивает:
— А сумка с мордой!
— Но ведь платье…
Ника оглядывается на меня с шальным выражением лица:
— Мы должны поговорить с этой женщиной. Возможно, Пушинка отдала ей свои шляпу и сумку.
— Да ну, бред! Наверное, это просто маленькое совпадение.
— Ничего не бред, — горячится злючка. — За все время, что мы таскаемся тут, мне не встретилось ни одной женщины в зеленой шляпе.
Я еще раз оглядываю толстуху на стульчике. Она оживленно болтает с двумя пожилыми мужчинами, и посиделки у них, кажется, довольно веселые. Все трое поочередно хохочут и то и дело отхлебывают из высоких стаканов пиво.
— Ой, — Ника вдруг чуть вздрагивает, — а может, эта тетка — мошенница? Воспользовалась доверчивостью больного человека, обчистила до нитки.
— А это мысль! — соглашаюсь я. — Лицо у нее такое противное — прямо как из криминальной сводки.
— И что же нам делать?
— Блин, не знаю… Надо подумать.
— Ну думай, рыцарь, думай, — Ника обидно хмыкает, а потом решительно идет к дверям.
Я бросаюсь за ней:
— Подожди! Что ты собралась делать?
Ника и не думает отчитываться — ныряет в бар и с нахальным видом подваливает к толстухе:
— Здрасьте!
Та перестает ржать, как лошадь, и разворачивается всем телом к злючке:
— А?
— У вас такая сумка красивая! — пьяно хихикает Ника. — Вы где такую отхватили?
— На блошином рынке в Варшаве, — с легким вызовом отвечает тетка по-русски. — Там всегда очень хорошо уступают. А что?
Я вдруг весь подбираюсь. Акцент! У тетки такой же акцент, как у деда, которому мы тут вдвоем бросились помогать. И это явно неспроста, но я все никак не могу понять, как увязать эту деталь со всей ситуацией.
— А мне кажется, вы эту сумку сперли! — восклицает Ника и чуть притопывает. — Сперли у старой больной женщины.
Лицо толстухи идет зелеными пятнами.
— ДеФочка, ты не в себе? Я не воровка. Я купила!
Я смотрю на ее желтые туфли, и в голове у меня щелкает. Твою ж мать! Да это же…
— А вот мы сейчас позовем полицию — и пусть разбирается! — кричит Ника и делает максимально грозный вид. У нее чуть ли пар из ушей не идет. Вот только такая ее грозность никак не вяжется с осоловелым взглядом.
Я отодвигаю Нику в сторону и встаю перед толстухой:
— Пушинка?
Та дергается от неожиданности и смотрит на меня с недоумением:
— Откуда вы знаете мое домашнее прозвище, молодой человек? Мы знакомы?
— Я знаю вашего мужа. Полчаса назад с ним познакомился.
— Что? — Ника смотрит на меня с неподдельным изумлением. — Петров, ты в своем уме? Какая же это Пушинка? Вообще, ни капли не похожа.
— Любовь слепа, Ника, — философски замечаю я, а потом снова обращаюсь к толстухе: — Ваш муж вас ищет, Пушинка. Правда, он почему-то сказал нам, что вы в красном платье.
Толстуха быстро допивает свое пиво, а потом улыбается мне с нахальным кокетством:
— Тарас дальтоник, впрочем, его мужского достоинства это нисколько не умаляет… Кстати, вы не знаете, почему эта девушка, — она с неприязнью указывает на Нику, перетаптывающуюся с ноги на ногу, — обвиняет меня в воровстве.
— Извините, — спохватывается Ника и становится пунцовой до корней волос. — Я просто обозналась…
— Моя подруга немного не в себе, — доверительно сообщаю я. — За ней глаз да глаз, ну вы понимаете?
Толстуха сочувственно кивает, а потом достает из сумочки зеркальце — проверяет макияж:
— Значит, Тарас таки вспомнил о моем существовании? Ну надо же! Я думала, он так до вечера и простоит у этих сигар. — Она разворачивается к своим собеседникам и игриво улыбается: — Простите, мальчики, но мне пора.
Мужчины переглядываются, а потом, перебивая друг друга, начинают что-то втирать Пушинке по-немецки. Они говорят так быстро, что я почти ничего не понимаю. Вид у обоих чрезвычайно расстроенный.
— Что они говорят? — с любопытством переспрашивает Ника.
Толстуха пожимает плечами:
— Понятия не имею.
Она неуклюже сползает со стульчика и одергивает платье:
— Я готова. Ведите меня к Тарасу.
Ника достает из сумки телефон:
— Сейчас! Надо только выяснить, где он.
— Подожди, не звони, — останавливаю я. — Давай я.
— Чего это? — она чуть ли не оскорбляется.
— Мы сейчас в открытом море, — с ухмылкой напоминаю я, — тут мобильная связь идет через спутник, так что с тебя сдерут кучу денег.
— Беспокоишься о моих финансах? С чего это? Хотя ладно, уговорил. Звони ты.
Она диктует мне номер, и я тут же дозваниваюсь до старика. Оказывается, тот все еще трется у ларька с сигарами — ждет вестей. Даже каюту свою не проверил на предмет возвращения женушки.
— Стойте, где стоите! — требую я. — Сейчас мы подойдем.
— Вы нашли ее? — с надеждой уточняет старик. — Она не хулиганит?
Я ничего не отвечаю — быстрей сбрасываю, чтобы содрали денег поменьше.
Через пару минут мы все вместе подходим к ларьку с сигарами. Старик сидит на скамейке и с увлечением читает какой-то журнал. Вид у него весьма умиротворенный и счастливый.
— Кхе-кхе! — нависает над ним толстуха.
Старик меняется в лице и, отшвырнув журнальчик, подскакивает на ноги:
— Пушинка? Боже, наконец-то! Я просто с ног сбился в поисках!
— Серьезно?
— Конечно! — горячо убеждает он. — Жизнь без тебя как день без солнца. Я тут чуть не высох от тоски, чуть не умер…
Толстуха подставляет ему щеку, и он припадает к ней поцелуем. А потом они берутся за ручки и, не сказав нам и слова благодарности, с блаженными лицами уплывают прочь.
М-да! Любовь-морковь делает с людьми страшные вещи. Я поворачиваюсь к Нике, чтобы поделиться этим умозаключением, но замечаю, что она выглядит так, будто через пару секунд грохнется в обморок. В лице нет ни кровинки, губы пересохли, а взгляд затуманился и бессмысленно блуждает.
— Эй, ты в порядке?
— Что-то голова немного кружится, — бормочет Ника несчастным голосом. — Наверное, это от духоты. Я с детства очень плохо духоту переношу.
Я с трудом прячу несвоевременную улыбку. Конечно-конечно, именно духота тебя и довела. Впрочем, сочувствие во мне все равно побеждает злорадство.
— Тебе надо на свежий воздух. Давай немного прогуляемся по верхней палубе?
Она слабо кивает. Я обнимаю ее за талию и веду к лифтам.
Глава 12. Вероника
Зачем я пила эти чертовы коктейли, а? Теперь все плывет и качается, а еще к горлу то и дело подкатывает тошнота. Кажется, мне еще никогда не было так плохо. Фу!
Я облокачиваюсь спиной о стенку лифта и на мгновение закрываю глаза. Все — из-за Петрова! Все из-за этого гада! Если бы не он, мне бы и в голову не пришло мазаться дурацкой мазью от растяжений. И сейчас мне не было бы так плохо.
Дело в том, что я немного не рассчитала эффект жгучего перца.
Когда я встретилась с Петровым, кожу стало печь так, что захотелось повизгивать от боли. Если бы мы были на концерте, я бы немедленно слиняла к себе, приняла душ. Но нас угораздило ввязаться в эти нелепые поиски. Я просто не могла уйти к себе и не уронить собственного достоинства. А терпеть жар от мази было невыносимо. И, конечно, мне подумалось, что один коктейль исправит дело, снизит, так сказать, болевые ощущения.
Ага! Лучше бы та официантка к нам совсем не приближалась…
Хотя чего это я? Дело не в ней. От одного коктейля меня бы так не повело. Но Петров начал глумиться. Как всегда, начал глумиться. Меня так взбесило пренебрежение в его взгляде, что я, сама не зная зачем, опустошила еще один стакан. Да уж! Я, конечно, тоже хороша, но, видимо, мозги от боли у меня совершенно отключились.
Лифт тренькает и открывает двери.
— Пойдем, — ласково говорит Петров и, обняв меня за плечи, выводит на верхнюю палубу. Прямо как маленькую.
Свежий морской воздух реально прочищает мозги. Мне моментально становится легче, все вокруг начинает качаться не так рьяно.
Несколько минут я и Петров просто молча прогуливаемся. К счастью, Никита молчит. К его счастью! Если бы он снова попытался меня подкалывать, я бы его просто убила. Скинула бы за борт — и поминай как звали.
Через некоторое время мне вспоминается «спасенная» парочка. «А все-таки они весьма колоритно смотрелись вместе», — думаю я и невольно улыбаюсь.
— Тебе лучше? — с надеждой спрашивает Петров, заметив мою улыбку.
— Вроде того. Говорю же, это все из-за духоты, — я подхожу к перилам и застываю, вглядываюсь в темноту.